История с привидениями
Часть 19 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вот что я тебе скажу, Рики, – обернулся Сирс. – Как бы я хотел, чтобы Эдвард был жив. Очень часто я желаю этого.
– Я тоже, – прошептал Рики, но Сирс уже повернулся спиной и начал подниматься по ступеням к входной двери. Набирающий силу ветер больно жег Рики лицо и ладони, и он, опять чихнув, поторопился за Сирсом.
Джон Джеффри
1
Доктора, о званом ужине у которого все вспоминали, разбудил кошмар как раз в тот момент, когда Рики Готорн и Сирс Джеймс шли через поле к убитым овцам. Со стоном Джеффри оглядел спальню. Все здесь как будто неуловимо изменилось, все было едва ощутимо не так. Даже обнаженное круглое плечо Милли Шин, спавшей рядом, было каким-то не таким – оно казалось странно нереальным, как и розовый туман, висящий в воздухе.
То же самое ощущение нереальности вызывала сама спальня. Выцветшие обои (голубые полоски и синие розы), стол с аккуратными столбиками монет на нем, библиотечная книга («Как стать хирургом») и лампа, дверцы и ручки высокого белого шкафа, серый в полоску костюм, который он надевал вчера, и жилет, небрежно брошенный на спинку стула, – все предметы будто переливались многоцветными оттенками, прозрачными, как легкое облако. И сам он чувствовал, что больше не в силах находиться в этой комнате, такой знакомой и чужой одновременно.
«Господи, она пошевелилась», – его собственные слова закружились и угасли в клубящемся воздухе, словно он произнес их вслух. Преследуемый ими, он поспешно поднялся с кровати.
«Господи, она пошевелилась», – теперь явственно услышал Джон. Голос был ровный, без оттенков и вибрации, не его собственный. Прочь из дома! Из своего сна он помнил лишь одно потрясающее видение: сначала он лежал парализованный в пустой комнате, в которой никогда не бывал в реальной жизни, и к нему приближался жуткий зверь, обернувшийся вдруг мертвым Сирсом и мертвым Льюисом. Он предположил, что этот сон приснился им всем. Однако видение, гнавшее его из комнаты, было иным: лицо, все в синяках, ссадинах и подтеках крови – лицо молодой женщины, такой же мертвой, как и Сирс с Льюисом в том сне; лицо с ухмыляющимся ртом и пристально глядящее на него горящими глазами. Это было реалистичней всего остального, более реальное, чем он сам. («Господи, она пошевелилась, это невозможно, она же мертва».)
Однако она пошевелилась. Она села и мрачно ухмыльнулась.
«Вот и все, мне конец. Вот так же и Эдвард погиб», – подумал он и почувствовал благодарность и облегчение. Слегка удивившись, что его руки не прошли сквозь призрачные медные ручки платяного шкафа, Джеффри открыл его, вытащил носки и белье. Неземной розовый свет по-прежнему наполнял спальню. Он натянул на себя что попало, хватая одежду без разбору, и вышел из спальни, затем спустился на первый этаж. Там, повинуясь импульсу многолетней привычки, он зашел в маленький офис, открыл шкафчик и взял оттуда два пузырька и два одноразовых шприца. Затем сел на вращающийся стул, закатал левый рукав, распаковал шприцы и положил один из них перед собой на металлическую поверхность стола.
Девушка сидела на залитом кровью сиденье автомобиля и ухмылялась ему сквозь оконное стекло. Она сказала: «Поторапливайся, Джон». Он проколол первым шприцом резиновую пробку пузырька с инсулиновым составом, наполнил шприц и ввел иглу в вену. Когда шприц опустел, он вынул его и бросил под стол в мусорную корзину; затем наполнил второй шприц раствором морфия из другого пузырька и ввел содержимое в ту же вену.
Скорее, Джон.
Никто из его друзей не знал, что он болен диабетом, и болен уже давно, лет десять; и никто из них не знал о пристрастии к морфию, владевшем им с того времени, когда он сам себе начал выписывать лекарства, – они лишь замечали, как последствия его ежеутренних процедур постепенно съедали его.
Взяв корзину с двумя шприцами на дне, доктор Джеффри прошел в приемную. Ровный ряд пустых кресел тянулся вдоль стены; на одном из них сидела девушка с красными разводами на лице и в разорванном платье. У нее изо рта потекла кровь, когда она сказала: «Скорее, Джон».
Он открыл шкаф, чтобы достать пальто, и удивился тому, что его рука действует. Кто-то за его спиной, казалось, помог ему продеть руки в рукава. Не глядя, он схватил шляпу с полки над вешалкой. Выходя из дома, он споткнулся на пороге.
2
Лицо улыбалось ему из окна лестничной клетки старого дома Евы Галли. «А теперь уходи, быстро». Неуверенно, как пьяный, он пошел по улице – ноги в домашних тапочках не чувствовали холода – и повернул в сторону центра. Джеффри ощущал присутствие того дома за своей спиной; в расстегнутом пальто, хлопающем полами по брюкам, и в жилете он дошагал до угла и вдруг мысленным взором увидел, что тот дом горит, весь объятый пламенем, сплошная стена огня грела его спину. Но обернувшись, увидел, что дом не горит, нет никакого пламени, никакой стены огня – все спокойно.
Итак, пока Рики Готорн и Сирс Джеймс сидели с Уолтом Хардести в фермерской кухоньке в ожидании кофе, доктор Джеффри – тощая фигура в рыбацкой кепочке, расстегнутом пальто, брюках от одного костюма, жилете от другого и в мягких домашних тапочках – проходил мимо фронтона отеля «Арчер». Отчасти он сознавал что делал, поскольку иногда отворачивался от ветра, отбрасывавшего назад полы его пальто и хлопавшего ими за спиной. Элеонор Харди, пылесосившая ковер в вестибюле отеля, увидела, как он бредет мимо, придерживая рукой кепку, и подумала: «Бедный доктор Джеффри, ему приходится выходить в такую погоду, чтобы навестить больного». Высота окна не позволяла ей видеть его тапочки. Она бы еще больше расстроилась за него, если бы увидела, как он постоял в нерешительности на углу и пошел по левой стороне площади – то есть обратно.
Когда он проходил мимо больших окон ресторана «Вилледж Памп», Вильям Вебб, тот самый юный официант, которого напугала Стелла Готорн, менял на столах скатерти и приборы, двигаясь в глубь зала и собираясь там передохнуть за чашечкой кофе. Поскольку он находился ближе к доктору Джеффри, чем Элеонора Харди, он в деталях разглядел бледное, растерянное лицо доктора под рыбацкой кепкой, голую шею, не укрытую расстегнутым пальто, и жилет от смокинга поверх пижамы. «Старого дурака хватила амнезия», – пришло ему в голову. Раз пять Билл Вебб видел доктора Джеффри в ресторане – тот читал книгу прямо за едой и всегда оставлял мизерные чаевые. Поскольку Джеффри вдруг заторопился, хотя выражение его лица свидетельствовало скорее о том, что он не совсем соображает, куда идет, Вебб бросил приборы на стол и рванулся из ресторана.
Доктор Джеффри зашлепал дальше по тротуару. Вебб побежал за ним и нагнал у светофора в конце квартала: бегущий доктор напоминал неуклюже ковыляющую птицу. Вебб коснулся рукава его черного пальто:
– Доктор Джеффри, вам помочь?
Доктор Джеффри!
Он готовился уже перебежать улицу, нимало не заботясь о транспорте, которого в любом случае не существовало, но остановился перед Веббом и повернулся, услышав бесстрастный приказ. Билли испытал самое тревожное впечатление в своей жизни: человек, который был ему знаком, человек, который ни разу не взглянул в его сторону даже с вежливым удивлением, – теперь смотрел на него с неподдельным ужасом, впечатавшимся в каждую клеточку. Он понятия не имел, что вместо его простого лягушачьего лица доктор видел маску мертвой девушки, кроваво ухмылявшуюся ему.
– Я иду, – сказал доктор, лицо его все еще искажал ужас. – Я уже иду.
– Да… Конечно, – пробормотал Вебб.
Доктор повернулся, побежал и удачно пересек улицу. Он продолжил свой ковыляющий птичий бег по левой стороне Мэйн-стрит: локти в стороны, пальто развевается за спиной, и Вебб, застывший в тревожном недоумении, глядел с раскрытым ртом ему вслед до тех пор, пока вдруг до него не дошло, что он стоит раздетый в квартале от ресторана.
3
В уме доктора Джеффри сложилась картина, куда более отчетливая, чем те здания, мимо которых он бежал. Он видел железный мост через узкую речку, в которую Сирс Джеймс когда-то бросил блузку с завернутым в нее большим камнем. Порыв ветра вдруг сорвал с его головы рыбацкую кепочку, и она уплыла в серую дымку.
– Я уже иду, – сказал он.
В любой другой день Джон Джеффри мог бы пройти к мосту напрямую, не задумываясь, какие улицы ведут к нему, однако сегодня он кружил по Милбурну со все возрастающей паникой, не в силах отыскать путь. Мысленно он прекрасно представлял себе мост – он видел даже круглые шляпки заклепок, ровную серую поверхность металла, – но где тот находится, вспомнить никак не мог. Здания? Он повернулся к Мэйн-стрит, готовый увидеть мост, возвышающийся между «Бургер Кинг» и «А. & P.». Он так искал его, что забывал о реке.
Деревья? Парк? Картина, которую рисовали слова, была так реальна, что он удивился, когда покинул Маркет-стрит и увидел только голые деревья и снег, наметенный у бордюра тротуара.
Поторопись, доктор.
Он заковылял дальше, взяв курс на вывеску парикмахерской.
Деревья? Какие-то отдельно стоящие деревья? Нет. И не эти блуждающие здания.
Пока доктор почти слепо плутал по когда-то знакомым ему улицам, свернув к югу с площади на Вашингтон-стрит, затем к Милгрим-лейн и вниз по ней, миновав квартал маленьких деревянных домиков, зажатых между автомойками и аптеками, – к Холлоу, району трущоб, где его почти никто не знал так, как его знали и знают в Милбурне (если бы не было так холодно, он мог запросто нарваться на неприятности; правда, главная неприятность с ним уже случилась), – кое-кто видел его. Жители Холлоу, обратившие на него внимание, решили, что это всего лишь очередной сумасшедший, нелепо одетый и обреченный. Когда он вдруг случайно повернул в правильном направлении и вновь вернулся к затихшим улицам с аллеями голых деревьев, видевшие его люди решили, что машина доктора где-то поблизости, поскольку он немного сбавил шаг и был без головного убора. Почтальон, ухвативший его за рукав и спросивший: «Мужчина, вам помочь?» – беспомощно застыл, шокированный тем же полным ужаса взглядом широко раскрытых глаз, который остановил Билла Вебба. В конце концов доктор Джеффри пришел обратно в деловой район города.
Когда он дважды обошел по кругу площадь Бенджамина Харрисона, каждый раз пропуская поворот на Бридж Эпроач-лейн, упиравшуюся в мост, спокойный голос в его голове скомандовал: «Пройди по кругу еще раз и сверни на второй улице направо, доктор».
– Благодарю! – прошептал он, услышав веселые и вместе с тем настойчивые нотки в голосе, который прежде звучал нечеловечески бесстрастно.
Чуть живой и наполовину замерзший, Джон Джеффри заставил себя еще раз пройти мимо шиномонтажных мастерских и ремонтных боксов площади Бенджамина Харрисона и, с трудом волоча негнущиеся ноги, как старая лошадь-молоковоз, наконец-то повернул на Бридж Эпроач-лейн.
– Ну конечно же! – всхлипнул он, увидев наконец серую арку моста, перекинутую через медлительную речку. Бежать он уже не мог и едва брел. Одна тапочка слетела где-то по пути, и нога, на которую она была надета, ничего не чувствовала. В груди слева нарастала острая боль, сердце бешено колотилось, легкие превратились в один сплошной комок боли. Мост был ответом на его мольбу. Он с трудом потащился к нему. Это было здесь, где стоял мост, – здесь, на холодном ветру, где кончались старые кирпичные дома и начиналось заросшее травой болото, здесь, где ветер, словно сильной рукой, отталкивал его назад.
Сейчас, доктор.
Он кивнул и, подойдя ближе, увидел, где можно встать. Четыре огромные металлические арки с перекрещивающимися балками составляли волнообразную линию по обеим сторонам моста. В его центре, между вторым и третьим изгибом, далеко вверх выдавалась толстая стальная ферма.
Джеффри не заметил, как под ногами асфальт улицы сменился металлом, но ощутил, как дышит под ним мост, слегка приподнимаясь при каждом особенно сильном порыве ветра. Дойдя до пролета моста, он двинулся вдоль перил. Достигнув центральной арки, он ухватился за один поручень, поставил замерзшие ноги на нижнюю перекладину и попытался подтянуться на верхнюю.
И не смог.
На какое-то мгновение Джон застыл, руки на одной перекладине перил, ноги – на другой, словно повис в воздухе; тяжелое дыхание напоминало рыдание. Наконец, ему удалось поставить ногу в тапке на следующую перекладину. Затем из последних сил он подтянулся выше. Лоскут кожи его босой ноги, примерзший к железу, оторвался и остался на нижней перекладине. Тяжело дыша, он остановился и увидел, что ему предстоит преодолеть еще две, чтобы добраться до цели.
Одну за другой он перенес руки на следующую перекладину. Затем переставил ногу в тапочке и с героическим (как ему показалось) усилием – вторую.
Боль пронизывала босую ногу, и он, поджав ее, перенес вес тела на руки. Ступня вся горела, и на мгновение он испугался, что болевой шок сбросит его обратно. А оказавшись внизу, он уже не в силах будет вскарабкаться наверх.
Осторожно, одними пальцами, Джеффри оперся на перекладину. Этого оказалось достаточно. Вновь он перенес вверх ноющие руки. Обутая нога переместилась на следующую перекладину – как бы сама по себе. Он попытался подтянуться, но руки дрожали и не слушались. Ему казалось, что мышцы в плечах отделяются от костей. В конце концов он просто рванулся наверх, поддержанный (как ему показалось) толчком чьей-то руки в спину; его пальцы ухватились за последнюю перекладину, и он оказался почти у цели.
Тут он впервые заметил свою голую ступню, пятнавшую кровью металл. Боль усиливалась; теперь вся нога, казалось, пылала огнем.
Далеко внизу тускло блестела вода. Ветер раздувал его волосы и пальто.
Прямо перед ним, на платформе серого ветра, в твидовом пиджаке и с бабочкой, стоял Рики Готорн. Ладони Рики были сжаты в характерном жесте у пряжки ремня.
– Молодец, Джон, – сказал он спокойным сухим голосом. Лучший из них, самый добрый, обманутый муж, маленький Рики Готорн.
– Ты слишком много слушаешь болтовни Сирса, – прошептал Джон Джеффри. – Как и прежде.
– Я знаю, – улыбнулся Рики. – Я по натуре подчиненный. А Сирс всегда был генералом.
– Ошибаешься, – попытался возразить Джеффри. – Он не генерал, он… – Мысль угасла.
– Это не важно, – прозвучал мягкий голос. – Просто сделай шаг вперед, Джон.
Доктор Джеффри теперь смотрел вниз на серую воду:
– Нет, я не могу. Я хотел что-то другое… Я собирался… – И, смутившись, замолчал.
Когда он снова поднял глаза, у него перехватило дыхание. Эдвард Вандерлей, самый близкий ему человек, стоял на ветру там, где только что он видел Рики. Как и в ту памятную вечеринку, на нем были черные туфли, серый фланелевый костюм и цветная рубашка. Дужки очков в черной оправе соединял серебристый шнурок. Красивый, с театрально-седыми волосами и в дорогой одежде, Эдвард тепло улыбался ему с сочувствием и пониманием.
– Прошло совсем немного времени, – сказал он.
Доктор Джеффри зарыдал.
– Хватит валять дурака, – сказал ему Эдвард. – Нужен всего один лишь шаг. Это чертовски просто, Джон.
Доктор Джеффри кивнул.
– Я тоже, – прошептал Рики, но Сирс уже повернулся спиной и начал подниматься по ступеням к входной двери. Набирающий силу ветер больно жег Рики лицо и ладони, и он, опять чихнув, поторопился за Сирсом.
Джон Джеффри
1
Доктора, о званом ужине у которого все вспоминали, разбудил кошмар как раз в тот момент, когда Рики Готорн и Сирс Джеймс шли через поле к убитым овцам. Со стоном Джеффри оглядел спальню. Все здесь как будто неуловимо изменилось, все было едва ощутимо не так. Даже обнаженное круглое плечо Милли Шин, спавшей рядом, было каким-то не таким – оно казалось странно нереальным, как и розовый туман, висящий в воздухе.
То же самое ощущение нереальности вызывала сама спальня. Выцветшие обои (голубые полоски и синие розы), стол с аккуратными столбиками монет на нем, библиотечная книга («Как стать хирургом») и лампа, дверцы и ручки высокого белого шкафа, серый в полоску костюм, который он надевал вчера, и жилет, небрежно брошенный на спинку стула, – все предметы будто переливались многоцветными оттенками, прозрачными, как легкое облако. И сам он чувствовал, что больше не в силах находиться в этой комнате, такой знакомой и чужой одновременно.
«Господи, она пошевелилась», – его собственные слова закружились и угасли в клубящемся воздухе, словно он произнес их вслух. Преследуемый ими, он поспешно поднялся с кровати.
«Господи, она пошевелилась», – теперь явственно услышал Джон. Голос был ровный, без оттенков и вибрации, не его собственный. Прочь из дома! Из своего сна он помнил лишь одно потрясающее видение: сначала он лежал парализованный в пустой комнате, в которой никогда не бывал в реальной жизни, и к нему приближался жуткий зверь, обернувшийся вдруг мертвым Сирсом и мертвым Льюисом. Он предположил, что этот сон приснился им всем. Однако видение, гнавшее его из комнаты, было иным: лицо, все в синяках, ссадинах и подтеках крови – лицо молодой женщины, такой же мертвой, как и Сирс с Льюисом в том сне; лицо с ухмыляющимся ртом и пристально глядящее на него горящими глазами. Это было реалистичней всего остального, более реальное, чем он сам. («Господи, она пошевелилась, это невозможно, она же мертва».)
Однако она пошевелилась. Она села и мрачно ухмыльнулась.
«Вот и все, мне конец. Вот так же и Эдвард погиб», – подумал он и почувствовал благодарность и облегчение. Слегка удивившись, что его руки не прошли сквозь призрачные медные ручки платяного шкафа, Джеффри открыл его, вытащил носки и белье. Неземной розовый свет по-прежнему наполнял спальню. Он натянул на себя что попало, хватая одежду без разбору, и вышел из спальни, затем спустился на первый этаж. Там, повинуясь импульсу многолетней привычки, он зашел в маленький офис, открыл шкафчик и взял оттуда два пузырька и два одноразовых шприца. Затем сел на вращающийся стул, закатал левый рукав, распаковал шприцы и положил один из них перед собой на металлическую поверхность стола.
Девушка сидела на залитом кровью сиденье автомобиля и ухмылялась ему сквозь оконное стекло. Она сказала: «Поторапливайся, Джон». Он проколол первым шприцом резиновую пробку пузырька с инсулиновым составом, наполнил шприц и ввел иглу в вену. Когда шприц опустел, он вынул его и бросил под стол в мусорную корзину; затем наполнил второй шприц раствором морфия из другого пузырька и ввел содержимое в ту же вену.
Скорее, Джон.
Никто из его друзей не знал, что он болен диабетом, и болен уже давно, лет десять; и никто из них не знал о пристрастии к морфию, владевшем им с того времени, когда он сам себе начал выписывать лекарства, – они лишь замечали, как последствия его ежеутренних процедур постепенно съедали его.
Взяв корзину с двумя шприцами на дне, доктор Джеффри прошел в приемную. Ровный ряд пустых кресел тянулся вдоль стены; на одном из них сидела девушка с красными разводами на лице и в разорванном платье. У нее изо рта потекла кровь, когда она сказала: «Скорее, Джон».
Он открыл шкаф, чтобы достать пальто, и удивился тому, что его рука действует. Кто-то за его спиной, казалось, помог ему продеть руки в рукава. Не глядя, он схватил шляпу с полки над вешалкой. Выходя из дома, он споткнулся на пороге.
2
Лицо улыбалось ему из окна лестничной клетки старого дома Евы Галли. «А теперь уходи, быстро». Неуверенно, как пьяный, он пошел по улице – ноги в домашних тапочках не чувствовали холода – и повернул в сторону центра. Джеффри ощущал присутствие того дома за своей спиной; в расстегнутом пальто, хлопающем полами по брюкам, и в жилете он дошагал до угла и вдруг мысленным взором увидел, что тот дом горит, весь объятый пламенем, сплошная стена огня грела его спину. Но обернувшись, увидел, что дом не горит, нет никакого пламени, никакой стены огня – все спокойно.
Итак, пока Рики Готорн и Сирс Джеймс сидели с Уолтом Хардести в фермерской кухоньке в ожидании кофе, доктор Джеффри – тощая фигура в рыбацкой кепочке, расстегнутом пальто, брюках от одного костюма, жилете от другого и в мягких домашних тапочках – проходил мимо фронтона отеля «Арчер». Отчасти он сознавал что делал, поскольку иногда отворачивался от ветра, отбрасывавшего назад полы его пальто и хлопавшего ими за спиной. Элеонор Харди, пылесосившая ковер в вестибюле отеля, увидела, как он бредет мимо, придерживая рукой кепку, и подумала: «Бедный доктор Джеффри, ему приходится выходить в такую погоду, чтобы навестить больного». Высота окна не позволяла ей видеть его тапочки. Она бы еще больше расстроилась за него, если бы увидела, как он постоял в нерешительности на углу и пошел по левой стороне площади – то есть обратно.
Когда он проходил мимо больших окон ресторана «Вилледж Памп», Вильям Вебб, тот самый юный официант, которого напугала Стелла Готорн, менял на столах скатерти и приборы, двигаясь в глубь зала и собираясь там передохнуть за чашечкой кофе. Поскольку он находился ближе к доктору Джеффри, чем Элеонора Харди, он в деталях разглядел бледное, растерянное лицо доктора под рыбацкой кепкой, голую шею, не укрытую расстегнутым пальто, и жилет от смокинга поверх пижамы. «Старого дурака хватила амнезия», – пришло ему в голову. Раз пять Билл Вебб видел доктора Джеффри в ресторане – тот читал книгу прямо за едой и всегда оставлял мизерные чаевые. Поскольку Джеффри вдруг заторопился, хотя выражение его лица свидетельствовало скорее о том, что он не совсем соображает, куда идет, Вебб бросил приборы на стол и рванулся из ресторана.
Доктор Джеффри зашлепал дальше по тротуару. Вебб побежал за ним и нагнал у светофора в конце квартала: бегущий доктор напоминал неуклюже ковыляющую птицу. Вебб коснулся рукава его черного пальто:
– Доктор Джеффри, вам помочь?
Доктор Джеффри!
Он готовился уже перебежать улицу, нимало не заботясь о транспорте, которого в любом случае не существовало, но остановился перед Веббом и повернулся, услышав бесстрастный приказ. Билли испытал самое тревожное впечатление в своей жизни: человек, который был ему знаком, человек, который ни разу не взглянул в его сторону даже с вежливым удивлением, – теперь смотрел на него с неподдельным ужасом, впечатавшимся в каждую клеточку. Он понятия не имел, что вместо его простого лягушачьего лица доктор видел маску мертвой девушки, кроваво ухмылявшуюся ему.
– Я иду, – сказал доктор, лицо его все еще искажал ужас. – Я уже иду.
– Да… Конечно, – пробормотал Вебб.
Доктор повернулся, побежал и удачно пересек улицу. Он продолжил свой ковыляющий птичий бег по левой стороне Мэйн-стрит: локти в стороны, пальто развевается за спиной, и Вебб, застывший в тревожном недоумении, глядел с раскрытым ртом ему вслед до тех пор, пока вдруг до него не дошло, что он стоит раздетый в квартале от ресторана.
3
В уме доктора Джеффри сложилась картина, куда более отчетливая, чем те здания, мимо которых он бежал. Он видел железный мост через узкую речку, в которую Сирс Джеймс когда-то бросил блузку с завернутым в нее большим камнем. Порыв ветра вдруг сорвал с его головы рыбацкую кепочку, и она уплыла в серую дымку.
– Я уже иду, – сказал он.
В любой другой день Джон Джеффри мог бы пройти к мосту напрямую, не задумываясь, какие улицы ведут к нему, однако сегодня он кружил по Милбурну со все возрастающей паникой, не в силах отыскать путь. Мысленно он прекрасно представлял себе мост – он видел даже круглые шляпки заклепок, ровную серую поверхность металла, – но где тот находится, вспомнить никак не мог. Здания? Он повернулся к Мэйн-стрит, готовый увидеть мост, возвышающийся между «Бургер Кинг» и «А. & P.». Он так искал его, что забывал о реке.
Деревья? Парк? Картина, которую рисовали слова, была так реальна, что он удивился, когда покинул Маркет-стрит и увидел только голые деревья и снег, наметенный у бордюра тротуара.
Поторопись, доктор.
Он заковылял дальше, взяв курс на вывеску парикмахерской.
Деревья? Какие-то отдельно стоящие деревья? Нет. И не эти блуждающие здания.
Пока доктор почти слепо плутал по когда-то знакомым ему улицам, свернув к югу с площади на Вашингтон-стрит, затем к Милгрим-лейн и вниз по ней, миновав квартал маленьких деревянных домиков, зажатых между автомойками и аптеками, – к Холлоу, району трущоб, где его почти никто не знал так, как его знали и знают в Милбурне (если бы не было так холодно, он мог запросто нарваться на неприятности; правда, главная неприятность с ним уже случилась), – кое-кто видел его. Жители Холлоу, обратившие на него внимание, решили, что это всего лишь очередной сумасшедший, нелепо одетый и обреченный. Когда он вдруг случайно повернул в правильном направлении и вновь вернулся к затихшим улицам с аллеями голых деревьев, видевшие его люди решили, что машина доктора где-то поблизости, поскольку он немного сбавил шаг и был без головного убора. Почтальон, ухвативший его за рукав и спросивший: «Мужчина, вам помочь?» – беспомощно застыл, шокированный тем же полным ужаса взглядом широко раскрытых глаз, который остановил Билла Вебба. В конце концов доктор Джеффри пришел обратно в деловой район города.
Когда он дважды обошел по кругу площадь Бенджамина Харрисона, каждый раз пропуская поворот на Бридж Эпроач-лейн, упиравшуюся в мост, спокойный голос в его голове скомандовал: «Пройди по кругу еще раз и сверни на второй улице направо, доктор».
– Благодарю! – прошептал он, услышав веселые и вместе с тем настойчивые нотки в голосе, который прежде звучал нечеловечески бесстрастно.
Чуть живой и наполовину замерзший, Джон Джеффри заставил себя еще раз пройти мимо шиномонтажных мастерских и ремонтных боксов площади Бенджамина Харрисона и, с трудом волоча негнущиеся ноги, как старая лошадь-молоковоз, наконец-то повернул на Бридж Эпроач-лейн.
– Ну конечно же! – всхлипнул он, увидев наконец серую арку моста, перекинутую через медлительную речку. Бежать он уже не мог и едва брел. Одна тапочка слетела где-то по пути, и нога, на которую она была надета, ничего не чувствовала. В груди слева нарастала острая боль, сердце бешено колотилось, легкие превратились в один сплошной комок боли. Мост был ответом на его мольбу. Он с трудом потащился к нему. Это было здесь, где стоял мост, – здесь, на холодном ветру, где кончались старые кирпичные дома и начиналось заросшее травой болото, здесь, где ветер, словно сильной рукой, отталкивал его назад.
Сейчас, доктор.
Он кивнул и, подойдя ближе, увидел, где можно встать. Четыре огромные металлические арки с перекрещивающимися балками составляли волнообразную линию по обеим сторонам моста. В его центре, между вторым и третьим изгибом, далеко вверх выдавалась толстая стальная ферма.
Джеффри не заметил, как под ногами асфальт улицы сменился металлом, но ощутил, как дышит под ним мост, слегка приподнимаясь при каждом особенно сильном порыве ветра. Дойдя до пролета моста, он двинулся вдоль перил. Достигнув центральной арки, он ухватился за один поручень, поставил замерзшие ноги на нижнюю перекладину и попытался подтянуться на верхнюю.
И не смог.
На какое-то мгновение Джон застыл, руки на одной перекладине перил, ноги – на другой, словно повис в воздухе; тяжелое дыхание напоминало рыдание. Наконец, ему удалось поставить ногу в тапке на следующую перекладину. Затем из последних сил он подтянулся выше. Лоскут кожи его босой ноги, примерзший к железу, оторвался и остался на нижней перекладине. Тяжело дыша, он остановился и увидел, что ему предстоит преодолеть еще две, чтобы добраться до цели.
Одну за другой он перенес руки на следующую перекладину. Затем переставил ногу в тапочке и с героическим (как ему показалось) усилием – вторую.
Боль пронизывала босую ногу, и он, поджав ее, перенес вес тела на руки. Ступня вся горела, и на мгновение он испугался, что болевой шок сбросит его обратно. А оказавшись внизу, он уже не в силах будет вскарабкаться наверх.
Осторожно, одними пальцами, Джеффри оперся на перекладину. Этого оказалось достаточно. Вновь он перенес вверх ноющие руки. Обутая нога переместилась на следующую перекладину – как бы сама по себе. Он попытался подтянуться, но руки дрожали и не слушались. Ему казалось, что мышцы в плечах отделяются от костей. В конце концов он просто рванулся наверх, поддержанный (как ему показалось) толчком чьей-то руки в спину; его пальцы ухватились за последнюю перекладину, и он оказался почти у цели.
Тут он впервые заметил свою голую ступню, пятнавшую кровью металл. Боль усиливалась; теперь вся нога, казалось, пылала огнем.
Далеко внизу тускло блестела вода. Ветер раздувал его волосы и пальто.
Прямо перед ним, на платформе серого ветра, в твидовом пиджаке и с бабочкой, стоял Рики Готорн. Ладони Рики были сжаты в характерном жесте у пряжки ремня.
– Молодец, Джон, – сказал он спокойным сухим голосом. Лучший из них, самый добрый, обманутый муж, маленький Рики Готорн.
– Ты слишком много слушаешь болтовни Сирса, – прошептал Джон Джеффри. – Как и прежде.
– Я знаю, – улыбнулся Рики. – Я по натуре подчиненный. А Сирс всегда был генералом.
– Ошибаешься, – попытался возразить Джеффри. – Он не генерал, он… – Мысль угасла.
– Это не важно, – прозвучал мягкий голос. – Просто сделай шаг вперед, Джон.
Доктор Джеффри теперь смотрел вниз на серую воду:
– Нет, я не могу. Я хотел что-то другое… Я собирался… – И, смутившись, замолчал.
Когда он снова поднял глаза, у него перехватило дыхание. Эдвард Вандерлей, самый близкий ему человек, стоял на ветру там, где только что он видел Рики. Как и в ту памятную вечеринку, на нем были черные туфли, серый фланелевый костюм и цветная рубашка. Дужки очков в черной оправе соединял серебристый шнурок. Красивый, с театрально-седыми волосами и в дорогой одежде, Эдвард тепло улыбался ему с сочувствием и пониманием.
– Прошло совсем немного времени, – сказал он.
Доктор Джеффри зарыдал.
– Хватит валять дурака, – сказал ему Эдвард. – Нужен всего один лишь шаг. Это чертовски просто, Джон.
Доктор Джеффри кивнул.