История с привидениями
Часть 85 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Дон? Ради бога, Дон… помоги мне! Господи, Дон. – Дэвид корчился на бухарском ковре и стонал. – Сделай что-нибудь, умоляю тебя…
Больше не могу, подумал Дон. Он обежал вокруг брата, зная, что если наклонится над его телом, тот убьет его, распахнул дверь квартиры Альмы, крикнул: «Нет!» – и увидел, что оказался в душной, пропахшей потом комнате, битком набитой народом, – каком-то ночном клубе (ага, это лишь только потому, что я ей сказал «ночного клуба», подумал он, и она уцепилась за это слово и швырнула меня сюда), где чернокожие и белые сидели вперемешку за маленькими круглыми столиками лицом к сцене.
Доктор Рэбитфут сидел на краю сцены, кивая ему. Саксофон был вновь пристегнут к цепочке, и он перебирал клавиши, когда говорил:
– Видите ли, молодой человек, вам придется уважать нас. Мы же можем сделать из ваших мозгов кукурузную кашу. – Он оттолкнулся, спрыгнул со сцены и пошел к Дону. – Очень, очень скоро. – И тут уже в его уши ворвался голос Альмы Мобли: – Вы не будете соображать, где находитесь, что делаете, все в вашей голове перемешается, перепутается, вы не сможете отличить ложь от правды. – Он улыбнулся и, подняв саксофон, протянул его Дону, а после продолжил опять голосом доктора. – Держите. Возьмите эту трубу. Я могу говорить маленьким девочкам, что музыкой, изливающейся из нее, я посылаю им свою любовь, и это может быть ложью. Или могу сказать, что я голоден, и это будет чертовски правдиво. Или могу сказать что-то красивое, и кто узнает – где правда, а где ложь? Это дело очень непростое, понимаешь?
– Здесь слишком жарко, – проговорил Дон. Ноги его дрожали, голова шла кругом. Остальные музыканты настраивали инструменты, некоторые подходили к пианино и нажимали «ми», другие быстренько прогоняли гаммы: он боялся, что если они заиграют, музыка разнесет его на куски. – Может, выйдем?
– Пожалуйста, – желтизна вокруг зрачков доктора Рэбитфута светилась.
Барабанщик звонко ударил по тарелке, и густая нота баса затрепетала во влажном воздухе зала, как птица, отозвавшись в желудке; оркестр грянул, шарахнув звуком, как огромный молот.
И он шел уже вдоль тихоокеанского пляжа с Дэвидом, оба босиком, над головами скользили чайки. Ему не хотелось смотреть на Дэвида, на котором был тот же жуткий могильный саван, он глядел на воду и видел повсюду игривые, переливчатые слои масляной пленки.
– У них все схвачено, – рассказывал Дэвид. – Они так долго изучали нас, от самых истоков, понимаешь? Поэтому нам их не одолеть, поэтому я и выгляжу сейчас вот так. Тебе может несколько раз повезти, как тогда в Милбурне, но поверь мне, большего они тебе не позволят, теперь тебе не уйти. И это не так уж плохо.
– Разве? – прошептал Дон, уже готовый поверить всему, повернулся к Дэвиду, и, скользнув взглядом мимо его искалеченной головы, увидел за их спинами, на утесе, «коттедж», в котором они с Альмой прожили несколько дней когда-то тысячи лет назад.
– Это похоже на мой первый рабочий день, – объяснял Дон. – Мне казалось, я такой крутой… Дон, господи, я думал, переверну этот мир вверх дном. Но эти парни, пожилые адвокаты Сирс и Рики, они знали столько трюков, они были скользкими, как угри, понимаешь? И единственным, что перевернулось вверх дном, оказался я. Так что мне пришлось еще многому поучиться, братишка, у них я чувствовал себя учеником; и я решил, что, если хочу чего-то добиться, мне надо стать таким, как они. Вот так я и выбился в люди.
– Сирс и Рики? – спросил Дон.
– Они самые. Готорн, Джеймс и Вандерлей. А разве не так?
– В какой-то степени так, – сказал Дон оранжевому солнцу.
– В большой степени. И вот что ты обязан знать, Дон. Ты должен научиться почитать тех, кто совершенней тебя. Научиться покорности. Почтительности, если хочешь. Понимаешь, эти ребята – они живут вечно, они бессмертны, и они знают нас до мельчайшей клеточки. Когда ты думаешь, что припер их к стене, они выворачиваются и восстают, свежие, как цветочки, – ну, вот как старые адвокаты из моей первой фирмы. Но я научился уважать их, понимаешь, и теперь у меня есть все это, – Дэвид повел рукой, обнимая дом на утесе, океан, солнце.
– Все это, – произнесла Альма рядом с ним в памятном белом платье. – И я тоже. Как говорит твой саксофонист, это непростое дело.
Слои масляной пленки на воде стали шире, и переливающиеся цвета заиграли уже прямо у его ног.
– Все, что тебе надо, сынок, – раздался за спиной голос Доктора Рэбитфута, – это найти выход. Решиться. У тебя сосулька в животе и шип в голове, и ты устал, как три недели лета в Джорджии. Ты у финишной черты. Ищи выход, сынок.
– Выход… – повторил Дон, готовый сдаться, и обнаружил, что стоит перед высокой деревянной перевернутой дверью, воткнутой в песок. Листок бумаги был приколот на уровне глаз; Дон сделал шаг вперед и прочитал:
«Гостиница „Галф Глимпс Мотор“
Администрация просит всех гостей выезжать не позже полудня, в противном случае необходимо оплатить номер за последующие сутки.
Мы с уважением относимся к вашей собственности, – пожалуйста, берегите нашу.
Пользоваться сковородками, грилями или кипятильниками в номерах запрещается.
Администрация сердечно приветствует вас и желает приятного отдыха и своевременного отъезда.
Администрация»
– Понимаешь? – спросил Дон из-за спины. – Своевременного отъезда. Делай то, что рекомендует администрация. Вот об этом-то я и говорил тебе – открывай, Дон.
Дон открыл дверь и прошел в нее. Палящее флоридское солнце обрушилось на него, жаля сверху и отражаясь маревом от асфальта парковки. Перед ним стояла Анджи, держась за открытую дверь машины. Дон пошатнулся и прислонился к заднему крылу красного «шевроле»; мужчина, похожий на Адольфа Эйхмана, замурованный в своей цементной будке, повернул голову и уставился на него. Его очки в золотой оправе выстрелили солнечными зайчиками.
Дон забрался в машину.
– Ну, а теперь поезжай, – раздался голос Доктора Рэбитфута, развалившегося на заднем сиденье. – Ты нашел выход, который искал, не так ли? Теперь у тебя все получится.
Дон вырулил с парковки:
– Куда дальше?
– Куда дальше? – Негр захихикал, а затем оглушительно загоготал. – К нам. У тебя одна дорога. А мы по пути сойдем где-нибудь за городом, вон, видишь?
Конечно, он отлично видел: поворачивая на автостраду в направлении от Панама-Сити, он увидел не дорогу, а широкое поле, пеструю травяную скатерть, вдали крутилась мельница.
– Не надо, – сказал он, – не делайте этого.
– Все в порядке, сынок. Езжай.
Дон вгляделся вперед, увидел желтую разделительную полосу автострады, жадно глотнул воздуха. Он так устал, что мог запросто уснуть за рулем.
– Парень, от тебя несет, как от козла. Тебе бы в душ.
Едва мелодичный голос стих, как на ветровое стекло обрушился ливень. Дон включил дворники и, когда стекло на мгновение очистилось, разглядел полосы дождя, поливающие убегавшее вдаль шоссе. Вокруг внезапно потемнело.
Он закричал и, ничего не соображая, надавил на акселератор.
Машина рванулась вперед, дождь хлестнул в открытое окно, они пробили ограждение автострады и рухнули вниз, на берег.
Он ударился головой об руль и понял, что машина переворачивается, его подбросило на сиденье, затем еще раз, потом она выровнялась, клюнула носом и скатилась к железнодорожным путям и берегу залива.
На рельсах стояла Альма Мобли, вытянув перед собой руки, как будто это могло остановить их: она вся светилась, как лампочка, а машина протряслась через пути и, набирая скорость, понеслась к выезду на автостраду.
– Чертов лжец! – заорал Доктор Рэбитфут, рванулся к нему, а затем – назад, к двери.
Дон почувствовал резкую боль в боку, схватился за него рукой и нащупал нож. Он рванул рубашку, крича что-то бессвязное, и, когда чернокожий мужчина вновь навалился на него, встретил его лезвием.
– Чертов… лжец, – успел прохрипеть Рэбитфут. Нож с глухим стуком попал в ребро, глаза музыканта расширились, рука сомкнулась на запястье Дона, но Дон надавил изо всех сил: длинное лезвие скользнуло по ребру и нашло сердце. Лицо Альмы Мобли появилось перед ветровым стеклом, свирепое и красное, как у ведьмы, она дико завизжала. Голову Дона прижало к шее Рэбитфута; он почувствовал, как на его руку хлынула кровь.
Машина заглохла в воде, и тело мужчины съежилось, как тело Анны в старом доме. Дон оторвался от еще теплой шеи и заметил, что ливень прекратился: солнечные лучи пробивали насквозь искаженную и мечущуюся по заднему сиденью форму. Из-под дверей в салон хлынула вода, ее крутящиеся струи, поднимаясь, стремились влиться в последний танец Доктора Рэбитфута. Карандаши и карты приподняло, смыло с приборной доски и тоже закружило.
Тысячи голосов слились в оглушительный визг.
– А теперь ты, ублюдок, – прошептал он в ожидании стона духа, живущего в этой исчезающей оболочке.
Вертящийся в водовороте карандаш вдруг нырнул в никуда: пульсирующий зеленоватый свет неожиданно и резко залил все вокруг, как фотовспышка. «Лжец», – прошипел голос из ниоткуда, и машину резко качнуло с носа на корму, и лучи того же ослепительного света, словно автомобиль превратился в призму, метнулись из центра крутящегося в салоне водяного вихря.
Дон нацелился на точку в нескольких дюймах над центром водоворота и резко выбросил к ней руки, швырнув корпус вперед в то же мгновение, как услышал, что замершее шипение голоса превратилось в злое устойчивое жужжание.
Его ладони сомкнулись вокруг чего-то настолько маленького, что он было подумал: промахнулся! Инерция броска кинула его вперед: руки ткнулись в стекло, он кувырнулся с сиденья в воду.
То, что он зажал в ладонях, ужалило его.
«ПУСТИ МЕНЯ!»
Его ужалило еще раз: руки, казалось, уже сжимали футбольный мяч. Он крепче сцепил ладони и перекатил добычу в левый кулак.
«ОТПУСТИ!»
Он плотнее прижал пальцы к ладони и почувствовал еще один укол, прежде чем оглушительный голос в голове увял до тонкого вибрирующего визга.
Заплакав от боли, но больше от дикого чувства триумфа, который ярким светом лился из каждой клеточки его тела, он правой рукой взял нож с пропитавшегося водой сиденья и, преодолев сопротивление волн залива, толкнул дверь.
Голос в мозгу изменился – загудел, как охотничий горн. Оса дважды ужалила его, резко обожгла основания двух пальцев.
Рыдая, Дон перелез через сиденье и упал в воду по пояс.
«Пришло время узнать, что случится с тобой, когда ты подстрелишь рысь». Он выпрямился и увидел кучку людей в семидесяти ярдах от ангаров: они смотрели на него. Очень полный мужчина в форме охранника бежал к воде.
«Время узнать, что случится. Время узнать».
Правой рукой он махнул охраннику, чтоб уходил, а левую резко опустил в воду, чтобы утопить осу.
Охранник заметил в его руке нож и опустил ладонь на кобуру.
– С вами все в порядке? – крикнул он.
– Уходите!
– Послушай, приятель…
«ОТПУСТИ МЕНЯ!»
Охранник опустил руку, немного попятился, агрессия на его лице сменилось недоумением.
«ТЫ ДОЛЖЕН ОТПУСТИТЬ МЕНЯ!»
– Черта с два! – сказал Дон, вышел на песок и упал на колени, еще крепче сжав левую ладонь. – Время подстрелить рысь.
Он поднял нож над ноющей и горящей левой рукой и начал по доле дюйма отгибать пальцы один за другим. Когда показались скребущие лапки и раздувающаяся задняя часть туловища осы, он ударил по ней ножом.
«НЕТ!НЕТ!НЕТ!НЕТ! НЕ СМЕЙ!»
Больше не могу, подумал Дон. Он обежал вокруг брата, зная, что если наклонится над его телом, тот убьет его, распахнул дверь квартиры Альмы, крикнул: «Нет!» – и увидел, что оказался в душной, пропахшей потом комнате, битком набитой народом, – каком-то ночном клубе (ага, это лишь только потому, что я ей сказал «ночного клуба», подумал он, и она уцепилась за это слово и швырнула меня сюда), где чернокожие и белые сидели вперемешку за маленькими круглыми столиками лицом к сцене.
Доктор Рэбитфут сидел на краю сцены, кивая ему. Саксофон был вновь пристегнут к цепочке, и он перебирал клавиши, когда говорил:
– Видите ли, молодой человек, вам придется уважать нас. Мы же можем сделать из ваших мозгов кукурузную кашу. – Он оттолкнулся, спрыгнул со сцены и пошел к Дону. – Очень, очень скоро. – И тут уже в его уши ворвался голос Альмы Мобли: – Вы не будете соображать, где находитесь, что делаете, все в вашей голове перемешается, перепутается, вы не сможете отличить ложь от правды. – Он улыбнулся и, подняв саксофон, протянул его Дону, а после продолжил опять голосом доктора. – Держите. Возьмите эту трубу. Я могу говорить маленьким девочкам, что музыкой, изливающейся из нее, я посылаю им свою любовь, и это может быть ложью. Или могу сказать, что я голоден, и это будет чертовски правдиво. Или могу сказать что-то красивое, и кто узнает – где правда, а где ложь? Это дело очень непростое, понимаешь?
– Здесь слишком жарко, – проговорил Дон. Ноги его дрожали, голова шла кругом. Остальные музыканты настраивали инструменты, некоторые подходили к пианино и нажимали «ми», другие быстренько прогоняли гаммы: он боялся, что если они заиграют, музыка разнесет его на куски. – Может, выйдем?
– Пожалуйста, – желтизна вокруг зрачков доктора Рэбитфута светилась.
Барабанщик звонко ударил по тарелке, и густая нота баса затрепетала во влажном воздухе зала, как птица, отозвавшись в желудке; оркестр грянул, шарахнув звуком, как огромный молот.
И он шел уже вдоль тихоокеанского пляжа с Дэвидом, оба босиком, над головами скользили чайки. Ему не хотелось смотреть на Дэвида, на котором был тот же жуткий могильный саван, он глядел на воду и видел повсюду игривые, переливчатые слои масляной пленки.
– У них все схвачено, – рассказывал Дэвид. – Они так долго изучали нас, от самых истоков, понимаешь? Поэтому нам их не одолеть, поэтому я и выгляжу сейчас вот так. Тебе может несколько раз повезти, как тогда в Милбурне, но поверь мне, большего они тебе не позволят, теперь тебе не уйти. И это не так уж плохо.
– Разве? – прошептал Дон, уже готовый поверить всему, повернулся к Дэвиду, и, скользнув взглядом мимо его искалеченной головы, увидел за их спинами, на утесе, «коттедж», в котором они с Альмой прожили несколько дней когда-то тысячи лет назад.
– Это похоже на мой первый рабочий день, – объяснял Дон. – Мне казалось, я такой крутой… Дон, господи, я думал, переверну этот мир вверх дном. Но эти парни, пожилые адвокаты Сирс и Рики, они знали столько трюков, они были скользкими, как угри, понимаешь? И единственным, что перевернулось вверх дном, оказался я. Так что мне пришлось еще многому поучиться, братишка, у них я чувствовал себя учеником; и я решил, что, если хочу чего-то добиться, мне надо стать таким, как они. Вот так я и выбился в люди.
– Сирс и Рики? – спросил Дон.
– Они самые. Готорн, Джеймс и Вандерлей. А разве не так?
– В какой-то степени так, – сказал Дон оранжевому солнцу.
– В большой степени. И вот что ты обязан знать, Дон. Ты должен научиться почитать тех, кто совершенней тебя. Научиться покорности. Почтительности, если хочешь. Понимаешь, эти ребята – они живут вечно, они бессмертны, и они знают нас до мельчайшей клеточки. Когда ты думаешь, что припер их к стене, они выворачиваются и восстают, свежие, как цветочки, – ну, вот как старые адвокаты из моей первой фирмы. Но я научился уважать их, понимаешь, и теперь у меня есть все это, – Дэвид повел рукой, обнимая дом на утесе, океан, солнце.
– Все это, – произнесла Альма рядом с ним в памятном белом платье. – И я тоже. Как говорит твой саксофонист, это непростое дело.
Слои масляной пленки на воде стали шире, и переливающиеся цвета заиграли уже прямо у его ног.
– Все, что тебе надо, сынок, – раздался за спиной голос Доктора Рэбитфута, – это найти выход. Решиться. У тебя сосулька в животе и шип в голове, и ты устал, как три недели лета в Джорджии. Ты у финишной черты. Ищи выход, сынок.
– Выход… – повторил Дон, готовый сдаться, и обнаружил, что стоит перед высокой деревянной перевернутой дверью, воткнутой в песок. Листок бумаги был приколот на уровне глаз; Дон сделал шаг вперед и прочитал:
«Гостиница „Галф Глимпс Мотор“
Администрация просит всех гостей выезжать не позже полудня, в противном случае необходимо оплатить номер за последующие сутки.
Мы с уважением относимся к вашей собственности, – пожалуйста, берегите нашу.
Пользоваться сковородками, грилями или кипятильниками в номерах запрещается.
Администрация сердечно приветствует вас и желает приятного отдыха и своевременного отъезда.
Администрация»
– Понимаешь? – спросил Дон из-за спины. – Своевременного отъезда. Делай то, что рекомендует администрация. Вот об этом-то я и говорил тебе – открывай, Дон.
Дон открыл дверь и прошел в нее. Палящее флоридское солнце обрушилось на него, жаля сверху и отражаясь маревом от асфальта парковки. Перед ним стояла Анджи, держась за открытую дверь машины. Дон пошатнулся и прислонился к заднему крылу красного «шевроле»; мужчина, похожий на Адольфа Эйхмана, замурованный в своей цементной будке, повернул голову и уставился на него. Его очки в золотой оправе выстрелили солнечными зайчиками.
Дон забрался в машину.
– Ну, а теперь поезжай, – раздался голос Доктора Рэбитфута, развалившегося на заднем сиденье. – Ты нашел выход, который искал, не так ли? Теперь у тебя все получится.
Дон вырулил с парковки:
– Куда дальше?
– Куда дальше? – Негр захихикал, а затем оглушительно загоготал. – К нам. У тебя одна дорога. А мы по пути сойдем где-нибудь за городом, вон, видишь?
Конечно, он отлично видел: поворачивая на автостраду в направлении от Панама-Сити, он увидел не дорогу, а широкое поле, пеструю травяную скатерть, вдали крутилась мельница.
– Не надо, – сказал он, – не делайте этого.
– Все в порядке, сынок. Езжай.
Дон вгляделся вперед, увидел желтую разделительную полосу автострады, жадно глотнул воздуха. Он так устал, что мог запросто уснуть за рулем.
– Парень, от тебя несет, как от козла. Тебе бы в душ.
Едва мелодичный голос стих, как на ветровое стекло обрушился ливень. Дон включил дворники и, когда стекло на мгновение очистилось, разглядел полосы дождя, поливающие убегавшее вдаль шоссе. Вокруг внезапно потемнело.
Он закричал и, ничего не соображая, надавил на акселератор.
Машина рванулась вперед, дождь хлестнул в открытое окно, они пробили ограждение автострады и рухнули вниз, на берег.
Он ударился головой об руль и понял, что машина переворачивается, его подбросило на сиденье, затем еще раз, потом она выровнялась, клюнула носом и скатилась к железнодорожным путям и берегу залива.
На рельсах стояла Альма Мобли, вытянув перед собой руки, как будто это могло остановить их: она вся светилась, как лампочка, а машина протряслась через пути и, набирая скорость, понеслась к выезду на автостраду.
– Чертов лжец! – заорал Доктор Рэбитфут, рванулся к нему, а затем – назад, к двери.
Дон почувствовал резкую боль в боку, схватился за него рукой и нащупал нож. Он рванул рубашку, крича что-то бессвязное, и, когда чернокожий мужчина вновь навалился на него, встретил его лезвием.
– Чертов… лжец, – успел прохрипеть Рэбитфут. Нож с глухим стуком попал в ребро, глаза музыканта расширились, рука сомкнулась на запястье Дона, но Дон надавил изо всех сил: длинное лезвие скользнуло по ребру и нашло сердце. Лицо Альмы Мобли появилось перед ветровым стеклом, свирепое и красное, как у ведьмы, она дико завизжала. Голову Дона прижало к шее Рэбитфута; он почувствовал, как на его руку хлынула кровь.
Машина заглохла в воде, и тело мужчины съежилось, как тело Анны в старом доме. Дон оторвался от еще теплой шеи и заметил, что ливень прекратился: солнечные лучи пробивали насквозь искаженную и мечущуюся по заднему сиденью форму. Из-под дверей в салон хлынула вода, ее крутящиеся струи, поднимаясь, стремились влиться в последний танец Доктора Рэбитфута. Карандаши и карты приподняло, смыло с приборной доски и тоже закружило.
Тысячи голосов слились в оглушительный визг.
– А теперь ты, ублюдок, – прошептал он в ожидании стона духа, живущего в этой исчезающей оболочке.
Вертящийся в водовороте карандаш вдруг нырнул в никуда: пульсирующий зеленоватый свет неожиданно и резко залил все вокруг, как фотовспышка. «Лжец», – прошипел голос из ниоткуда, и машину резко качнуло с носа на корму, и лучи того же ослепительного света, словно автомобиль превратился в призму, метнулись из центра крутящегося в салоне водяного вихря.
Дон нацелился на точку в нескольких дюймах над центром водоворота и резко выбросил к ней руки, швырнув корпус вперед в то же мгновение, как услышал, что замершее шипение голоса превратилось в злое устойчивое жужжание.
Его ладони сомкнулись вокруг чего-то настолько маленького, что он было подумал: промахнулся! Инерция броска кинула его вперед: руки ткнулись в стекло, он кувырнулся с сиденья в воду.
То, что он зажал в ладонях, ужалило его.
«ПУСТИ МЕНЯ!»
Его ужалило еще раз: руки, казалось, уже сжимали футбольный мяч. Он крепче сцепил ладони и перекатил добычу в левый кулак.
«ОТПУСТИ!»
Он плотнее прижал пальцы к ладони и почувствовал еще один укол, прежде чем оглушительный голос в голове увял до тонкого вибрирующего визга.
Заплакав от боли, но больше от дикого чувства триумфа, который ярким светом лился из каждой клеточки его тела, он правой рукой взял нож с пропитавшегося водой сиденья и, преодолев сопротивление волн залива, толкнул дверь.
Голос в мозгу изменился – загудел, как охотничий горн. Оса дважды ужалила его, резко обожгла основания двух пальцев.
Рыдая, Дон перелез через сиденье и упал в воду по пояс.
«Пришло время узнать, что случится с тобой, когда ты подстрелишь рысь». Он выпрямился и увидел кучку людей в семидесяти ярдах от ангаров: они смотрели на него. Очень полный мужчина в форме охранника бежал к воде.
«Время узнать, что случится. Время узнать».
Правой рукой он махнул охраннику, чтоб уходил, а левую резко опустил в воду, чтобы утопить осу.
Охранник заметил в его руке нож и опустил ладонь на кобуру.
– С вами все в порядке? – крикнул он.
– Уходите!
– Послушай, приятель…
«ОТПУСТИ МЕНЯ!»
Охранник опустил руку, немного попятился, агрессия на его лице сменилось недоумением.
«ТЫ ДОЛЖЕН ОТПУСТИТЬ МЕНЯ!»
– Черта с два! – сказал Дон, вышел на песок и упал на колени, еще крепче сжав левую ладонь. – Время подстрелить рысь.
Он поднял нож над ноющей и горящей левой рукой и начал по доле дюйма отгибать пальцы один за другим. Когда показались скребущие лапки и раздувающаяся задняя часть туловища осы, он ударил по ней ножом.
«НЕТ!НЕТ!НЕТ!НЕТ! НЕ СМЕЙ!»