Истина

***


Казаринов закрыл рукопись. Бурмин много узнал о группе Ковалева. Как жаль, что повесть не закончена и не увидит свет.

Он специально достал рукопись, потому что именно в ней нашел некую скрытую пружину дела, которым занимался. Бурмин, скрупулезно и точно исследуя факты, сам не зная того, составил логическую цепь. Объединив материал, он провел огромную работу.

Казаринов с сожалением спрятал папку с повестью в сейф. Чтение рукописи Бурмина было одной из наиболее приятных обязанностей.

В распоряжении Казаринова было всего одно неоспоримое доказательство — показания Наумова.

Казаринов приехал к нему в госпиталь. Его проводили на третий этаж, где в одноместной палате лежал Наумов. Казаринов помнил его совершенно беспомощным, укутанным бинтами. Теперь же в палате сидел крепкий паренек в тренировочном костюме.

Они поздоровались, и Казаринов сказал:

— Олег Сергеевич, мне придется допросить вас по всей форме.

— Допрашивайте, — Наумов улыбнулся и удобнее уселся на кровати.

— Я очень внимательно ознакомился с розыскным делом, которое вы вели, и, знаете, не нашел в нем ни одной ошибки.

— Была ошибка, — Наумов улыбнулся, — надо было его сразу вам передать. Как только пистолет «Намбу» обозначился.

— А мы бы не приняли, — Казаринов усмехнулся, — система оружия еще не показатель политической направленности преступления.

— Да я знаю…

Олег встал, взял палочку, сделал по палате несколько неуверенных шагов. Потом прислонил палку к стене, сделал шаг, потом второй.

— Вы извините меня, Евгений Николаевич. Меня по новой прогрессивной системе лечат. Согласно ей я обязан давать ноге нагрузку в определенное время. Даже ночью. Вот и прыгаю так третий день.

И тут только Казаринов обратил внимание на график, висящий над кроватью Наумова, усмехнулся:

— Вам помогает нагрузка вообще или нагрузка по часам?

— По-моему, нагрузка вообще.

— Так бросьте себя мучить, занимайтесь, когда есть силы и настроение.

— Не могу, я врачу слово дал. Никто не хотел принять участие в этом эксперименте, а у парня работа горит. Да и потом вроде бы занят чем-то, а то здесь со скуки умрешь.

— Ладно, Олег Сергеевич, вернемся к делу.

— Знаете, Евгений Николаевич, конечно, в отношении пистолета я пошутил. Сейчас в нашей практике не только с пистолетом можно встретиться. Дело в другом. Я начал читать рукопись Бурмина и понял, что он о чем-то недоговаривает, главное оставляет для самого конца.

— Ни на одну секунду я не сомневался в честности Брозуля и Лунева. А вот Субботин внушал мне некоторое опасение. Уж больно настойчиво расспрашивал меня о том, где я живу, когда домой вернусь и во сколько. Я, когда из Химок ехал, патрон в ствол загнал, поставил пистолет на предохранитель, а в переулке своем отстегнул ремешок кобуры. Только я, конечно, машины не ожидал. Думал, он меня в подъезде встретит.

— Вы четко увидели лицо Лунева?

— Да. Когда на капот машины прыгнул, свет фонаря падал прямо на лобовое стекло. И я заметил, что он усмехнулся снисходительно. Мол, зачем дергаешься, все равно конец…

— Давайте все это запишем.

— Давайте, только пообещайте мне одну вещь.

— Какую?

— Разрешите мне поговорить с Луневым.

— Вас безусловно вызовут на очную ставку.

— Нет, мне другое надо, а сейчас записывайте.

Показания Наумова были единственными, которые впрямую отмечали Лунева. Все остальное пока оставалось недоказанным. Да, он сказал Граджине Явич о том, что ждет группу. Она передала это Рискевичу. И о появлении группы узнали немцы. Но Лунев принимал участие в бою, раненный, приполз к Брозулю. Именно к Брозулю. Группу выдал, а резидента нет. Странно.

Казаринов вновь взял дело, начал тщательно перечитывать каждую бумажку.

Вот старые документы из архива Советского РК ВЛКСМ г. Москвы. Два заявления Лунева Бориса Дмитриевича: добровольно просит отправить в Мадрид, потом, тоже добровольно, на войну с белофиннами.

Да, трус и потенциальный предатель не будет писать такие заявления.

Это в актив Лунева. Далее документы из института внешней торговли. Лунев направлен туда по комсомольской путевке как человек, хорошо владеющий немецким и польским языками. А вот справка РО НКВД. Она гласит, что отец Лунева работал в торгпредстве в Варшаве и Борис учился в польской школе.


Немецкий Лунев изучил в кружке, после фашистского путча в Испании.

А вот еще одно заявление в РК ВЛКСМ. В нем Борис просит не посылать его в институт внешней торговли, а отправить в военное училище.

Итак, судя по документам, молодость этого молодого человека была безупречной.

Далее уже выписка из автобиографии, заполненной Б. Д. Луневым собственноручно.

«10 июня 1941 года я в составе студенческой сборной по стрельбе выехал на соревнование в г. Гродно… Там нас и застала война».



А вот показания генерал-майора в отставке Антонова Якова Павловича:

"…После ранения на финской я был направлен для работы в институт внешней торговли преподавателем военного дела. Одновременно стал работать тренером по стрельбе из мелкокалиберной винтовки и спортивного пистолета. Лучшим стрелком в моей команде был Борис Лунев. У людей есть разнообразные таланты, у него был талант — стрельба. Мне никогда не приходилось видеть человека, так владеющего оружием. Я повторяю — это талант. Редчайший дар. Мне вообще Лунев очень нравился, и я точно знал, что сделаю его чемпионом страны.

Мы приехали в Гродно. Тренировочный сбор проходил на стрельбище под Луно. Мы жили в палатках, все было отлично.

Двадцать второго утром нас подняли по тревоге и на машине отправили в Гродно. Там раздали винтовки и сформировали из стрелковых сборов две роты по сорок человек в каждой.

Лунев был в моей роте. Три дня мы не выходили из боя. За это время я могу твердо сказать, что Борис Лунев вел себя мужественно, лично уничтожил около десятка немцев. Двадцать пятого он был ранен, и мы вынуждены были оставить его в доме одной доброй женщины, фамилию не помню, но дом при случае показать могу".



Показания Антонова и еще двух оставшихся в живых товарищей по роте как-то не вязались с образом врага и предателя. Бойцы истребительного батальона тоже говорили о Луневе как о человеке мужественном и стойком. А разговор с Брозулем просто поверг его в замешательство.

Они сидели в по-летнему пустой квартире, и Сергей Петрович, разливая чай, говорил:

— Нам о нем в сорок первом сообщила Мария Стецко, у которой он раненый лежал. Его опознал товарищ из Гродненского НКВД, который формировал истребительный батальон из спортсменов. Дал Луневу лучшую характеристику. А тут вспомнилось, что он языками владеет. Мы привлекли его к работе. Дали документы на имя Голембы, устроили в комиссионный магазин Гурского. Для связника удобнее места найти нельзя. Лунев работал, не зная, что Гурский чекист. Настоящий большевик, преданный и мужественный. Он, к сожалению, погиб в сорок шестом году во французской зоне Германии при невыясненных обстоятельствах. Так что с этой стороны деятельность Лунева постоянно была под контролем.

— Сергей Петрович, — спросил Казаринов, — неужели за все время никаких замечаний?

— Нет. Впрочем, одна мелочь. Но это не имеет отношения к делу.

— Нет, почему же. Все это очень интересно.

— Гурский как-то сказал мне, что Големба-Лунев начал заниматься своей коммерцией. Часть вещей утаивал от Гурского, реализовал сам. Мы подумали тогда, что это для конспирации. Приказчик в магазине, делец. Вот и все.

— И долго Лунев занимался коммерцией?

— Не знаю, мы же на этот факт особого внимания не обратили.

— Что случилось в день прибытия группы?

— Ну что, — Брозуль встал, подошел к окну. Помолчал. Потом продолжил:

— Я об этом часто рассказываю, так что у меня своеобразный штамп выработался. Знаете, многие ветераны, когда начинают рассказывать, словно газету читают. А мне сегодня об этом иначе говорить хочется, потому что хотя я и не знаю, зачем вы пришли, но чувствую, это с убийством Игоря Бурмина связано. Только вот одного не могу понять, Евгений Николаевич, почему вы так подробно о Луневе спрашиваете? — Брозуль требовательно посмотрел на Казаринова.

И тому стало немного неуютно под этим взглядом. Но не мог же он все рассказать этому человеку. Не мог. Не имел права. Несмотря на все его заслуги.

— Вам ли объяснять, что такое следствие? И если этим делом заинтересовались мы, значит, речь идет не об обычном убийстве.

— Понимаю. Слушайте дальше. Группу к Луневу проводили, а на следующий день он ко мне раненый приполз, весь в крови. Сказал о провале. Я его перевязал, и мы ушли в лес к партизанам. Через два месяца немцы нашу базу засекли. Из-за ротозейства одного из командиров. Повадился в деревню к бабе ночами бегать. Немцы его и проследили. Утюжили нас с воздуха, потом каратели поднасели. Еле спаслись. Лунев меня раненого на себе вынес. Две недели с боем пробивались, но вырвались. Здорово себя вел Лунев. Как смелый солдат и хороший товарищ.

Собирая по крупинкам жизнь Бориса Лунева, Казаринов не переставал удивляться, как в этом человеке перемешалось добро со злом, трусость с мужеством. По роду своей работы чекист насмотрелся и наслушался всякого.

Ему приходилось допрашивать тихих старичков, которые сорок лет назад были палачами, пытали детей, женщин. Глубина нравственного падения этих людей казалась ему бездонной. Но все же поступки этих людей были логичны и последовательны, они вытекали из их образа жизни, отражали свойства их личности. Поведение же Лунева было непонятно, не укладывалось ни в какую схему.

В сорок пятом Лунев возвращается в институт. Он прекрасно учится, активно участвует в общественной работе. Хороший товарищ, отличный спортсмен. На его счету множество побед в стрелковых соревнованиях.

Потом работа. Борис специализируется по экономике социалистических стран.

Статьи. Книги. Кандидатская диссертация. Подготовка докторской, и тут внезапно все остановилось. Докторская заброшена, договор на книгу расторгнут. Статьи не написаны.

Исчез подающий большие надежды ученый Лунев. Остался только честно работающий чиновник.

Что же произошло пять лет назад?

Казаринов набрал номер телефона генерала Некрасова и попросил принять его по срочному делу.

В кабинете генерала Казаринов раскрыл папку и начал рассказывать о странных изгибах биографии Лунева. Некрасов слушал внимательно, рисуя в блокноте какие-то фигурки.

— Подождите, Евгений Николаевич, вы так говорите, будто сомневаетесь в виновности Лунева.

— Я не сомневаюсь, Александр Дмитриевич, я хочу понять. Когда я был мальчишкой, то копил деньги, утаенные от школьных завтраков, чтобы съесть в кафе мороженое «Карнавал». Это был такой набор разных сортов мороженого и разноцветных сиропов. Десять слоев умещалось в большом стеклянном бокале.