Избранная Луной

Ужин прошел… странно. Даша строила из себя послушную девочку, Вася открыто переживал, а Ким поглядывал на меня сочувственно. И только Лиза, улыбаясь, пыталась втянуть Вольского в разговор, будто ничего и не случилось, при этом она время от времени бросала на меня торжествующие взгляды.

Были у меня недостойные мысли, что это она сдала нас, но они вскоре развеялись – экономка приезду хозяина искренне удивилась вместе со всеми. Да и зачем ей было нас закладывать, если с этой функцией прекрасно справилась охрана, приставленная к дому Контролем?

В кабинет отправились вчетвером: Вольские, водитель и я. Зачем там Вася, который всего-навсего отвез нас с девочкой в зоопарк, выяснилось быстро: Александр передал ему благодарность Чернова за звонок по поводу Ефросиньи.

– Вася, тебя пригласили погостить в доме патриарха вертигров. Спасенная девушка – его дальняя родственница, и он очень благодарен, что ты ей помог.

– Но я ведь не сам, – начал отнекиваться покрасневший Василий. – Главная заслуга тут Даши и Миамины.

Вольский остановил его взмахом руки:

– Дочь я к ним не отпущу, о Миамине вы попросили Ефросинью не распространяться, остаешься только ты. Придется, герой, тяжесть лаврового венка нести в одиночку.

Васе последние слова очень даже понравились, он приосанился и улыбнулся.

– Так что мне говорить? Ты поедешь?

– Да, если отпустите.

Вольский покачал головой:

– Если бы я был против, то не начал бы этот разговор.

– И то верно… А вы случайно не в курсе, почему родственница вожака вертигров оказалась в зоопарке?

– В курсе, – кивнул Вольский. – Девушка чем-то не угодила жене Чернова, и ее таким образом наказали втайне от родственника.

– Хорошее же наказание! Жену патриарха бы так в клетку запереть! – возмутился парень.

– Чернову не получится – она не вер, а магичка, – возразил Вольский.

Поняв, что он в курсе определенных деталей нашей незапланированной поездки, я немного расслабилась. Значит, Вольский также знает, что мерами безопасности мы не пренебрегли и сделали все, чтобы Дарья не повстречала мать. Следовательно, надежда на то, что сильно песочить нас не будет, остается.

Когда Василий ушел, хозяин кабинета взялся за дочь, все время ерзающую в большом кресле из вишневой кожи. Я сидела в таком же, испытывая непередаваемый дискомфорт: мягкое и глубокое, оно поглотило меня в своих объятиях. Неудобная мебель – избитый прием для тех, кто желает вызвать неуверенность и раздражение у посетителей, странно, что Вольский к нему прибег.

– Дарья, ты наказана. Никаких новых игрушек, сладкого и мультфильмов в течение месяца, – как-то по-обыденному объявил маг дочери. Удивительно, насколько хорошо он контролировал свои эмоции, сообщая о наказании. – Понимаешь, за что?

Серьезная девочка кивнула.

– Тогда ты свободна.

Потупив взгляд, Даша, легко выпрыгнув из кресла, вышла из кабинета.

Оставшись наедине с проклятчиком, я едва не запаниковала. Несмотря на все ухищрения в виде маскировки и поездки в другой зоопарк, остро чувствовала свою вину. Я не выполнила его требование не выводить девочку за забор, и никакие оправдания тут не помогут.

– Простите, я виновата, – покаялась сразу, как только за Дашей закрылась дверь. – Сегодня же уеду из вашего дома.

Вольский, сидящий в темно-коричневом кресле, похожем на трон, смотрелся по-королевски внушительно и властно. И хотя он крутил в руках черный телефон, нервничающим совсем не выглядел. А вот я… у меня даже ладони вспотели.

– Никуда не нужно уезжать, – тихо произнес он. – Я вас ни в чем не обвиняю – менталистам сложно противостоять, особенно таким, как Даша. Это я должен просить прощения, что вы подверглись внушению.

Не сразу поняла, что происходит. Он извиняется? Неожиданно.

Тем временем Вольский продолжил говорить:

– Я работаю над тем, чтобы дочь не росла капризной и эгоистичной.

– Даша и не будет такой, ведь она чувствует чужие эмоции и читает мысли.

– К сожалению, дар только все усложняет. Вы просто не слышали о магах разума, превратившихся в чудовищ.

– Да, о таком не говорят за чаем… – Я поежилась, представив, что Дашины способности достались какому-нибудь психопату. А ведь даже нормальных людей умение слышать мысли окружающих может свести с ума.

– Вероятно, я скверный воспитатель… или виноваты частые командировки, раз не справляюсь в достаточной мере, что и показали вчерашние события.

Облегчение, вызванное тем, что все обошлось, и несдержанность толкнули к необдуманному заявлению:

– Даша не поддается воспитанию, потому что вы запретили видеться ей с матерью.

Уголок рта хозяина дома дернулся. Все же нервничает, а сразу и не скажешь.

– Да какая из Ксении мать! – с досадой произнес он. – Она может влиять на Дашу только плохо. Если бы не открывшийся дар, она забыла бы о существовании дочери.


Я опешила:

– Как вы можете так говорить?

– Могу. Имею на то полное право. Дарья не нужна матери без своих редких способностей. Я заплатил Ксении миллион, чтобы она не делала аборт, и еще два – чтобы подписала отказ от родительских прав, когда разводились.

В шоке я едва не спросила, в какой валюте он выплатил эти миллионы… Доллары, евро или отечественные дензнаки – не важно, в любом случае торговля детьми – это ужасно. И сложно сказать, кто шокирует больше: продавец или покупатель…

А еще я чуть не заявила, что об аборте, случается, говорят многие женщины, но это не значит, что потом, одумавшись, они не любят своих детей. Да и вообще, требовать плату за отказ от дочки Вольскую могло заставить «Зеркало Купидона», точнее, любовник, которому не нужен «хвостик» в виде маленькой девочки. Был не нужен, пока у «довеска» к красивой женщине не появились многообещающие способности.

– И все же ваша жена остается мамой Даши…

– Бывшая жена, – перебил Вольский. – И не старайтесь меня убедить, что Ксения может дать что-то хорошее моей дочери.

Вот и пришло время сообщить об амулете.

Мое глупое сердце сжалось от боли. Что же мне так не везет?

– Александр, я должна вам кое-что рассказать.

Сидеть в такой момент в неудобном кресле не хотелось, и я поднялась. Вернее, попыталась – такое ощущение, что зад завяз в дурацкой мебели. Повезло, что я не в коротких, а в длинных шортах, а то в такую жару вообще можно прилипнуть к обивке.

Вольский поспешно вышел из-за стола и протянул мне руку.

– Кабинет обставлял дизайнер без меня, – извиняющимся тоном произнес он. – Все никак не избавлюсь от некоторых его неудачных идей и предметов.

Я вложила в его ладонь свою. Помогая подняться, Вольский потянул за руку, не рассчитав сил, и я фактически влетела в него.

– Извините, – прошептала, пытаясь отстраниться.

– А вы меня.

– За что? – спросила я, чувствуя, как подкашиваются ноги.

Он не отпустил, наоборот, обхватил одной рукой за талию, другой за плечи, фактически прижав к себе.

– За то, что иногда наши желания сильнее убеждений.

Я не поняла, о чем он, точнее, постаралась не задумываться, чтобы не ошибиться. Быстро билось сердце, покалывало в тех местах, где соприкасалась наша голая кожа. Да что же со мной такое?!

Стряхнув оцепенение и сделав неудачную попытку вырваться из цепких рук, начала снова:

– Александр, я обязана вам кое-что рассказать…

Решительно заглянув в серые глаза мага, утонула в голодной бездне. О Ночь, это ведь не то, о чем я думаю?

– Миа, я тоже хочу кое в чем признаться.

Мужская ладонь, отпустив мою талию, лаская, скользнула вверх по обнаженной руке. И там, где она проходила, оставался поистине пылающий след. Я даже дышать перестала. Впервые меня настолько взволновало обычное прикосновение.

Нежно проведя кончиками пальцев по шее, а затем и по щеке, Вольский прикоснулся к моему подбородку:

– Вы мне нравитесь, Миа, безумно нравитесь.

Он смотрел так, что стало ясно: поцелует. И в этот раз интуиция не подвела.

У этого поцелуя был вкус кофе и страсти. Позор мне – я ответила на него сразу. Да и как не ответить, когда губы нежны, но настойчивы?

Вольский целовал так, словно умрет, если остановится… И все же остановился. Заглянул в глаза и довольно прошептал:

– Судя по ответу, мои чувства взаимны.

Я оторопела от подобного самомнения.

– Вы… вы… – Я не могла отдышаться и подобрать слова.

– Не вы, а ты, – возразил Вольский, целуя вновь.

Его руки жили своей жизнью, гладя мою спину, при этом не посягая на то, что находилось ниже. А жаль… вернее, правильно, ибо это вообще будет запредельной наглостью и пошлостью. Первый настоящий поцелуй пары – нечто светлое и трепетное, и не важно, если для каждого по отдельности он миллионный по счету.

Ох, какой пары? Если я не имею права целовать чужого мужчину?

– Я все же скажу. – Чудом удержавшись от соблазна, отклонила голову, и Вольский с готовностью нежно поцеловал не в губы, а в шею. – Подождите…

– Подожди, – перебив, поправил он.