Из жизни кукол

“Все безвинны, никто не без вины.

На цирковой арене мучат медведицу”





Erik Axl Sund

Dockliv



Published by agreement with Salomonsson Agency



© Erik Axl Sund, 2019

© Е. Тепляшина, перевод на русский язык, 2021

© Cover illustration by Aleksandar Mijajlovic, processed by Erik AxlSund, 2019

© ООО “Издательство АСТ”, 2021

Издательство CORPUS ®





То же небо здесь

(на север)




Сначала поезд ехал через туннель, потом — по мосту, длиннее которого она в жизни не видела. На вокзале в Мальмё пахло кофе, почти все держали в руках дымящиеся стаканчики. Да и вся Швеция пахла кофе — и офис миграционной службы, и автобус, который вез ее на север.

Сначала было похоже на Германию: все бурое, поля, холмы и перелески с голыми деревьями, но потом стало лесистее, скалистее, белее и зеленее.

Водитель все время говорил по мобильному телефону и что-то объявлял в микрофон; наконец автобус остановился в месте под названием Лидчёпинг. Если верить словарю, то по-английски городок назывался бы примерно Саффертаун, Город Страданий. Водитель сообщил, что он расположен на берегу самого большого в Швеции озера, но озеро больше походило на море — другого берега не было видно. Поверхность затянута льдом, и темно, хотя до вечера еще далеко. Луна освещает снежный покров, все темно и неправдоподобно, как во сне, а может, это и есть сон.

Она уснула еще до того, как они въехали в Швецию, которую ей так хотелось увидеть, а проснулась, уже когда они проезжали через город. Она смотрела в окно, и ей казалось, что она спит и видит сон, потому что деревья вдоль покрытой слякотью дороги были похожи на брокколи.

В Бурлэнге ей пришлось задержаться: она всего лишь имя на бумаге, служащие даже не знали, к какой категории ее отнести, конкретно сейчас она — несовершеннолетняя без сопровождения, но папа, наверное, уже приехал, хотя его имени не могут найти ни в одном списке.

Автобус едет на север; становится все холоднее, дороги все хуже, но пейзаж все красивее, а темнота все темнее, и она думает: как странно — здесь то же небо, что и дома. И вода та же самая, потому что вся вода на земле взаимосвязана; вода, в которой можно утонуть, и небо, на которое человек улетает после смерти, везде одни и те же.

Ночь над темно-синими горами вдруг озаряется призрачно-зеленым; автобус останавливается, и водитель объясняет, что это полярное сияние — здесь, на севере, это обычное дело. Сияние не только зеленое, оно еще желтое, голубое и фиолетовое, оно мерцает по всему небу, меняет форму, как медуза, которая сокращается и расширяется под водой, как тяжкое дыхание отравленного бога. Неужели такая красота может быть чем-то обыденным? И не станет ли она ничего не значащим фоном, если созерцать ее чуть ли не каждую ночь?

Семь строительных бытовок возле Брэкке принадлежат мужику в спортивном костюме; он собирает деньги и вылавливает несопровождаемых детей-беженцев, тридцать несовершеннолетних в возрасте от двенадцати до семнадцати лет, из которых двадцать восемь — мальчики. Не все глупы, но шестеро или семеро с придурью, так всегда бывает. Десять-двенадцать процентов людей мало того, что не способны думать, — они еще и гордятся этим. Ночью они тайком пробираются к ней; один парень пытается стащить с нее штаны, и она пинает его прямо в лицо. Парень говорит, что заявит на нее в полицию, но полиция не появляется, потому что на всю эту территорию размером с Бельгию всего трое полицейских.

Если ей предоставят убежище, то до совершеннолетия она должна жить в какой-нибудь семье. Но бумаги все не приходят, вот уже полгода все глухо, солнце дочиста слизывает снег с гор, и в Олвейзлэнде наступает лето. Солнце, которое в полночь стоит высоко в небе, и вечные комариные укусы вытерпеть можно. Труднее вынести одиночество. От одиночества она сходит с ума.

Свернись клубком на морозной постели из еловых лап, черная девочка, черная снаружи и внутри, холодная и замерзшая, и пусть черная тьма поглотит тебя. Ты шлюха и убийца.





Это всегда какой-нибудь он

Шоссе 222





Смерть не черная, как вечная ночь, и не белая, как свет в туннеле; она цвета серый металлик и произведена в Германии, для езды без ограничения скорости.

Снег, похожий на пласты тумана, висел над Вэрмдёледен, снежинки словно замерзли в воздухе. Автомобиль прореза́л белую массу; когда он проезжал торговый центр “Накка-Форум”, спидометр показывал сто пятьдесят километров в час.

Метрах в тридцати за ним следовала другая машина, тоже на ста пятидесяти километрах в час. Красная “тойота-примус”, гибридный автомобиль, который спустя несколько лет производитель отзовет по причине дефекта тормозов; из-за этой неисправности произойдет несколько аварий со смертельным исходом. На повороте у Свиндерсвикен “тойоту” занесло и потащило вдоль дорожного ограждения в вихре искр.

Машина “серый металлик” еще прибавила скорости. Сто шестьдесят километров в час; две девушки улыбнулись друг другу.

Мерси крепче схватилась за руль.

Нова отбросила волосы со лба и закурила.

Она опустила окошко, и в машине засвистел ветер.

— Видела? Мы с ним разделались.

— С ним? Откуда ты знаешь, что это “он”?

— Это всегда какой-нибудь он.

На развязке, где Вэрмдёледен пересекается с Вэрмдёвэген, стрелка спидометра дрожала уже на ста восьмидесяти. Девушки не знали, что две полицейские машины поджидают их возле участка в Хенриксдале, что полицейские уже готовы растянуть ленту с шипами.

— Девяносто процентов всех убийств и девяносто девять процентов изнасилований совершают мужчины, — сказала Нова. — А из ста педофилов только два — женщины.

— А еще они любят мучить животных, — вставила Мерси.

— Из тысячи любителей трахаться с другими видами… — Нова рассмеялась, — коровами, например, козами, собаками и беспомощными цыплятами…

— …девятьсот девяносто девять — мужчины, а единственную женщину, готовую сунуть в себя конский член, обучил и выдрессировал какой-нибудь мужчина.

— Они придумали групповые изнасилования, атомную бомбу и электрический стул.

— Вот что у них в голове?

— А самомнение! Все знают, все могут. А на самом деле они — одна большая ошибка, эволюционный просчет.

— Да. Одно в них хорошо — они чуть не миллиард раз в день или бьют, или убивают друг друга. Почему им вообще дается право голоса?

— Рождается мужчина — рождается потенциальный людоед или педофил. Надо лишать их всяких прав с самого рождения…

Нова и Мерси были знакомы не слишком долго, но сдружились так крепко, что иногда казались одним человеком.

— Пусть бы эти деятели, прежде чем открыть рот, сначала доказали бы, что собираются сказать что-нибудь поинтереснее того, что скажет первая встречная девица. И так во всем мире, во все века.

Они не видели мигалки возле моста Данвиксбрун.

Не видели и ленты с шипами.

Улыбка Мерси внезапно исчезла.

— Убить десять случайно выбранных мужчин значит предотвратить сорок восемь жестоких преступлений, — сказала она. — Включая убийства и сексуальную эксплуатацию детей. Хорошо бы всех мужчин, прямо с самого дня рождения, подталкивать к самоубийству.

— Мой настоящий папа покончил с собой, — напомнила Нова.

— Пусть бы они самоубивались все, кроме твоего и моего папы.

— Да… все, кроме них.

Двести километров в час сквозь зависший в воздухе снег. Двести метров до разводного моста в Данвикстулле. Они не знали, что некий полицейский связался с дежурными и приказал развести мост, чтобы остановить их безумную гонку.

— Мне хорошо с тобой, — сказала Мерси. — Когда ты рядом, мне хочется есть.

Они — Нова и Мерси.

Нова видит перед собой комнату в холодной, пропахшей спиртным квартире в Фисксэтре. Мерси видит теплый домик с мамой, папой и двумя толстенькими братишками.

Они знают, по каким дорогам ушли оттуда.

Знают, какие дороги привели их сюда. К последней черте.

К концу.

Они просто гонят машину дальше.

Произведенная в Германии машина цвета серый металлик принадлежала Свену-Улофу Понтену, сорока пяти лет, жителю Стоксунда, заместителю директора фирмы с годовым оборотом в восемьдесят миллионов. Несколько дней назад он остановил машину на автозаправке в Книвсте и открыл дверцу чернокожей девушке по имени Мерси, шестнадцати лет.