История с привидениями
Часть 15 из 87 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Эльмер хочет, чтобы мы оба приехали к нему на ферму? Что случилось?
В голосе Сирса мелькнуло нетерпение:
– Что-то из ряда вон. Жми, Рики.
5
В то время как Рики второпях принимал обжигающий душ, Льюис Бенедикт бежал трусцой по тропинке через лес. Каждое утро, перед тем как приготовить завтрак себе и очередной подружке, проведшей ночь в его доме, он пробегал две мили. Сегодня, как и всегда после заседания клуба (и намного чаще, чем представляли себе его друзья), никакой девушки не было, а Льюису бежалось тяжелее, чем обычно. В эту ночь ему приснился кошмар, самый страшный в его жизни; впечатления еще жили в нем, и он думал, что хорошая пробежка выветрит их: кто-то другой на его месте схватился бы за дневник, или пожаловался жене, или опрокинул стаканчик, но Льюис предпочитал тренироваться. И сейчас, в голубом спортивном костюме и кроссовках «Адидас», он пыхтел по лесной тропинке.
В собственность Льюиса входили лес и пастбище с каменной фермой, которые он приобрел сразу же, как только увидел. Ферма напоминала крепость с бойницами: громоздкое здание, построенное в начале века богатым фермером, которому нравились замки с иллюстраций к романам сэра Уолтера Скотта, любимого писателя его жены. Льюис не слыхал о Уолтере Скотте и ему было наплевать на него, но с годами, проведенными в отеле, у него возникла потребность окружить себя множеством комнат. В коттедже он бы непременно страдал от клаустрофобии. Когда Льюис все же решил продать отель гостиничной сети, предлагавшей все возрастающую сумму в течение предшествующих лет, то после уплаты налогов у него осталось достаточно денег. Отделка, пистолеты и копья не всегда приходились по душе его гостям женского пола (Стелла Готорн, которая провела три рискованных дня на ферме Льюиса сразу после его возвращения, заявила, что ей прежде не доводилось бывать в офицерской столовой). Он побыстрее продал пастбища, но оставил себе лес, потому что ему нравилось обладать им.
Во время лесных пробежек он всегда подмечал что-то новое, что обостряло его жизнь: то спрятавшиеся в низинке у ручья подснежники, в другой раз – большого, величиной с кошку, краснокрылого дрозда, черным глазом уставившегося на него с кленовой ветки. Однако сегодня он не смотрел по сторонам – просто бежал по заснеженной тропке и мечтал о том, чтобы поскорее закончилось то необъяснимое, что творилось в последние дни. Возможно, молодому Вандерлею удастся поставить все на свои места: судя по его книге, ему самому пришлось несколько раз побывать в подобных ситуациях. Возможно, Джон прав и племянник Эдварда сможет выяснить, что происходит с ними. Это не могло быть возмездием – столько лет минуло после той истории с Евой Галли, что, казалось, участниками ее были пятеро совсем других людей из совсем другой страны. Если взглянуть на землю и сравнить ее с той, что была в двадцатые годы, никогда не подумаешь, что это то же самое место – вон, даже лес подрос с тех пор.
На бегу Льюис любил поразмышлять о древних лесах, что когда-то покрывали почти всю территорию Северной Америки: необъятный пояс деревьев и растительности, девственный и тихий, в котором жили только он да индейцы. И немножко духов. Конечно, под бесконечными лесными сводами нельзя не верить в духов. Индейская мифология полна ими – они очень гармонировали с ландшафтом. Увы, мир «Бургер Кингов», супермаркетов «Пигли-Вигли» и гольф-клубов «Питч-н-Патт», должно быть, вытеснил их.
«Еще не вытеснил, Льюис. Пока еще».
Словно чужой голос заговорил в нем самом. «Черта с два не вытеснил», – возразил он самому себе.
«Не отсюда. Пока еще».
Черт. Он сам себя пугал. Он был все еще под впечатлением проклятого сна. Наверное, им пора собраться и поговорить о своих ночных кошмарах – рассказать их друг другу. Предположим, им снится один и тот же сон. О чем это говорит? Дальше этого рассуждения Льюиса не шли. Ну, что-нибудь это да значит: по крайней мере, надо все обсудить, глядишь – поможет. Он вспомнил, каким напуганным проснулся утром. Под ногой шлепнула слякоть, и перед глазами вновь возник финал сна: двое мужчин снимают капюшоны, чтобы показать безжизненные лица.
«Пока еще не вытеснил».
Черт побери. Он остановился – почти на полпути – и вытер лоб рукавом спортивной куртки. Ему очень захотелось, чтобы пробежка уже закончилась и он оказался на своей кухне, чтобы пахло свежим кофе и жареным беконом. На мгновение он облокотился на забор в конце тропинки – там, где она заворачивала обратно в чащу, – и взглянул на поле, что когда-то продал. Сейчас его бугристое пространство было слегка припорошено снегом. Все это тоже было когда-то лесом.
«В котором живут темные силы».
О, дьявол. Ну что ж, если и так, то их пока не видать. Воздух был тяжел и пуст, и долина впереди просматривалась вплоть до 17-го шоссе, по которому тяжелые грузовики шли в Бингэмптон и Эльмиру или куда-то в направлении Нейбурга или Поукипси. На какое-то мгновение ему вдруг стало не по себе – что-то было в лесу за его спиной. Он повернулся, но увидел лишь пустую тропинку, ныряющую в чащу, услышал лишь недовольное цоканье белки – она словно жаловалась на грядущую голодную зиму.
«У нас у всех голодные зимы, приятель».
Он думал о времени после смерти Линды. Ничто так не отпугивает гостей, как публичное самоубийство. А где миссис Бенедикт? Ах да, это она истекает кровью во внутреннем дворике, ах, как странно у нее вывернута шея… Они исчезли один за другим, оставив его с растущим двухмиллионным долгом и без всякого дохода. Ему пришлось распустить три четверти штата, а остальным платить из собственного кармана. Три года прошло, прежде чем дела наладились, и шесть – пока он не развязался с долгами.
Ему вдруг остро захотелось не кофе и бекона, а бутылочку пива «О’Кифи». А лучше – целый галлон. В горле пересохло, грудь болела.
«Да, приятель, у всех нас зимы голодные».
Галлон «О’Кифи»? Да он сейчас выпил бы бочку. Воспоминания о нелепой, непостижимой гибели Линды всегда вызывали у него желание напиться вусмерть.
Пора было возвращаться. Взволнованный воспоминаниями – все девять лет лицо Линды, реальное до последней черточки, вставало перед ним, словно требуя ответа, – он отвернулся от забора и глубоко вздохнул. Вылечит не галлон пива, а пробежка. Лесная тропинка длиной в полторы мили, казалось, стала уже и темнее.
«Твоя беда, Льюис, в том, что ты желтый».
Наверняка это сон окунул его в мир воспоминаний. Сирс и Джон в мрачных саванах, с такими безжизненными лицами… А как же Рики? Если двое живущих ныне членов Клуба Фантазеров были там, то почему не было Рики?
Он начал потеть еще до того, как побежал обратно.
Прежде чем повернуть прямо к дому, тропинка забирала далеко влево: раньше этот крюк был для Льюиса любимым участком утренней пробежки. Буквально через пятнадцать шагов своды леса смыкались, пряча за спиной воспоминание об открытом поле. И именно на этом участке пути лес напоминал собой тот самый – древний: огромные густые дубы и девически светлые березки боролись за корневое пространство, высокие папоротники подступали к самой тропинке. Сегодня же все это не радовало его. Все эти деревья, их обилие и густота, таили в себе неясную угрозу: чем дальше от дома, тем в меньшей безопасности он себя чувствовал. И сейчас он с трудом преодолевал последний отрезок пути сквозь снежную пыль, наполнявшую воздух.
Когда новое ощущение ударило в первый раз, Льюис проигнорировал его, поклявшись самому себе держать себя в руках: хватит на сегодня волнений. А показалось ему, что кто-то стоит за спиной, в самом начале обратной тропинки – там, где она ныряла в лес. Он знал, что никого там быть не может: никто не мог пройти незамеченным через поле. Но ощущение не отпускало, и от него никак не удавалось избавиться. Глаза наблюдателя, казалось, не отставали, проникая вместе с ним все глубже в чащу. Прямо над его головой с ветвей дуба сорвалась стая ворон. В любой другой день это позабавило бы Льюиса, но сейчас гвалт вороньей стаи так напугал его, что он подпрыгнул и едва не упал.
Затем ощущение изменилось и усилилось. Некто за спиной теперь двигался за ним, сверля взглядом огромных глаз. Презирая самого себя, Льюис в панике бросился к дому, не осмеливаясь оглянуться. Он чувствовал на себе эти глаза до самого момента, как выбежал из леса на дорожку, ведущую к саду на заднем дворе и дверям кухни.
Он пронесся по дорожке, жадно хватая воздух, дернул ручку двери и вскочил в дом. Захлопнув за собой дверь, он подбежал к окну. Тропинка была пуста – лишь отпечатки его следов. Все еще испуганный, Льюис вгляделся в опушку леса. Промелькнула предательская мыслишка: а может, продать здесь все и переехать в город? Однако чужих следов не было. Да и никого здесь быть не могло: никто не прятался под деревьями на опушке леса; и не стоило бояться выходить из дома – дома, в котором он так нуждался и который служил убежищем в его вынужденной комфортабельной изоляции от неуютного столпотворения города. И этого решения, принятого в день первого снега, он будет придерживаться.
Льюис поставил на плиту чайник, достал с полки банку кофе, наполнил кофемолку зернами «Блю Маунтин» и включил ее. «О дьявол». Он вынул из холодильника бутылку «О’Кифи» и, открыв ее, влил в себя почти все, не глотая и не ощущая вкуса. Когда пиво охладило желудок, двугранная мысль удивила его: «Как бы я хотел, чтобы Эдвард был жив: как бы я хотел, чтобы Джон тогда так упорно не настаивал на проведении проклятого званого ужина».
6
– Ну, рассказывай, – сказал Рики. – Что, опять нарушители владений? Мы ведь объясняли ему нашу позицию по этому вопросу. Он должен знать, что, даже если и выиграет тяжбу, судебные издержки не покроют его убытков.
Они подъезжали к подножьям холмов Кайуга Вэлли, и Рики вел старый «бьюик» с большой осторожностью. На дорогах было скользко, и хотя он обычно перед восьмимильной поездкой на ферму Эльмера Скейлса ставил зимнюю резину, сегодня, по милости Сирса, на это не хватило времени. Сам же Сирс, большой и неуклюжий в черной шляпе и черном зимнем пальто с меховым воротником, похоже, тоже осознавал это:
– Повнимательнее за рулем, – сказал он. – На подъездах к Дамаскасу может быть гололед.
– Мы едем не в Дамаскас, – подметил Рики.
– В любом случае.
– Почему ты не взял свою машину?
– Мне сегодня утром ставят зимнюю резину.
Рики удивленно хмыкнул. Сирс сегодня явно в непримиримом расположении духа, в котором он бывал в тех случаях, когда предстоял разговор с Эльмером Скейлсом. Это был один из самых трудных их клиентов. Впервые Эльмер пришел к ним в пятнадцать лет с длиннющим списком людей, которых намеревался засудить. Им никогда не удавалось отделаться от него, а он все так же был верен своей привычке разрешать конфликты только в судебном порядке. Тощего, всегда возбужденного, с торчащими ушами и тонким голосом Скейлса называли «наш Вергилий» за стихи, которые он регулярно отсылал в редакции католических журналов и местных газет. Рики знал, что редакции журналов так же регулярно отсылали их обратно – Эльмер однажды показал ему подшивку со штампами отказа, – однако местные газеты напечатали два-три стихотворения. Они были очень вдохновляющими, Эльмер черпал образы из сельской жизни: «Коровы мычат, овцы блеют. Поступь Божьей славы слышна в раскатах грома». Таков был Эльмер Скейлс. Отец четырех детей и обладатель неувядающей страсти к судебным процессам.
Один-два раза в год кого-нибудь из них вызывали к Скейлсу на ферму, чтобы продемонстрировать дыру в заборе в том месте, где охотник либо подросток переходили его поле: Эльмер частенько идентифицировал нарушителей с помощью бинокля и требовал возбуждения иска. Обычно удавалось отговорить его, однако он всегда имел про запас две-три тяжбы другого характера. Но на этот раз, подозревал Рики, дело было намного серьезней, чем обычно: прежде он никогда не просил – вернее, не приказывал – приехать их обоих.
– Насколько тебе известно, Сирс, – сказал Рики, – я могу вести машину и думать одновременно. И еду я очень осторожно, тридцать миль в час. Думаю, ты можешь спокойно рассказывать мне, что там у Эльмера стряслось.
– Умерло несколько его животных, – не разжимая губ, процедил Сирс, намекая на то, что из-за его рассказа они могут оказаться в кювете в любую минуту.
– Тогда зачем мы едем? Мы их ему не вернем.
– Он хочет, чтоб мы взглянули на них. Он также вызвал Уолтера Хардести.
– Значит, они не просто умерли?
– С этим Эльмером разве что поймешь? А теперь, пожалуйста, Рики, сосредоточься на том, чтобы благополучно доставить нас до места. Нам хватает неприятностей…
Рики взглянул на партнера и впервые за сегодняшнее утро заметил, какое бледное у него лицо. Под гладкой кожей кое-где проглядывали голубые жилки, под молодыми глазами лежали серые складки кожи.
– Смотри на дорогу, – сказал Сирс.
– Ты выглядишь ужасно.
– Я не думаю, что Эльмер это заметит.
Рики перевел взгляд на узкую дорогу, и это дало ему право говорить.
– Опять плохой сон?
– Похоже, начинает таять, – сказал Сирс.
Поскольку это была явная ложь, Рики ее проигнорировал.
– Ответь мне.
– Наблюдательный Рики. Да.
– У меня тоже. Стелла считает, что мы должны это обсудить.
– Почему? Ей тоже снятся кошмары?
– Она думает, что обсуждение как-то нам поможет.
– Типично женская логика. Разговоры только растравляют раны. Молчание лечит их.
– В таком случае приглашать Дональда Вандерлея было ошибкой.
Сирс возмущенно хмыкнул.
– Извини… Это было несправедливо с моей стороны, – сказал Рики. – Однако я считаю, что нам надо обсудить это по той же причине, по какой ты решил, что нам следует вызвать сюда этого юношу.
– Он не юноша, ему лет тридцать пять. А может, сорок.
– Ты меня понял, – Рики глубоко вздохнул. – Теперь я заранее попрошу у тебя прощения, поскольку собираюсь рассказать свой сегодняшний сон. Стелла сказала, что я кричал во сне. В любом случае он был самым жутким. – По перемене атмосферы в машине Рики понял, что Сирс мгновенно заинтересовался.
– Я находился в пустом доме, на верхнем этаже, и некое таинственное чудовище пыталось меня найти. Развитие событий я пропущу, но вот чувство опасности было непреодолимым. Под конец сна оно вошло в комнату, где лежал я, но оказалось, что это уже не чудовище. Это были ты, Льюис и Джон. И все мертвые. – Боковым зрением он видел изгиб щеки Сирса, изгиб поля шляпы.
– Ты видел нас троих.
Рики кивнул.
В голосе Сирса мелькнуло нетерпение:
– Что-то из ряда вон. Жми, Рики.
5
В то время как Рики второпях принимал обжигающий душ, Льюис Бенедикт бежал трусцой по тропинке через лес. Каждое утро, перед тем как приготовить завтрак себе и очередной подружке, проведшей ночь в его доме, он пробегал две мили. Сегодня, как и всегда после заседания клуба (и намного чаще, чем представляли себе его друзья), никакой девушки не было, а Льюису бежалось тяжелее, чем обычно. В эту ночь ему приснился кошмар, самый страшный в его жизни; впечатления еще жили в нем, и он думал, что хорошая пробежка выветрит их: кто-то другой на его месте схватился бы за дневник, или пожаловался жене, или опрокинул стаканчик, но Льюис предпочитал тренироваться. И сейчас, в голубом спортивном костюме и кроссовках «Адидас», он пыхтел по лесной тропинке.
В собственность Льюиса входили лес и пастбище с каменной фермой, которые он приобрел сразу же, как только увидел. Ферма напоминала крепость с бойницами: громоздкое здание, построенное в начале века богатым фермером, которому нравились замки с иллюстраций к романам сэра Уолтера Скотта, любимого писателя его жены. Льюис не слыхал о Уолтере Скотте и ему было наплевать на него, но с годами, проведенными в отеле, у него возникла потребность окружить себя множеством комнат. В коттедже он бы непременно страдал от клаустрофобии. Когда Льюис все же решил продать отель гостиничной сети, предлагавшей все возрастающую сумму в течение предшествующих лет, то после уплаты налогов у него осталось достаточно денег. Отделка, пистолеты и копья не всегда приходились по душе его гостям женского пола (Стелла Готорн, которая провела три рискованных дня на ферме Льюиса сразу после его возвращения, заявила, что ей прежде не доводилось бывать в офицерской столовой). Он побыстрее продал пастбища, но оставил себе лес, потому что ему нравилось обладать им.
Во время лесных пробежек он всегда подмечал что-то новое, что обостряло его жизнь: то спрятавшиеся в низинке у ручья подснежники, в другой раз – большого, величиной с кошку, краснокрылого дрозда, черным глазом уставившегося на него с кленовой ветки. Однако сегодня он не смотрел по сторонам – просто бежал по заснеженной тропке и мечтал о том, чтобы поскорее закончилось то необъяснимое, что творилось в последние дни. Возможно, молодому Вандерлею удастся поставить все на свои места: судя по его книге, ему самому пришлось несколько раз побывать в подобных ситуациях. Возможно, Джон прав и племянник Эдварда сможет выяснить, что происходит с ними. Это не могло быть возмездием – столько лет минуло после той истории с Евой Галли, что, казалось, участниками ее были пятеро совсем других людей из совсем другой страны. Если взглянуть на землю и сравнить ее с той, что была в двадцатые годы, никогда не подумаешь, что это то же самое место – вон, даже лес подрос с тех пор.
На бегу Льюис любил поразмышлять о древних лесах, что когда-то покрывали почти всю территорию Северной Америки: необъятный пояс деревьев и растительности, девственный и тихий, в котором жили только он да индейцы. И немножко духов. Конечно, под бесконечными лесными сводами нельзя не верить в духов. Индейская мифология полна ими – они очень гармонировали с ландшафтом. Увы, мир «Бургер Кингов», супермаркетов «Пигли-Вигли» и гольф-клубов «Питч-н-Патт», должно быть, вытеснил их.
«Еще не вытеснил, Льюис. Пока еще».
Словно чужой голос заговорил в нем самом. «Черта с два не вытеснил», – возразил он самому себе.
«Не отсюда. Пока еще».
Черт. Он сам себя пугал. Он был все еще под впечатлением проклятого сна. Наверное, им пора собраться и поговорить о своих ночных кошмарах – рассказать их друг другу. Предположим, им снится один и тот же сон. О чем это говорит? Дальше этого рассуждения Льюиса не шли. Ну, что-нибудь это да значит: по крайней мере, надо все обсудить, глядишь – поможет. Он вспомнил, каким напуганным проснулся утром. Под ногой шлепнула слякоть, и перед глазами вновь возник финал сна: двое мужчин снимают капюшоны, чтобы показать безжизненные лица.
«Пока еще не вытеснил».
Черт побери. Он остановился – почти на полпути – и вытер лоб рукавом спортивной куртки. Ему очень захотелось, чтобы пробежка уже закончилась и он оказался на своей кухне, чтобы пахло свежим кофе и жареным беконом. На мгновение он облокотился на забор в конце тропинки – там, где она заворачивала обратно в чащу, – и взглянул на поле, что когда-то продал. Сейчас его бугристое пространство было слегка припорошено снегом. Все это тоже было когда-то лесом.
«В котором живут темные силы».
О, дьявол. Ну что ж, если и так, то их пока не видать. Воздух был тяжел и пуст, и долина впереди просматривалась вплоть до 17-го шоссе, по которому тяжелые грузовики шли в Бингэмптон и Эльмиру или куда-то в направлении Нейбурга или Поукипси. На какое-то мгновение ему вдруг стало не по себе – что-то было в лесу за его спиной. Он повернулся, но увидел лишь пустую тропинку, ныряющую в чащу, услышал лишь недовольное цоканье белки – она словно жаловалась на грядущую голодную зиму.
«У нас у всех голодные зимы, приятель».
Он думал о времени после смерти Линды. Ничто так не отпугивает гостей, как публичное самоубийство. А где миссис Бенедикт? Ах да, это она истекает кровью во внутреннем дворике, ах, как странно у нее вывернута шея… Они исчезли один за другим, оставив его с растущим двухмиллионным долгом и без всякого дохода. Ему пришлось распустить три четверти штата, а остальным платить из собственного кармана. Три года прошло, прежде чем дела наладились, и шесть – пока он не развязался с долгами.
Ему вдруг остро захотелось не кофе и бекона, а бутылочку пива «О’Кифи». А лучше – целый галлон. В горле пересохло, грудь болела.
«Да, приятель, у всех нас зимы голодные».
Галлон «О’Кифи»? Да он сейчас выпил бы бочку. Воспоминания о нелепой, непостижимой гибели Линды всегда вызывали у него желание напиться вусмерть.
Пора было возвращаться. Взволнованный воспоминаниями – все девять лет лицо Линды, реальное до последней черточки, вставало перед ним, словно требуя ответа, – он отвернулся от забора и глубоко вздохнул. Вылечит не галлон пива, а пробежка. Лесная тропинка длиной в полторы мили, казалось, стала уже и темнее.
«Твоя беда, Льюис, в том, что ты желтый».
Наверняка это сон окунул его в мир воспоминаний. Сирс и Джон в мрачных саванах, с такими безжизненными лицами… А как же Рики? Если двое живущих ныне членов Клуба Фантазеров были там, то почему не было Рики?
Он начал потеть еще до того, как побежал обратно.
Прежде чем повернуть прямо к дому, тропинка забирала далеко влево: раньше этот крюк был для Льюиса любимым участком утренней пробежки. Буквально через пятнадцать шагов своды леса смыкались, пряча за спиной воспоминание об открытом поле. И именно на этом участке пути лес напоминал собой тот самый – древний: огромные густые дубы и девически светлые березки боролись за корневое пространство, высокие папоротники подступали к самой тропинке. Сегодня же все это не радовало его. Все эти деревья, их обилие и густота, таили в себе неясную угрозу: чем дальше от дома, тем в меньшей безопасности он себя чувствовал. И сейчас он с трудом преодолевал последний отрезок пути сквозь снежную пыль, наполнявшую воздух.
Когда новое ощущение ударило в первый раз, Льюис проигнорировал его, поклявшись самому себе держать себя в руках: хватит на сегодня волнений. А показалось ему, что кто-то стоит за спиной, в самом начале обратной тропинки – там, где она ныряла в лес. Он знал, что никого там быть не может: никто не мог пройти незамеченным через поле. Но ощущение не отпускало, и от него никак не удавалось избавиться. Глаза наблюдателя, казалось, не отставали, проникая вместе с ним все глубже в чащу. Прямо над его головой с ветвей дуба сорвалась стая ворон. В любой другой день это позабавило бы Льюиса, но сейчас гвалт вороньей стаи так напугал его, что он подпрыгнул и едва не упал.
Затем ощущение изменилось и усилилось. Некто за спиной теперь двигался за ним, сверля взглядом огромных глаз. Презирая самого себя, Льюис в панике бросился к дому, не осмеливаясь оглянуться. Он чувствовал на себе эти глаза до самого момента, как выбежал из леса на дорожку, ведущую к саду на заднем дворе и дверям кухни.
Он пронесся по дорожке, жадно хватая воздух, дернул ручку двери и вскочил в дом. Захлопнув за собой дверь, он подбежал к окну. Тропинка была пуста – лишь отпечатки его следов. Все еще испуганный, Льюис вгляделся в опушку леса. Промелькнула предательская мыслишка: а может, продать здесь все и переехать в город? Однако чужих следов не было. Да и никого здесь быть не могло: никто не прятался под деревьями на опушке леса; и не стоило бояться выходить из дома – дома, в котором он так нуждался и который служил убежищем в его вынужденной комфортабельной изоляции от неуютного столпотворения города. И этого решения, принятого в день первого снега, он будет придерживаться.
Льюис поставил на плиту чайник, достал с полки банку кофе, наполнил кофемолку зернами «Блю Маунтин» и включил ее. «О дьявол». Он вынул из холодильника бутылку «О’Кифи» и, открыв ее, влил в себя почти все, не глотая и не ощущая вкуса. Когда пиво охладило желудок, двугранная мысль удивила его: «Как бы я хотел, чтобы Эдвард был жив: как бы я хотел, чтобы Джон тогда так упорно не настаивал на проведении проклятого званого ужина».
6
– Ну, рассказывай, – сказал Рики. – Что, опять нарушители владений? Мы ведь объясняли ему нашу позицию по этому вопросу. Он должен знать, что, даже если и выиграет тяжбу, судебные издержки не покроют его убытков.
Они подъезжали к подножьям холмов Кайуга Вэлли, и Рики вел старый «бьюик» с большой осторожностью. На дорогах было скользко, и хотя он обычно перед восьмимильной поездкой на ферму Эльмера Скейлса ставил зимнюю резину, сегодня, по милости Сирса, на это не хватило времени. Сам же Сирс, большой и неуклюжий в черной шляпе и черном зимнем пальто с меховым воротником, похоже, тоже осознавал это:
– Повнимательнее за рулем, – сказал он. – На подъездах к Дамаскасу может быть гололед.
– Мы едем не в Дамаскас, – подметил Рики.
– В любом случае.
– Почему ты не взял свою машину?
– Мне сегодня утром ставят зимнюю резину.
Рики удивленно хмыкнул. Сирс сегодня явно в непримиримом расположении духа, в котором он бывал в тех случаях, когда предстоял разговор с Эльмером Скейлсом. Это был один из самых трудных их клиентов. Впервые Эльмер пришел к ним в пятнадцать лет с длиннющим списком людей, которых намеревался засудить. Им никогда не удавалось отделаться от него, а он все так же был верен своей привычке разрешать конфликты только в судебном порядке. Тощего, всегда возбужденного, с торчащими ушами и тонким голосом Скейлса называли «наш Вергилий» за стихи, которые он регулярно отсылал в редакции католических журналов и местных газет. Рики знал, что редакции журналов так же регулярно отсылали их обратно – Эльмер однажды показал ему подшивку со штампами отказа, – однако местные газеты напечатали два-три стихотворения. Они были очень вдохновляющими, Эльмер черпал образы из сельской жизни: «Коровы мычат, овцы блеют. Поступь Божьей славы слышна в раскатах грома». Таков был Эльмер Скейлс. Отец четырех детей и обладатель неувядающей страсти к судебным процессам.
Один-два раза в год кого-нибудь из них вызывали к Скейлсу на ферму, чтобы продемонстрировать дыру в заборе в том месте, где охотник либо подросток переходили его поле: Эльмер частенько идентифицировал нарушителей с помощью бинокля и требовал возбуждения иска. Обычно удавалось отговорить его, однако он всегда имел про запас две-три тяжбы другого характера. Но на этот раз, подозревал Рики, дело было намного серьезней, чем обычно: прежде он никогда не просил – вернее, не приказывал – приехать их обоих.
– Насколько тебе известно, Сирс, – сказал Рики, – я могу вести машину и думать одновременно. И еду я очень осторожно, тридцать миль в час. Думаю, ты можешь спокойно рассказывать мне, что там у Эльмера стряслось.
– Умерло несколько его животных, – не разжимая губ, процедил Сирс, намекая на то, что из-за его рассказа они могут оказаться в кювете в любую минуту.
– Тогда зачем мы едем? Мы их ему не вернем.
– Он хочет, чтоб мы взглянули на них. Он также вызвал Уолтера Хардести.
– Значит, они не просто умерли?
– С этим Эльмером разве что поймешь? А теперь, пожалуйста, Рики, сосредоточься на том, чтобы благополучно доставить нас до места. Нам хватает неприятностей…
Рики взглянул на партнера и впервые за сегодняшнее утро заметил, какое бледное у него лицо. Под гладкой кожей кое-где проглядывали голубые жилки, под молодыми глазами лежали серые складки кожи.
– Смотри на дорогу, – сказал Сирс.
– Ты выглядишь ужасно.
– Я не думаю, что Эльмер это заметит.
Рики перевел взгляд на узкую дорогу, и это дало ему право говорить.
– Опять плохой сон?
– Похоже, начинает таять, – сказал Сирс.
Поскольку это была явная ложь, Рики ее проигнорировал.
– Ответь мне.
– Наблюдательный Рики. Да.
– У меня тоже. Стелла считает, что мы должны это обсудить.
– Почему? Ей тоже снятся кошмары?
– Она думает, что обсуждение как-то нам поможет.
– Типично женская логика. Разговоры только растравляют раны. Молчание лечит их.
– В таком случае приглашать Дональда Вандерлея было ошибкой.
Сирс возмущенно хмыкнул.
– Извини… Это было несправедливо с моей стороны, – сказал Рики. – Однако я считаю, что нам надо обсудить это по той же причине, по какой ты решил, что нам следует вызвать сюда этого юношу.
– Он не юноша, ему лет тридцать пять. А может, сорок.
– Ты меня понял, – Рики глубоко вздохнул. – Теперь я заранее попрошу у тебя прощения, поскольку собираюсь рассказать свой сегодняшний сон. Стелла сказала, что я кричал во сне. В любом случае он был самым жутким. – По перемене атмосферы в машине Рики понял, что Сирс мгновенно заинтересовался.
– Я находился в пустом доме, на верхнем этаже, и некое таинственное чудовище пыталось меня найти. Развитие событий я пропущу, но вот чувство опасности было непреодолимым. Под конец сна оно вошло в комнату, где лежал я, но оказалось, что это уже не чудовище. Это были ты, Льюис и Джон. И все мертвые. – Боковым зрением он видел изгиб щеки Сирса, изгиб поля шляпы.
– Ты видел нас троих.
Рики кивнул.