История с привидениями
Часть 30 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не знаю, – ответил Льюис, беря одну из рюмок. – И, пожалуй, рад, что не знаю.
– Что за бестолковый разговор, – проворчал Сирс. – Мы же люди, Льюис, а не животные. И нам не следует забиваться в уголок и трястись от страха. – Он тоже взял рюмку и отпил из нее. – И как представители биологического вида, мы жаждем знаний, просвещения. – Его светлые глаза сердито остановились на Льюисе. – Или, может, я ошибся, и ты не собирался отстаивать невежество?
– Перебор, Сирс, – вступился Рики.
– Поменьше жаргона, Рики, – парировал Сирс. – «Перебор», как же. Это может впечатлить Эльмера Скейлса и его овец, но только не меня.
Овцы? Кто-то что-то говорил об овцах – Льюис не мог припомнить. Он сказал:
– Я не собирался отстаивать невежество, Сирс. Я всего лишь имел в виду… Черт, да ничего я не знаю! Я хотел сказать, что мне было бы очень тяжело узнать об этом. – Он не подчеркнул этого, но в глубине души сознавал, что просто боится слишком близко подходить к истокам любого самоубийства, будь это его друг или жена.
– Да, – выдохнул Рики.
– Болтовня, – сказал Сирс. – Мне было бы легче, знай я, что Джон это сделал просто в отчаянии. Однако другие объяснения страшат меня…
– У меня такое ощущение, что я чего-то не знаю, – сказал Льюис, и Рики в тысячный раз убедился, что он не такой олух, каким его считает Сирс.
– Прошлой ночью, – сказал Рики, держа обеими руками рюмку и фаталистически улыбаясь, – когда мы все разошлись, Сирс на своей лестнице видел Фэнни Бэйта.
– Боже…
– Достаточно! – предостерег Сирс. – Рики, я запрещаю тебе говорить об этом. Льюис, наш друг имеет в виду, что я подумал, что видел его. Я был сильно напуган. Это была галлюцинация – нечистый, как говорят местные жители.
– А теперь ты ведешь спор уже с двоими, – подметил Рики. – Со своей стороны, я был бы счастлив знать, что ты прав. Я не хочу видеть здесь молодого Вандерлея. И все мы должны сожалеть о том, что уже слишком поздно отменять его приезд.
– Ты неправильно меня понял. Я хотел, чтобы он приехал и сказал: бросьте это. Мой дядя Эдвард умер от курения и перевозбуждения, а Джон Джеффри был психически неуравновешенным. Вот почему я принял предложения Джона. И я заявляю: пусть приезжает, и чем скорее – тем лучше.
– Если ты так чувствуешь, я солидарен с тобой, – сказал Льюис.
– А это честно по отношению к Джону? – спросил Рики.
– Это честно по отношению к его прошлому, – сказал Сирс; он допил свой бренди и потянулся за бутылкой.
Внезапные шаги на лестнице заставили всех троих повернуть головы ко входу в гостиную.
Развернувшись в кресле, Льюис видел окно гостиной Рики и снова удивился, заметив, что пошел снег. Сотни крупных снежинок разбивались о черное стекло.
Вошла Милли Шин, волосы с одной стороны приплюснуты, с другой – растрепаны. На ней был один из старых халатов Стеллы, в который она с трудом втиснулась:
– Я все слышала, Сирс Джеймс! – ее голос напоминал вой сирены скорой помощи. – Вы задираете Джона, даже когда его уже нет в живых!
– Милли, у меня и в мыслях не было ни малейшей непочтительности… – сказал Сирс. – Не следует ли вам…
– Нет! Сейчас вам не удастся выгнать меня. И я не принесу вам кофе и не поклонюсь! Я скажу вам кое-что. Джон не покончил с собой. Льюис Бенедикт, вы тоже слушайте! Не он убил себя. Он бы никогда не сделал этого. Джона убили!
– Милли… – начал Рики.
– Вы думаете, я глухая? Вы думаете, я не знаю, что происходит? Джона убили, а вы знаете кто? Зато я знаю. – Послышались шаги, на этот раз Стелла спешила вниз по ступенькам. – Я знаю, кто убил его. Вы! Вы – ваш Клуб Фантазеров. Вы убили его своими жуткими историями. Вы отравили его – вы и ваши Фэнни Бэйты! – лицо ее скривилось; Стелла ворвалась слишком поздно, и Милли договорила: – Теперь вас надо прозвать Клуб Убийц! «Убийцы Инкорпорэйтэд»!
7
Ивот они, «Убийцы Инкорпорэйтэд», стояли под ясным октябрьским солнцем, полные горя, негодования, чувства вины, – весь год они с маниакальным упорством вели беседы о трупах и могилах и сейчас хоронили друга – одного из них. Неожиданные результаты вскрытия поразили их и причинили им боль; Сирс злился и отказывался верить. Рики поначалу тоже не поверил, что Джон был наркоманом. «Обнаружены следы постоянного и долговременного употребления наркотического вещества в больших дозах…», далее следовали многочисленные непонятные медицинские термины, однако вся беда в том, что коронер публично опозорил Джона Джеффри. Сирс мог ворчать сколько угодно, но никто не в силах изменить свое прошлое. Так же как Сирс не изменил бы своего мнения о том, что только лишь из-за результатов вскрытия человек из опытного профессионала превратился в некомпетентного и опасного идиота. Коронерские изыскания быстро распространились по Милбурну, и некоторые горожане заявили, что они поддерживают Сирса, некоторые согласились с заключением вскрытия, однако ни один из них не пришел на похороны. Даже его преподобие Нейл Вилкинсон был очень взволнован. Похороны самоубийцы и наркомана – ну и ну!
Новая девушка, Анна, была великолепна: она отлично управлялась с яростным Сирсом, уберегая миссис Куаст от наиболее свирепых его нападок, она была так же внимательна и предупредительна с Милли Шин, как и Стелла, и она просто преобразила их офис. Она заставила Рики убедиться в том, у «Готорн и Джеймс» полным-полно работы, когда Готорн и Джеймс хотят этого. Даже в жуткий период подготовки к похоронам Джона, даже в тот день, когда Рики подбирал в шкафу Джона костюм и покупал гроб, ему и Сирсу приходилось отвечать на такое количество писем и телефонных звонков, какое у них раньше накапливалось за несколько недель. Они готовились к пенсии и отсылали своих клиентов почти не задумываясь, полуавтоматически, а Анна Мостин словно вдохнула в них жизнь. Она упомянула о своей тетушке лишь однажды и сделала это как-то совершенно безобидно: она спросила их, как та выглядела. Сирс слегка покраснел и пробормотал:
– Такая же привлекательная, как вы, но не такая энергичная.
И еще она твердо встала на сторону Сирса в отношении к результатам вскрытия. Даже коронеры порой допускают ошибки, заметила она спокойно и твердо.
Рики сомневался; он даже не был уверен, что это имеет значение. Джон был отличным врачом; он не сберег собственное тело, но заботливо и грамотно следил и ухаживал за телами своих подопечных. На самом ли деле «постоянное и долговременное и т. д.» употребление наркотика являлось причиной физического угасания Дэвида? Должно быть, ежедневные инъекции инсулина приучили его к игле. Но даже если бы выяснилось, что его друг был наркоманом, это нисколько не изменило его мнения о нем.
И еще: это делало его самоубийство объяснимым. Не пустоглазый босоногий Фэнни Бэйт, не «Убийцы Инкорпорэйтэд» и не их истории погубили его: наркотик пожирал его мозг и его тело. Или он не в силах был больше терпеть «стыд» за свое пагубное пристрастие. Или что-то еще…
Эти причины казались более убедительными.
А между тем нос Рики совсем расклеился, в груди щекотало. Ему хотелось посидеть, хотелось тепла. Милли Шин всецело захватила Стеллу, словно обеих потрепало ураганом, то и дело Стелла тянулась рукой к коробочке с салфетками, вытирала ей слезы и бросала салфетку на пол.
Рики вытянул из кармана сырой платок, осторожно вытер нос и положил платок обратно.
Все они услышали, как вверх по холму прошла на кладбище машина.
8
Из дневника Дона Вандерлея
Похоже, я удостоился чести стать членом Клуба Фантазеров. Это довольно странно – странно и как-то тревожно. Возможно, самое странное в моем пребывании здесь заключается в том, что друзья моего дяди, кажется, очень боятся стать участниками какой-то реальной ужасной истории – истории, похожей на сюжет моего «Ночного сторожа». И пригласили они меня сюда из-за «Ночного сторожа». Они видят во мне этакого закованного в броню профессионала, эксперта по сверхъестественному, – они видят во мне Ван Хельсинга! Мои первые впечатления оказались верными: они все заражены дурными предчувствиями – я бы сказал, они вот-вот начнут бояться собственной тени. Моя роль – исследовать все происходящее с ними. Они мне не сказали прямо, но они ждут, что я скажу: все в порядке, ребята, волноваться нет причин. Есть разумное и обоснованное объяснение всему и вся – в чем я и не сомневаюсь.
А еще они хотят, чтобы я продолжал писать, и твердо настаивают на этом. Сирс Джеймс объявил: «Вызывая вас сюда, мы вовсе не собирались как-то помешать вашей карьере!» Так что они хотят, чтобы одну половину дня я посвящал Доктору Рэбитфуту, а другую – им. Во многом, как мне кажется, им просто нужен кто-то, чтобы поговорить. Они слишком долго общались только друг с другом.
Вскоре после того, как новая секретарша, Анна Мостин, сообщила, что бывшая экономка покойного хочет прилечь, Стелла Готорн повела ее наверх. Вернувшись, миссис Готорн дала всем нам большие стаканы с виски. В высшем свете Милбурна, а они, несомненно, его представляли, виски пьют по-английски, неразбавленным.
Разговор последовал болезненный, он часто прерывался. Стелла Готорн сказала:
– Надеюсь, вы вобьете им в головы хоть немного здравого смысла.
Это озадачило меня. Они еще пока не объяснили мне причину, по которой просили меня приехать сюда. Я кивнул, а Льюис сказал:
– Вот об этом и поговорим. – Опять помолчали. – О вашей книге, – снова сказал Льюис, – мы тоже должны поговорить.
– Хорошо, – сказал я.
Молчание.
– Мне, кстати, еще надо покормить вас, трех сычей, – заявила Стелла. – Мистер Вандерлей, вы не поможете мне?
Я пошел за ней на кухню, готовясь нагрузиться тарелками. Чего я никак не ожидал, так это того, что элегантная миссис Готорн вдруг развернется, захлопнет за собой дверь и спросит:
– Эти три идиота сказали вам, зачем они вас сюда вызвали?
– Думаю, они немножко лукавят, – ответил я.
– Что ж, я думаю, вам придется постараться, мистер Вандерлей, – сказала она. – Потому что надо быть как минимум Фрейдом, чтобы договориться с этими тремя. Я хочу, чтоб вы знали, что я не одобряю вашего присутствия здесь. И считаю, что люди должны решать свои проблемы сами.
– Они намекнули, что хотели просто поговорить со мной о моем дяде, – сказал я и подумал, что, несмотря на седину, она, должно быть, не старше сорока шести или семи и что она красива и строга, словно фигура на носу парусника.
– О вашем дяде! Да, может, и о нем. Они не снизошли до того, чтоб рассказать мне, – сказала она, и я отчасти понял причину ее гнева. – Насколько хорошо вы знали своего дядюшку, мистер Вандерлей?
Я попросил ее называть меня по имени:
– Не так чтобы очень хорошо. После того как я поступил в колледж и переехал в Калифорнию, мы с ним виделись не чаще чем раз в два года. И в течение нескольких лет до его смерти мы не встречались.
– Но он завещал вам свой дом. Не показалось ли вам странным, что эти три персонажа не предложили вам остановиться в нем?
Прежде чем я успел ответить, она продолжила:
– Нет? А вот мне – кажется. И не столько странным, сколько печальным. Они боятся входить в дом Эдварда. Они пришли к этакому… молчаливому соглашению. И никогда не переступают порог этого дома. Потому как они очень суеверны.
– Мне показалось… видите ли, когда я был на похоронах, я заметил… – Тут я замялся, не будучи уверен, насколько могу ей доверять.
– Великолепно, – сказала она. – Надеюсь, вы не такой болван, как они. Но вот что я вам скажу, Дон Вандерлей. Если по вашей милости им станет хуже, чем сейчас, вам придется держать ответ передо мной. – Она, уперев руки в бедра, испепеляюще посмотрела на меня и шумно выдохнула. Затем взгляд ее изменился, она горько и натянуто улыбнулась и сказала: – Давайте-ка займемся тем, для чего пришли сюда, а то они еще начнут сплетничать о нас с вами.
Стелла открыла холодильник и вытянула блюдо с жареным боком поросенка:
– Как вы относитесь к холодной жареной свинине? Ножи в ящике справа от вас. Нарезайте.
Только после того, как Стелла довольно поспешно улизнула из дома, как она сказала, «на встречу», трое друзей наконец открылись мне. Нет, неудачное выражение: они вовсе не «открылись», по крайней мере, это произошло не сейчас, но после ухода Стеллы трое пожилых мужчин наконец решились рассказать мне, зачем я им здесь понадобился.
Это было похоже на интервью.
– Ну что ж, вот вы и с нами, мистер Вандерлей, – начал Сирс Джеймс, снова подлив себе коньяку и вынув из внутреннего кармана пиджака пухлый портсигар. – Сигару? Могу ручаться за их качество.
– Что за бестолковый разговор, – проворчал Сирс. – Мы же люди, Льюис, а не животные. И нам не следует забиваться в уголок и трястись от страха. – Он тоже взял рюмку и отпил из нее. – И как представители биологического вида, мы жаждем знаний, просвещения. – Его светлые глаза сердито остановились на Льюисе. – Или, может, я ошибся, и ты не собирался отстаивать невежество?
– Перебор, Сирс, – вступился Рики.
– Поменьше жаргона, Рики, – парировал Сирс. – «Перебор», как же. Это может впечатлить Эльмера Скейлса и его овец, но только не меня.
Овцы? Кто-то что-то говорил об овцах – Льюис не мог припомнить. Он сказал:
– Я не собирался отстаивать невежество, Сирс. Я всего лишь имел в виду… Черт, да ничего я не знаю! Я хотел сказать, что мне было бы очень тяжело узнать об этом. – Он не подчеркнул этого, но в глубине души сознавал, что просто боится слишком близко подходить к истокам любого самоубийства, будь это его друг или жена.
– Да, – выдохнул Рики.
– Болтовня, – сказал Сирс. – Мне было бы легче, знай я, что Джон это сделал просто в отчаянии. Однако другие объяснения страшат меня…
– У меня такое ощущение, что я чего-то не знаю, – сказал Льюис, и Рики в тысячный раз убедился, что он не такой олух, каким его считает Сирс.
– Прошлой ночью, – сказал Рики, держа обеими руками рюмку и фаталистически улыбаясь, – когда мы все разошлись, Сирс на своей лестнице видел Фэнни Бэйта.
– Боже…
– Достаточно! – предостерег Сирс. – Рики, я запрещаю тебе говорить об этом. Льюис, наш друг имеет в виду, что я подумал, что видел его. Я был сильно напуган. Это была галлюцинация – нечистый, как говорят местные жители.
– А теперь ты ведешь спор уже с двоими, – подметил Рики. – Со своей стороны, я был бы счастлив знать, что ты прав. Я не хочу видеть здесь молодого Вандерлея. И все мы должны сожалеть о том, что уже слишком поздно отменять его приезд.
– Ты неправильно меня понял. Я хотел, чтобы он приехал и сказал: бросьте это. Мой дядя Эдвард умер от курения и перевозбуждения, а Джон Джеффри был психически неуравновешенным. Вот почему я принял предложения Джона. И я заявляю: пусть приезжает, и чем скорее – тем лучше.
– Если ты так чувствуешь, я солидарен с тобой, – сказал Льюис.
– А это честно по отношению к Джону? – спросил Рики.
– Это честно по отношению к его прошлому, – сказал Сирс; он допил свой бренди и потянулся за бутылкой.
Внезапные шаги на лестнице заставили всех троих повернуть головы ко входу в гостиную.
Развернувшись в кресле, Льюис видел окно гостиной Рики и снова удивился, заметив, что пошел снег. Сотни крупных снежинок разбивались о черное стекло.
Вошла Милли Шин, волосы с одной стороны приплюснуты, с другой – растрепаны. На ней был один из старых халатов Стеллы, в который она с трудом втиснулась:
– Я все слышала, Сирс Джеймс! – ее голос напоминал вой сирены скорой помощи. – Вы задираете Джона, даже когда его уже нет в живых!
– Милли, у меня и в мыслях не было ни малейшей непочтительности… – сказал Сирс. – Не следует ли вам…
– Нет! Сейчас вам не удастся выгнать меня. И я не принесу вам кофе и не поклонюсь! Я скажу вам кое-что. Джон не покончил с собой. Льюис Бенедикт, вы тоже слушайте! Не он убил себя. Он бы никогда не сделал этого. Джона убили!
– Милли… – начал Рики.
– Вы думаете, я глухая? Вы думаете, я не знаю, что происходит? Джона убили, а вы знаете кто? Зато я знаю. – Послышались шаги, на этот раз Стелла спешила вниз по ступенькам. – Я знаю, кто убил его. Вы! Вы – ваш Клуб Фантазеров. Вы убили его своими жуткими историями. Вы отравили его – вы и ваши Фэнни Бэйты! – лицо ее скривилось; Стелла ворвалась слишком поздно, и Милли договорила: – Теперь вас надо прозвать Клуб Убийц! «Убийцы Инкорпорэйтэд»!
7
Ивот они, «Убийцы Инкорпорэйтэд», стояли под ясным октябрьским солнцем, полные горя, негодования, чувства вины, – весь год они с маниакальным упорством вели беседы о трупах и могилах и сейчас хоронили друга – одного из них. Неожиданные результаты вскрытия поразили их и причинили им боль; Сирс злился и отказывался верить. Рики поначалу тоже не поверил, что Джон был наркоманом. «Обнаружены следы постоянного и долговременного употребления наркотического вещества в больших дозах…», далее следовали многочисленные непонятные медицинские термины, однако вся беда в том, что коронер публично опозорил Джона Джеффри. Сирс мог ворчать сколько угодно, но никто не в силах изменить свое прошлое. Так же как Сирс не изменил бы своего мнения о том, что только лишь из-за результатов вскрытия человек из опытного профессионала превратился в некомпетентного и опасного идиота. Коронерские изыскания быстро распространились по Милбурну, и некоторые горожане заявили, что они поддерживают Сирса, некоторые согласились с заключением вскрытия, однако ни один из них не пришел на похороны. Даже его преподобие Нейл Вилкинсон был очень взволнован. Похороны самоубийцы и наркомана – ну и ну!
Новая девушка, Анна, была великолепна: она отлично управлялась с яростным Сирсом, уберегая миссис Куаст от наиболее свирепых его нападок, она была так же внимательна и предупредительна с Милли Шин, как и Стелла, и она просто преобразила их офис. Она заставила Рики убедиться в том, у «Готорн и Джеймс» полным-полно работы, когда Готорн и Джеймс хотят этого. Даже в жуткий период подготовки к похоронам Джона, даже в тот день, когда Рики подбирал в шкафу Джона костюм и покупал гроб, ему и Сирсу приходилось отвечать на такое количество писем и телефонных звонков, какое у них раньше накапливалось за несколько недель. Они готовились к пенсии и отсылали своих клиентов почти не задумываясь, полуавтоматически, а Анна Мостин словно вдохнула в них жизнь. Она упомянула о своей тетушке лишь однажды и сделала это как-то совершенно безобидно: она спросила их, как та выглядела. Сирс слегка покраснел и пробормотал:
– Такая же привлекательная, как вы, но не такая энергичная.
И еще она твердо встала на сторону Сирса в отношении к результатам вскрытия. Даже коронеры порой допускают ошибки, заметила она спокойно и твердо.
Рики сомневался; он даже не был уверен, что это имеет значение. Джон был отличным врачом; он не сберег собственное тело, но заботливо и грамотно следил и ухаживал за телами своих подопечных. На самом ли деле «постоянное и долговременное и т. д.» употребление наркотика являлось причиной физического угасания Дэвида? Должно быть, ежедневные инъекции инсулина приучили его к игле. Но даже если бы выяснилось, что его друг был наркоманом, это нисколько не изменило его мнения о нем.
И еще: это делало его самоубийство объяснимым. Не пустоглазый босоногий Фэнни Бэйт, не «Убийцы Инкорпорэйтэд» и не их истории погубили его: наркотик пожирал его мозг и его тело. Или он не в силах был больше терпеть «стыд» за свое пагубное пристрастие. Или что-то еще…
Эти причины казались более убедительными.
А между тем нос Рики совсем расклеился, в груди щекотало. Ему хотелось посидеть, хотелось тепла. Милли Шин всецело захватила Стеллу, словно обеих потрепало ураганом, то и дело Стелла тянулась рукой к коробочке с салфетками, вытирала ей слезы и бросала салфетку на пол.
Рики вытянул из кармана сырой платок, осторожно вытер нос и положил платок обратно.
Все они услышали, как вверх по холму прошла на кладбище машина.
8
Из дневника Дона Вандерлея
Похоже, я удостоился чести стать членом Клуба Фантазеров. Это довольно странно – странно и как-то тревожно. Возможно, самое странное в моем пребывании здесь заключается в том, что друзья моего дяди, кажется, очень боятся стать участниками какой-то реальной ужасной истории – истории, похожей на сюжет моего «Ночного сторожа». И пригласили они меня сюда из-за «Ночного сторожа». Они видят во мне этакого закованного в броню профессионала, эксперта по сверхъестественному, – они видят во мне Ван Хельсинга! Мои первые впечатления оказались верными: они все заражены дурными предчувствиями – я бы сказал, они вот-вот начнут бояться собственной тени. Моя роль – исследовать все происходящее с ними. Они мне не сказали прямо, но они ждут, что я скажу: все в порядке, ребята, волноваться нет причин. Есть разумное и обоснованное объяснение всему и вся – в чем я и не сомневаюсь.
А еще они хотят, чтобы я продолжал писать, и твердо настаивают на этом. Сирс Джеймс объявил: «Вызывая вас сюда, мы вовсе не собирались как-то помешать вашей карьере!» Так что они хотят, чтобы одну половину дня я посвящал Доктору Рэбитфуту, а другую – им. Во многом, как мне кажется, им просто нужен кто-то, чтобы поговорить. Они слишком долго общались только друг с другом.
Вскоре после того, как новая секретарша, Анна Мостин, сообщила, что бывшая экономка покойного хочет прилечь, Стелла Готорн повела ее наверх. Вернувшись, миссис Готорн дала всем нам большие стаканы с виски. В высшем свете Милбурна, а они, несомненно, его представляли, виски пьют по-английски, неразбавленным.
Разговор последовал болезненный, он часто прерывался. Стелла Готорн сказала:
– Надеюсь, вы вобьете им в головы хоть немного здравого смысла.
Это озадачило меня. Они еще пока не объяснили мне причину, по которой просили меня приехать сюда. Я кивнул, а Льюис сказал:
– Вот об этом и поговорим. – Опять помолчали. – О вашей книге, – снова сказал Льюис, – мы тоже должны поговорить.
– Хорошо, – сказал я.
Молчание.
– Мне, кстати, еще надо покормить вас, трех сычей, – заявила Стелла. – Мистер Вандерлей, вы не поможете мне?
Я пошел за ней на кухню, готовясь нагрузиться тарелками. Чего я никак не ожидал, так это того, что элегантная миссис Готорн вдруг развернется, захлопнет за собой дверь и спросит:
– Эти три идиота сказали вам, зачем они вас сюда вызвали?
– Думаю, они немножко лукавят, – ответил я.
– Что ж, я думаю, вам придется постараться, мистер Вандерлей, – сказала она. – Потому что надо быть как минимум Фрейдом, чтобы договориться с этими тремя. Я хочу, чтоб вы знали, что я не одобряю вашего присутствия здесь. И считаю, что люди должны решать свои проблемы сами.
– Они намекнули, что хотели просто поговорить со мной о моем дяде, – сказал я и подумал, что, несмотря на седину, она, должно быть, не старше сорока шести или семи и что она красива и строга, словно фигура на носу парусника.
– О вашем дяде! Да, может, и о нем. Они не снизошли до того, чтоб рассказать мне, – сказала она, и я отчасти понял причину ее гнева. – Насколько хорошо вы знали своего дядюшку, мистер Вандерлей?
Я попросил ее называть меня по имени:
– Не так чтобы очень хорошо. После того как я поступил в колледж и переехал в Калифорнию, мы с ним виделись не чаще чем раз в два года. И в течение нескольких лет до его смерти мы не встречались.
– Но он завещал вам свой дом. Не показалось ли вам странным, что эти три персонажа не предложили вам остановиться в нем?
Прежде чем я успел ответить, она продолжила:
– Нет? А вот мне – кажется. И не столько странным, сколько печальным. Они боятся входить в дом Эдварда. Они пришли к этакому… молчаливому соглашению. И никогда не переступают порог этого дома. Потому как они очень суеверны.
– Мне показалось… видите ли, когда я был на похоронах, я заметил… – Тут я замялся, не будучи уверен, насколько могу ей доверять.
– Великолепно, – сказала она. – Надеюсь, вы не такой болван, как они. Но вот что я вам скажу, Дон Вандерлей. Если по вашей милости им станет хуже, чем сейчас, вам придется держать ответ передо мной. – Она, уперев руки в бедра, испепеляюще посмотрела на меня и шумно выдохнула. Затем взгляд ее изменился, она горько и натянуто улыбнулась и сказала: – Давайте-ка займемся тем, для чего пришли сюда, а то они еще начнут сплетничать о нас с вами.
Стелла открыла холодильник и вытянула блюдо с жареным боком поросенка:
– Как вы относитесь к холодной жареной свинине? Ножи в ящике справа от вас. Нарезайте.
Только после того, как Стелла довольно поспешно улизнула из дома, как она сказала, «на встречу», трое друзей наконец открылись мне. Нет, неудачное выражение: они вовсе не «открылись», по крайней мере, это произошло не сейчас, но после ухода Стеллы трое пожилых мужчин наконец решились рассказать мне, зачем я им здесь понадобился.
Это было похоже на интервью.
– Ну что ж, вот вы и с нами, мистер Вандерлей, – начал Сирс Джеймс, снова подлив себе коньяку и вынув из внутреннего кармана пиджака пухлый портсигар. – Сигару? Могу ручаться за их качество.