Извращенное Притяжение

Я поцеловала Адамо, но, когда отстранилась, его губы были покрыты кровью. Мои глаза искали труп моей матери прямо рядом с нами. Ее кровь медленно растекалась по телу, а безжизненные глаза смотрели в потолок.

Я обмякла на Адамо, адреналин угасал и оставлял странное ощущение пустоты. Я сделала это. Мы сделали это. Убили всех мучителей из моего списка. Даже мою мать. Я ожидала эйфории и облегчения, и было какое-то облегчение, но сильнее была неуверенность. Что теперь? Всю свою жизнь я стремилась раскрыть свое прошлое, а затем наказать тех, кто надругался надо мной. Теперь, когда мне это удалось, я должна сосредоточиться на своем будущем, на новых целях и выяснить, чего я действительно хочу.

Я сунула руку в карман джинсовых шорт и вытащила смятый клочок бумаги, испачканный кровью. Я держала его в кармане с тех пор, как мы начали наш путь мести.

Мы закончили с нашим списком. Казалось, прошла вечность с тех пор, как мы убили первого человека. Каждую секунду каждого дня меня одолевали мысли о мести. Это занимало каждую мою мысль, каждую ночь и каждый день, и теперь, когда мы подошли к концу, чувство «что теперь?» овладело мной.

Адамо погладил меня по спине. Ни он, ни я не сделали ни малейшего движения, чтобы встать из лужи крови, собирающейся вокруг нас, намочив нашу одежду. Оно было еще теплым.

— Все кончено, — прошептала я почти благоговейно.

Адамо поцеловал меня в висок.

— Теперь ты можешь двигаться дальше.

Я посмотрела ему в глаза, задаваясь вопросом, что мы будем делать сейчас и будет ли это так просто, как он сказал.

Я взглянула на мать. Нет, на женщину, родившую меня. Она не была настоящей матерью.

— С ней разберется бригада уборщиков. Ты можешь забыть о ее существовании, — сказал Адамо. — Давай выбираться отсюда.

Он встал и протянул мне руку.

Я кивнула, хотя все еще чувствовала себя как в ловушке, и позволила ему поднять меня на ноги. Адамо вызвал уборщиков и повел меня к двери. Перед уходом я бросила последний взгляд на мать. Я хотела, чтобы она умерла, и не испытывала никакого сожаления по поводу ее убийства, но эйфория и чувство свободы еще не пришли.





Мы вернулись в отель и вошли в здание через черный ход, потому что были покрытыми кровью. Персонал закрывал глаза на наш вид. Лас-Вегас и особенно наши отели находились под нашим полным контролем. Все, кто работал на нас, знали, что лучше не проявлять интереса к подозрительному поведению.

Динара направилась в ванную, и я последовал за ней. Она ничего не сказала с тех пор, как мы покинули дом ее матери.

Опустившись на край ванны она продолжала смотреть на свои покрытые коркой крови пальцы, сгибая их, будто не доверяла своим глазам. После нескольких последних убийств эйфория и возбуждение были нашими доминирующими чувствами. С каждым вычеркнутым именем в нашем списке с плеч Динары, казалось, сваливался еще один груз. Но не сегодня. Я присел рядом с ней.

— Она заслужила смерть.

— По нашим меркам определенно, — сказала Динара.

— Не только по нашим меркам. Думаю, многие согласятся, что она заслужила смерть, после совершенного.

Социальные нормы и средняя мораль были чем-то, с чем ни Динара, ни я не имели большого опыта, но жестокое обращение с детьми было преступлением, которое большинство людей хотели видеть наказанным как можно более сурово.

— Ты жалеешь, что убила ее?

Динара наконец оторвала взгляд от своих рук и нахмурила брови, обдумывая мой вопрос.

— Нет. Я не чувствую никаких угрызений совести. Я бы продолжала думать о ней, если бы знала, что она жива. Я бы никогда не смогла двигаться дальше. И не только это. Если бы я сохранила ей жизнь и страдала из-за этого, папа в конце концов взял бы дело в свои руки. Он перевернул бы небо и землю, чтобы убить ее на территории твоего брата, и это только вызвало бы неприятности. Я не хочу, чтобы наши семьи воевали. Пока мы игнорируем друг друга, у нас есть шанс быть... — она замолчала, выражение ее лица изменилось.

Я схватил ее за руку.

— Шанс быть вместе, — закончил я.

Глаза Динары впились в мои. Несколько крошечных брызг крови усеяли ее щеки и лоб, ее волосы были в беспорядке, а кожа бледной, и все же она выглядела более красивой, чем кто-либо, кого я когда-либо видел.

— Да, — тихо согласилась она. — Что теперь? Я чувствую, что прямо сейчас передо мной открывается пустота там, где раньше была цель.

— Сейчас мы примем душ и хорошенько выспимся, а завтра вернемся в лагерь.

Удивление промелькнуло на лице Динары, как будто она даже не рассматривала вариант возвращения в лагерь.

— Ты ведь хочешь вернуться в лагерь?

На ее лице появилась усталая улыбка.

— Это единственное место, где я хочу оказаться прямо сейчас.





Я проснулся посреди ночи в пустой постели. Обыскав комнату, я нашел Динару перед панорамными окнами. Она позволила своему взгляду блуждать по мерцающим огням под нами. Я встал с кровати и присоединился к ней. В ее глазах застыло потерянное выражение, словно она искала якорь, за который можно было бы зацепиться. Я коснулся ее спины, и она устало улыбнулась мне через плечо.

— Я не могла уснуть.


— Кошмары?

Она покачала головой, слегка нахмурившись.

— Нет, не совсем. Я просто чувствую себя немного потерянной. Я думала, что убью прошлое, лишив жизни своих обидчиков, но это все еще остается в глубине моего сознания, не так заметно, как раньше, но все еще там.

Исцеление займет больше, чем убийство ее матери и насильников, и, прежде всего, это займет больше времени. Я отвел ее обратно в постель, мы легли, и я обнял ее за талию. Я ощущал волнение в ее теле.

— Может, тебе стоит поговорить с Киарой, — наконец сказал я.

— Твоя невестка, — произнесла она, начиная отстраняться. — И почему я должна?

Ее защита встала на место.

— Потому что она испытала нечто подобное.

Я не обсуждал это с Киарой, но она была одним из самых добрых и отзывчивых людей, которых я знал, поэтому я был уверен, что она поможет Динаре.

Динара спрыгнула с кровати, повернувшись ко мне спиной. Она вынула сигарету из пачки и сунула ее в рот, но закуривать не стала. Вместо этого она хмуро смотрела на кончик. Она почти сердито щелкнула зажигалкой и наконец закурила. Я тоже сел, чтобы видеть ее лицо, но она, прищурившись, смотрела на горящий кончик. Наконец она повернулась ко мне, ее взгляд был жестким.

— И что это было?

— Ее дядя надругался над ней, когда она была ребенком.

Динара горько усмехнулась и глубоко затянулась сигаретой, медленно выдыхая дым.

— Ее мать тоже получила деньги за то, что продала свою маленькую дочь? Ее насиловали дюжины мужчин, иногда на глазах у матери?

— Я знаю, что ты не испытала того же, но это не значит, что она не понимает, через какую травму ты прошла. Возможно, разговор с ней поможет тебе.

Она сердито взглянула на меня.

— Ты справляешься с травмами так же, как Римо или Нино? То дерьмо, что случилось в твоей юности, смерть твоей матери? Нет, ты не так справляешься. Но почему-то люди думают, что все жертвы изнасилования одинаковы, будто мы все одинаково относимся к этому дерьму. Словно все мы хотим, чтобы нас жалели и нянчились, будто мы вдруг стали хрупкими.

— Я не нянчусь с тобой и не жалею тебя, черт возьми, и я определенно не считаю тебя хрупкой.

— Но когда ты узнал, то именно так и подумал.

Во мне поднялся гнев. Я выхватил сигарету у нее изо рта и затушил ее в пепельнице.

— Я, блядь, не знал, о чем думал. Меня потрясло то, что Римо положил у моих ног.

Динара закатила глаза.

— Ты был шокирован увиденным? Я жила этим дерьмом.

Я со вздохом провел рукой по волосам. Я схватил Динару за руку, и, к моему удивлению, она позволила мне, даже разрешила сплести наши пальцы.

— Я знаю. Черт, Динара, я хочу тебе помочь.

— Ты помогаешь, и уже сделал это, помогая мне вытаскивать этих ублюдков одного за другим.

— Думаешь, этого достаточно?

Она долго смотрела мне в глаза, ничего не говоря.

— Не знаю, но мне стало легче, по крайней мере на время. Я думаю, мне просто нужно решить, чего я хочу сейчас, и как жить с демонами, которых я не могу убить так же легко.





Когда мы оставили позади Лас-Вегас, я увидел, как с меня свалился груз. Город всегда будет ассоциироваться у нее с болезненными воспоминаниями. Соединив наши пальцы, я привлек ее внимание. Она рассеянно улыбнулась мне.

— Чувствуешь себя по-другому? — я спросил.

— Иначе, чем до того, как мы начали нашу вендетту?

Я кивнул.

Она задумалась.

— Еще вчера я бы сказала «нет». Мне казалось, что я падаю в черную дыру, но начинаю понимать, чего мы достигли. Люди, причинившие боль мне и другим девочкам, ушли. Моя мать умерла, и они больше никогда не смогут иметь надо мной власть.