Избранная и беглец
Часть 47 из 60 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Оллин рассмеялся дяде в лицо и честно сказал, что скорее сдохнет, чем возьмет к себе в постель Лилиан. Нет, не потому что она спала с Артемисом. Просто… пахнет она не так, как надо. Айрис пахла цветами и счастьем, а Лилиан — тленом и, по большому счету, помойкой.
Впрочем, последнее Оллин все же не произнес вслух. Не потому, что не хотел обижать дядюшку, а потому, что, оскорбившись, Лайон мог сделать какую-нибудь гадость.
* * *
Недовольных его решениями было предостаточно, и их число только увеличилось, когда Оллин собственноручно подписал еще один указ, теперь уже гарантирующий смертную казнь тому, кто злонамеренно убил модификанта и чья вина доказана. Он не сомневался, нет. Внимательно перечитал подготовленный текст, сделал несколько пометок относительно подлежащих рассмотрению прецедентов, а потом, когда миловидная секретарша все исправила и принесла заново, подписал. На следующий день на виселицу отправились горячие парни, которые уже после первого приказа, гарантирующего жизнь и свободу модификантам, нашли себе интересное занятие: отслеживали модификантов в лесах на поверхности планеты, отстреливали, а кисти рук отрубали и сохраняли у себя как трофеи. Оллин сам их видел, десятка два точно — мужские, женские и… детские. И сам летал в полицейское управление того города, где все началось, без дядюшки и не сказав никому ни слова о том, куда отправляется. На следующий день он подписал указ, еще через день шустрых молодцев поймали и повесили в назидание остальным.
Народу это не понравилось.
Все привыкли жить при Григоре Делайне и недоумевали, что такого случилось, что сын его перевернул всю внутреннюю политику Рамелии с ног на голову.
Народ снова вышел на демонстрации.
Но Оллин, чувствуя себя не человеком, а гладеньким, твердым и цельным, без единой трещинки камнем, потребовал демонстрантов разогнать, недовольных пересажать и усилить меры наказания за нарушение порядка. Он прекрасно понимал, что если даст слабину сейчас, то потом все эти недовольные и любящие порассуждать о том, как было хорошо раньше, попросту усядутся ему на шею.
Увы, он уже не был тем Оллином, который цеплялся за мягкие силиконовые щупальца своего ассистента. И даже не был тем Оллином, который в подвале свернул шею тому, кто похитил Айрис. Прекрасная женщина с белыми волосами и нежным лицом переломала его, перетерла в крошево костей и мяса и вывернула наизнанку. Порой он рылся в памяти Артемиса Делайна и даже начинал того понимать. Подумывал, не завести ли любовницу и не опробовать ли что-нибудь из арсенала красно-черной комнатки. Не потому, что сильно хочется, а просто так, чтоб уж окончательно перестать быть собой. Стать императором, жестким и хладнокровным. Просто Оллин, каким он был раньше, оказался никому не нужен.
…В тот день они поехали обедать с Лайоном в ставший привычным ресторанчик на поверхности. Оллин все больше привыкал к тому, что к нему иначе как «ваше величество» уже и не обращались. Он как будто обрастал новой кожей, кожей Артемиса, и потому, когда молоденькая официантка капнула водой на рукав его нового пиджака, сухо посоветовал той уволиться. В глазах девушки блеснули слезы, но она прикусила губу, сдержала рвущиеся из горла рыдания и быстро ушла. Оллин проводил ее мрачным взглядом и мимоходом решил, что чем-то она похожа на Айрис. То ли светлыми волосами, аккуратно убранными под форменную шапочку, то ли свежим скуластым личиком. «И наверняка такая же лгунья», — неприязненно подумал он. Уволить к ларху, пусть идет работать в дешевую забегаловку, если не умеет по-человечески подавать блюда…
— Что? — мрачно спросил он у Лайона.
Дядя как-то особенно внимательно смотрел на него, и в глазах холодного зеленоватого оттенка мелькало… разочарование?
— Тебе надо жениться, — просто сказал Лайон, — или завести любовницу. Но лучше жениться. Ты становишься нестабилен, и это проявляется тогда, когда не удовлетворены… хм, физические потребности.
— Последние десять лет ты не особо пекся о моей стабильности.
— Неправда, я предлагал…
— Что ты предлагал? — приподнял брови. — Ты предлагал поиграть мне в куклы? Подсовывал дешевый заменитель? И сейчас то же самое делаешь?
Лайон неспешно откинулся в кресле и налил в стакан воды.
— Как бы там ни было, Артемис, ты сам от всего отказался. Но то было там, где тебя никто не видел. А теперь ты на виду. Должен признать, у тебя есть все шансы превзойти… сам знаешь кого по мерзости характера. Но это все ерунда. Тебе нужна женщина.
Оллин тоже откинулся в кресле, побарабанил пальцами по столешнице. Ему очень хотелось сгрести эту чистую льняную скатерть вместе с посудой на пол и вцепиться дядюшке в глотку зубами.
— Ну давай, удиви меня. Предложи кого-нибудь. Кто у нас первая претендентка на руку и сердце императора? Лилиан?
Лайон раздраженно дернул щекой.
— Чем она тебе так не угодила?
— Я ее не хочу. Она мне не нравится.
— Ну, хорошо, хорошо. — Лайон сделал примирительный жест руками. — Не хочешь Лилиан, не надо, хотя я рассчитывал. Но у тебя во дворце бывает достаточно молодых женщин и девушек из хороших семей Рамелии. Выбрал бы уже кого-нибудь и забыл бы…
— Я забыл, — деревянным голосом ответил Оллин, — не беспокойся. Я понимаю, что высшая Эрфеста не снизойдет до какого-то правителя.
— Хорошо хоть это ты понимаешь.
В это время все та же официантка принесла горшочки с запеченным мясом и овощами, аккуратно расставила их на столе и, коротко поклонившись, удалилась. Оллин невольно проводил ее взглядом. Определенно она была похожа на Айрис. И глаза светлые, только не серые, а нежно-голубые, словно незабудки. И брови темные. И сама худенькая, с небольшой грудью. Запястья и лодыжки тонкие.
Только вот не наслаждаться этой красотой хотелось, отнюдь. Скрутить, сломать и причинить боль. Чтобы и она почувствовала, каково ему…
Оллин заморгал, отгоняя наваждение.
При чем здесь эта девчонка, она ведь ни в чем не виновата.
«Но она похожа, очень похожа… а значит, такая же», — нашептывала тьма внутри.
И слушать эту тьму отчего-то было приятно. Больно и сладко одновременно, как будто выдирал что-то лишнее из себя с корнями, отбрасывая назад, на дорогу…
— Ты меня слушаешь? — вырвал его из омута собственного мрака дядин голос.
— Слушаю, — кивнул Оллин.
Он снял крышку с керамического горшочка и принялся ковырять ломтики мяса. Пахли они восхитительно, только вот он уже давно не ощущал ни истинного аромата, ни истинного вкуса.
— Женись на ком-нибудь из могущественной семьи, ты обеспечишь себе поддержку. Возвращение модификантов в ряды граждан разворошило осиное гнездо. Твое положение сейчас как никогда шатко.
— Меня ненавидят многие, я знаю, — ответил Оллин. — Ну так что с того? Следующему, кто сядет на трон, достанется куда меньше ненависти, а, дядя?
— Пока что меня вполне устраиваешь ты. Пока что, — проворчал Лайон и сам приступил к трапезе.
Оллин невольно обернулся на цокот каблучков. Девчонка несла соусы и салаты. Шла, не смея поднять глаз. И — Оллин был готов поклясться — она чувствовала на себе его взгляд, тяжелый, изучающий…
— Женись на Лилиан, — повторил дядя. — Можешь иметь хоть толпу наложниц, но я хочу видеть свою дочь на вершине.
— Я ведь уже говорил, что скорее сдохну, чем подойду к ней ближе чем на метр, — равнодушно заметил Оллин.
— Да что ж такое, это, в конце концов, оскорбительно… — пропыхтел Лайон. — Ты не понимаешь…
Что именно Оллин не понимает, дядя не договорил.
Внезапно раздался странный звук. Металлический щелчок, которого здесь, в этом тихом ресторанчике, не должно было быть. Звякнуло стекло, что-то просвистело, и Оллин внезапно увидел, как пол прямо перед их столиком вспучивается огненным грибом.
— Ложись! — гаркнул дядя и сам метнулся куда-то в сторону, под стол.
Время как будто остановилось. Все чувства модификанта, все его возможности разом обострились. Оллин мог позволить себе потратить сотые доли секунды, чтобы увидеть за окном чьи-то темные силуэты, чтобы оценить, куда именно он должен отскочить, чтоб не задело или задело по минимуму. И точно так же он вдруг понял, что та девчонка, официанточка, считай, мертва. Стремительно пухнущий пламенеющий гриб сейчас захлестнет ее, обращая молодое и красивое тело в поджаренную на огне тушу.
На ее скуластом лице было написано удивление. Взгляд, не мигая, направлен в самую сердцевину чудовищного гриба, несущего смерть. И поднос, который она даже не выпустила из рук…
Оллин не раздумывал.
Он прыгнул, на ходу выпуская аватара. Одежда треснула, обнажая жемчужную чешую, но Оллин уже этого не почувствовал. Сбивая с йог девчонку, обволакивая ее собой, закрывая от пламенеющей смерти…
И в этот миг все-таки жахнуло.
С грохотом, с жаром, от которого плавилась и трескалась чешуя.
Аватар взревел, спину мгновенно скрутило такой болью, что она пронзила все его существо, почти гася сознание, унося в благословенную тьму.
Но что-то все же удержало на плаву, ближе к свету, и этим «что-то» были всхлипывания девочки.
Жива. Она была жива. Плевать на спину, на ожоги, на все…
Оллин услышал, как грохнула сбитая с петель дверь.
— Ваше величество!
Встревоженные, на грани паники, голоса охраны.
— Ваше?..
И тут же громкий, скрипучий голос дяди Лайона:
— Это модификант! Самозванец! Взять его! Самозванец! Артемис не был модификантом!
Оллин улыбнулся, оскалился в белое словно мел лицо официантки. Что-то вроде этого стоило ожидать от дяди. Интересно, это он покушение подстроил или только воспользовался ситуацией, чтобы спокойно и бескровно заменить упрямого племянника? Заменить без войн, без революций. Потом передать трон Лилиан, как и подобает правильному и действительно хорошему отцу. А самое главное, ударную волну ненависти, которую породил самый первый указ Артемиса Делайна, направить не на себя. На Оллина.
Он разжал лапы, отпуская на волю девчонку. По ее щекам катились крупные и чистые как бриллианты слезы. И одного взгляда на нее оказалось довольно, чтобы все сомнения отпали, осыпались луковой шелухой. Он все сделал правильно. Только ради этого и стоило остаться на Рамелии. Даже всего одна спасенная жизнь — достаточная награда за жизнь непрожитую и теперь уже потерянную.
А потом где-то рядом пол скрипнул под грузом шагов. Что-то тяжелое обрушилось на голову, пронзило болью затылок, и Оллин полетел в кромешную темноту.
* * *
Из темноты его выдернула опять-таки боль. Она прочно обосновалась во всем теле, простреливая по позвоночнику, пульсируя, расходясь волнами по спине и как будто стекая вязкими каплями куда-то в затылок.
Оллин с трудом разлепил веки — над ним тут же качнулся белый потолок, закружился, рассыпался серыми мушками. Оллин моргнул, пытаясь сфокусировать зрение, и ему это даже удалось. Если бы не терзали его невидимые железные когти, не рвали бы плоть… Он попытался шевельнуться — и не смог. Кое-как повернул голову набок. Оказывается, он лежал на медицинской кушетке. На спине. На сильно обожженной спине. Старательно зафиксированный так, что не шевельнуться. И первое, что пришло в голову: раз они, не церемонясь, положили на спину, значит, не планируют лечить. Вот и все.
Он устало прикрыл глаза. Облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы. Пить хотелось жутко. Он усмехнулся. Ничего, осталось потерпеть совсем немного. И все, наверное. В голове — пустота. Ни мыслей особых, ни сожаления. Сколько ему той жизни осталось? Да и была ли это жизнь все двадцать восемь лет. На крошечном островке в компании когнитивного ассистента, которого он поначалу звал мамой…
Тихо прошелестела открываемая дверь. Ну что, все? Начало? Или наоборот — конец?
Ему даже не хотелось смотреть, кто там пришел. С тех пор как уехала Айрис, ему на все было наплевать. А в таком состоянии и подавно.
Раздались звуки шагов, быстрых, уверенных. Кто-то остановился рядом, и если бы Оллин мог, то уже бы полоснул этого незваного гостя когтями… Но он не мог.
Впрочем, последнее Оллин все же не произнес вслух. Не потому, что не хотел обижать дядюшку, а потому, что, оскорбившись, Лайон мог сделать какую-нибудь гадость.
* * *
Недовольных его решениями было предостаточно, и их число только увеличилось, когда Оллин собственноручно подписал еще один указ, теперь уже гарантирующий смертную казнь тому, кто злонамеренно убил модификанта и чья вина доказана. Он не сомневался, нет. Внимательно перечитал подготовленный текст, сделал несколько пометок относительно подлежащих рассмотрению прецедентов, а потом, когда миловидная секретарша все исправила и принесла заново, подписал. На следующий день на виселицу отправились горячие парни, которые уже после первого приказа, гарантирующего жизнь и свободу модификантам, нашли себе интересное занятие: отслеживали модификантов в лесах на поверхности планеты, отстреливали, а кисти рук отрубали и сохраняли у себя как трофеи. Оллин сам их видел, десятка два точно — мужские, женские и… детские. И сам летал в полицейское управление того города, где все началось, без дядюшки и не сказав никому ни слова о том, куда отправляется. На следующий день он подписал указ, еще через день шустрых молодцев поймали и повесили в назидание остальным.
Народу это не понравилось.
Все привыкли жить при Григоре Делайне и недоумевали, что такого случилось, что сын его перевернул всю внутреннюю политику Рамелии с ног на голову.
Народ снова вышел на демонстрации.
Но Оллин, чувствуя себя не человеком, а гладеньким, твердым и цельным, без единой трещинки камнем, потребовал демонстрантов разогнать, недовольных пересажать и усилить меры наказания за нарушение порядка. Он прекрасно понимал, что если даст слабину сейчас, то потом все эти недовольные и любящие порассуждать о том, как было хорошо раньше, попросту усядутся ему на шею.
Увы, он уже не был тем Оллином, который цеплялся за мягкие силиконовые щупальца своего ассистента. И даже не был тем Оллином, который в подвале свернул шею тому, кто похитил Айрис. Прекрасная женщина с белыми волосами и нежным лицом переломала его, перетерла в крошево костей и мяса и вывернула наизнанку. Порой он рылся в памяти Артемиса Делайна и даже начинал того понимать. Подумывал, не завести ли любовницу и не опробовать ли что-нибудь из арсенала красно-черной комнатки. Не потому, что сильно хочется, а просто так, чтоб уж окончательно перестать быть собой. Стать императором, жестким и хладнокровным. Просто Оллин, каким он был раньше, оказался никому не нужен.
…В тот день они поехали обедать с Лайоном в ставший привычным ресторанчик на поверхности. Оллин все больше привыкал к тому, что к нему иначе как «ваше величество» уже и не обращались. Он как будто обрастал новой кожей, кожей Артемиса, и потому, когда молоденькая официантка капнула водой на рукав его нового пиджака, сухо посоветовал той уволиться. В глазах девушки блеснули слезы, но она прикусила губу, сдержала рвущиеся из горла рыдания и быстро ушла. Оллин проводил ее мрачным взглядом и мимоходом решил, что чем-то она похожа на Айрис. То ли светлыми волосами, аккуратно убранными под форменную шапочку, то ли свежим скуластым личиком. «И наверняка такая же лгунья», — неприязненно подумал он. Уволить к ларху, пусть идет работать в дешевую забегаловку, если не умеет по-человечески подавать блюда…
— Что? — мрачно спросил он у Лайона.
Дядя как-то особенно внимательно смотрел на него, и в глазах холодного зеленоватого оттенка мелькало… разочарование?
— Тебе надо жениться, — просто сказал Лайон, — или завести любовницу. Но лучше жениться. Ты становишься нестабилен, и это проявляется тогда, когда не удовлетворены… хм, физические потребности.
— Последние десять лет ты не особо пекся о моей стабильности.
— Неправда, я предлагал…
— Что ты предлагал? — приподнял брови. — Ты предлагал поиграть мне в куклы? Подсовывал дешевый заменитель? И сейчас то же самое делаешь?
Лайон неспешно откинулся в кресле и налил в стакан воды.
— Как бы там ни было, Артемис, ты сам от всего отказался. Но то было там, где тебя никто не видел. А теперь ты на виду. Должен признать, у тебя есть все шансы превзойти… сам знаешь кого по мерзости характера. Но это все ерунда. Тебе нужна женщина.
Оллин тоже откинулся в кресле, побарабанил пальцами по столешнице. Ему очень хотелось сгрести эту чистую льняную скатерть вместе с посудой на пол и вцепиться дядюшке в глотку зубами.
— Ну давай, удиви меня. Предложи кого-нибудь. Кто у нас первая претендентка на руку и сердце императора? Лилиан?
Лайон раздраженно дернул щекой.
— Чем она тебе так не угодила?
— Я ее не хочу. Она мне не нравится.
— Ну, хорошо, хорошо. — Лайон сделал примирительный жест руками. — Не хочешь Лилиан, не надо, хотя я рассчитывал. Но у тебя во дворце бывает достаточно молодых женщин и девушек из хороших семей Рамелии. Выбрал бы уже кого-нибудь и забыл бы…
— Я забыл, — деревянным голосом ответил Оллин, — не беспокойся. Я понимаю, что высшая Эрфеста не снизойдет до какого-то правителя.
— Хорошо хоть это ты понимаешь.
В это время все та же официантка принесла горшочки с запеченным мясом и овощами, аккуратно расставила их на столе и, коротко поклонившись, удалилась. Оллин невольно проводил ее взглядом. Определенно она была похожа на Айрис. И глаза светлые, только не серые, а нежно-голубые, словно незабудки. И брови темные. И сама худенькая, с небольшой грудью. Запястья и лодыжки тонкие.
Только вот не наслаждаться этой красотой хотелось, отнюдь. Скрутить, сломать и причинить боль. Чтобы и она почувствовала, каково ему…
Оллин заморгал, отгоняя наваждение.
При чем здесь эта девчонка, она ведь ни в чем не виновата.
«Но она похожа, очень похожа… а значит, такая же», — нашептывала тьма внутри.
И слушать эту тьму отчего-то было приятно. Больно и сладко одновременно, как будто выдирал что-то лишнее из себя с корнями, отбрасывая назад, на дорогу…
— Ты меня слушаешь? — вырвал его из омута собственного мрака дядин голос.
— Слушаю, — кивнул Оллин.
Он снял крышку с керамического горшочка и принялся ковырять ломтики мяса. Пахли они восхитительно, только вот он уже давно не ощущал ни истинного аромата, ни истинного вкуса.
— Женись на ком-нибудь из могущественной семьи, ты обеспечишь себе поддержку. Возвращение модификантов в ряды граждан разворошило осиное гнездо. Твое положение сейчас как никогда шатко.
— Меня ненавидят многие, я знаю, — ответил Оллин. — Ну так что с того? Следующему, кто сядет на трон, достанется куда меньше ненависти, а, дядя?
— Пока что меня вполне устраиваешь ты. Пока что, — проворчал Лайон и сам приступил к трапезе.
Оллин невольно обернулся на цокот каблучков. Девчонка несла соусы и салаты. Шла, не смея поднять глаз. И — Оллин был готов поклясться — она чувствовала на себе его взгляд, тяжелый, изучающий…
— Женись на Лилиан, — повторил дядя. — Можешь иметь хоть толпу наложниц, но я хочу видеть свою дочь на вершине.
— Я ведь уже говорил, что скорее сдохну, чем подойду к ней ближе чем на метр, — равнодушно заметил Оллин.
— Да что ж такое, это, в конце концов, оскорбительно… — пропыхтел Лайон. — Ты не понимаешь…
Что именно Оллин не понимает, дядя не договорил.
Внезапно раздался странный звук. Металлический щелчок, которого здесь, в этом тихом ресторанчике, не должно было быть. Звякнуло стекло, что-то просвистело, и Оллин внезапно увидел, как пол прямо перед их столиком вспучивается огненным грибом.
— Ложись! — гаркнул дядя и сам метнулся куда-то в сторону, под стол.
Время как будто остановилось. Все чувства модификанта, все его возможности разом обострились. Оллин мог позволить себе потратить сотые доли секунды, чтобы увидеть за окном чьи-то темные силуэты, чтобы оценить, куда именно он должен отскочить, чтоб не задело или задело по минимуму. И точно так же он вдруг понял, что та девчонка, официанточка, считай, мертва. Стремительно пухнущий пламенеющий гриб сейчас захлестнет ее, обращая молодое и красивое тело в поджаренную на огне тушу.
На ее скуластом лице было написано удивление. Взгляд, не мигая, направлен в самую сердцевину чудовищного гриба, несущего смерть. И поднос, который она даже не выпустила из рук…
Оллин не раздумывал.
Он прыгнул, на ходу выпуская аватара. Одежда треснула, обнажая жемчужную чешую, но Оллин уже этого не почувствовал. Сбивая с йог девчонку, обволакивая ее собой, закрывая от пламенеющей смерти…
И в этот миг все-таки жахнуло.
С грохотом, с жаром, от которого плавилась и трескалась чешуя.
Аватар взревел, спину мгновенно скрутило такой болью, что она пронзила все его существо, почти гася сознание, унося в благословенную тьму.
Но что-то все же удержало на плаву, ближе к свету, и этим «что-то» были всхлипывания девочки.
Жива. Она была жива. Плевать на спину, на ожоги, на все…
Оллин услышал, как грохнула сбитая с петель дверь.
— Ваше величество!
Встревоженные, на грани паники, голоса охраны.
— Ваше?..
И тут же громкий, скрипучий голос дяди Лайона:
— Это модификант! Самозванец! Взять его! Самозванец! Артемис не был модификантом!
Оллин улыбнулся, оскалился в белое словно мел лицо официантки. Что-то вроде этого стоило ожидать от дяди. Интересно, это он покушение подстроил или только воспользовался ситуацией, чтобы спокойно и бескровно заменить упрямого племянника? Заменить без войн, без революций. Потом передать трон Лилиан, как и подобает правильному и действительно хорошему отцу. А самое главное, ударную волну ненависти, которую породил самый первый указ Артемиса Делайна, направить не на себя. На Оллина.
Он разжал лапы, отпуская на волю девчонку. По ее щекам катились крупные и чистые как бриллианты слезы. И одного взгляда на нее оказалось довольно, чтобы все сомнения отпали, осыпались луковой шелухой. Он все сделал правильно. Только ради этого и стоило остаться на Рамелии. Даже всего одна спасенная жизнь — достаточная награда за жизнь непрожитую и теперь уже потерянную.
А потом где-то рядом пол скрипнул под грузом шагов. Что-то тяжелое обрушилось на голову, пронзило болью затылок, и Оллин полетел в кромешную темноту.
* * *
Из темноты его выдернула опять-таки боль. Она прочно обосновалась во всем теле, простреливая по позвоночнику, пульсируя, расходясь волнами по спине и как будто стекая вязкими каплями куда-то в затылок.
Оллин с трудом разлепил веки — над ним тут же качнулся белый потолок, закружился, рассыпался серыми мушками. Оллин моргнул, пытаясь сфокусировать зрение, и ему это даже удалось. Если бы не терзали его невидимые железные когти, не рвали бы плоть… Он попытался шевельнуться — и не смог. Кое-как повернул голову набок. Оказывается, он лежал на медицинской кушетке. На спине. На сильно обожженной спине. Старательно зафиксированный так, что не шевельнуться. И первое, что пришло в голову: раз они, не церемонясь, положили на спину, значит, не планируют лечить. Вот и все.
Он устало прикрыл глаза. Облизнул пересохшие, потрескавшиеся губы. Пить хотелось жутко. Он усмехнулся. Ничего, осталось потерпеть совсем немного. И все, наверное. В голове — пустота. Ни мыслей особых, ни сожаления. Сколько ему той жизни осталось? Да и была ли это жизнь все двадцать восемь лет. На крошечном островке в компании когнитивного ассистента, которого он поначалу звал мамой…
Тихо прошелестела открываемая дверь. Ну что, все? Начало? Или наоборот — конец?
Ему даже не хотелось смотреть, кто там пришел. С тех пор как уехала Айрис, ему на все было наплевать. А в таком состоянии и подавно.
Раздались звуки шагов, быстрых, уверенных. Кто-то остановился рядом, и если бы Оллин мог, то уже бы полоснул этого незваного гостя когтями… Но он не мог.