Испытания

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – пробубнил я и упал от удара в голову.

Ай-ай-ай, как же башка-то болит! Охренеть. Очнулся я, обведя глазами то, что было вокруг. Лес. Неизменный лес, а еще какие-то мутные личности рядом. Я связан, парней не вижу. Кто же это нас так встретил-то? Немцы бы вязать не стали, тупо застрелили бы уже, чего с нами возиться. Тогда кто?

– Очухался? – услышал я голос рядом. – Товарищ комиссар, этот очнулся, которого командиром называли.

– Давай его ко мне, Бабченко, – усталым голосом произнес неведомый для меня комиссар.

– Вставай, гад. – Твою мать, это чего, партизаны, что ли? Откуда они тут? Когда нас отправляли, я специально о них спрашивал, не должно их тут быть, только если отряд образовался недавно и сидит без связи. Черт, одни вопросы, ну ладно, может, комиссар что разъяснит.

– Братцы, вы чего своих-то бьете? Мы и так все чуть живые, а вы по башке, наверное, прикладом даже?

– А чего я об тебя буду руки марать, у «Папаши» приклад крепкий, тебя выдержал, – заржал этот самый Бабченко, идущий сзади. Я еле двигался, болело все, но конвоир, подняв меня, подбадривал, тыча стволом под ребра. Мне и так-то хреново, а этот… Или это какие-нибудь диверсанты? «Брандербург-800», под которых мы, кстати, когда-то косили?

– Полегче, приятель, а то я до вашего комиссара не дойду… – больше мне сказать ничего не дали. После очередного тычка в бок в голову как молния ударила, и я свалился на землю.

Сколько на этот раз я был без сознания, не знаю, как-то не до того было, чтобы время замечать, да и часы кто-то стырил. Очнулся в темноте, но понимал, что не на открытом воздухе. Первое, что удивило, руки были не связаны. Попытавшись сесть, только завалился набок и застонал от боли. Черт, мама дорогая, как же больно-то!

– Товарищ комиссар, пришел в себя! – до меня донесся негромкий возглас. А спустя пару секунд меня осветили фонариком.

– Очнулся? – новый голос шел откуда-то сбоку.

– Да уж лучше бы сразу к тебе оттащили, – пробормотал я.

– Чего? – не расслышал неизвестный. – Что ты говоришь?

– Хреново мне, говорю… – и я вновь потерял сознание. Господи, сколько же еще мучиться? Уж лучше в землю, там хоть не больно, надеюсь. Как я устал… Сколько всего было пережито за это время, ведь я всего несколько месяцев в этом времени? Вообще интересно, конечно, провел время, этого не отнять. Тут и жену себе нашел, ребенок народился, а уж друзей! О, какие в этом времени да на войне были друзья, почему мы через семьдесят лет выродились в полное дерьмо? Кто возразит, соврет сам себе.

– Эй, лейтенант, лейтенант! – вырвали меня из небытия легкие пощечины.

– Дайте же умереть человеку, вы люди или нет? – взмолился я. Ведь уже был готов, что не очнусь.

– Эй, братец, не спеши умирать-то! – подбадривая меня, упрашивал незнакомец. – Подлатают тебя, еще и на свадьбе погуляешь…

– Да уже гулял, – закашлял я.

– Вот как, тогда непременно жить должен, детишек нарожать…

– И ребенок народился уже, только вот я тут, а он в Москве… – тут я, видимо, совсем «протрезвел». – Кто вы такие?

– Ну вот, точно очухался. А то рассказывает неизвестным людям все, что попало. А если бы мы немцами были? – хитро прищурившись, спросил комиссар. Знаки различия у него были, вот и опознал я его.

– С такой-то рязанской рожей? – попытался засмеяться я, но только скорчил гримасу от резанувшей боли.

– Сам-то красавец, что ли? – ничуть не обидевшись, ответил комиссар.

– Особенно сейчас, наверное, – кивнул я. – Дайте воды, пожалуйста. – Почти мгновенно мне приподняли голову и к губам приставили горлышко фляги. Вода была теплой, но пошла хорошо. Правда, после третьего глотка кашель вывернул меня наизнанку. Почти сразу я вновь вырубился. А без сознания хорошо… Ничего не болит, никуда не надо, красота!

Очнувшись в очередной раз, уже со счету сбился в какой, понял, что нахожусь в телеге. Движение было медленным, но трясло прилично. Тело резало и чесалось, меня еще и положили на спину. Кто хоть здесь такой умный?

– Эй, есть кто живой? – Через несколько секунд надо мной склонились две головы.

– Не шуми, немцы рядом, – попросил один, а второй шикнул уже на него:

– Сам не ори. Лейтенант, ты живой?

– Какой коновал меня на спину положил, я ж туда и ранен?

– Шуточки? Значит, выберется, – заключил какой-то новый голос, этого я раньше не слыхал. Телега остановилась, и меня аккуратно переложили на бок, стало чуть легче.

– На живот нельзя, пробовали, ты вообще не приходил в себя, только кашлял без конца. Решили, что тебе больно, вот и положили на спину.

– Из ребят кто-нибудь остался?


– Из твоих-то? А то как же! – успокаивающе ответили мне.

– Сколько?

– А сколько вас было?

– Восемь… Троих… нет, четверых потеряли, – значит, четверо?

– Четверых и нашли, – кивнул боец. Мне наконец удалось разглядеть его лицо, не молод уже, наверное, это водитель кобылы, что везет меня. – Один с тобой рядом лежит. – Я скосил глаза – и точно, лежит кто-то, только не пойму кто.

– Командир, Мельник это…

– Олежка, жив, чертяка?

– Ага, так же, как и ты, – попытался усмехнуться Олег, но тоже принялся кашлять, как и я ранее.

– Не разговаривай, раз больно.

– Так я и молчал поэтому, – на выдохе бросил Олег и замолчал.

– А кто мне в башку автоматом засветил? – вдруг вспомнил я.

– Его тут нет, в отряде остался, – ответили сбоку.

– Я его запомнил, найду – отвечу! – Значит, они знают того изверга, ладно, может, и правда встретимся.

Тащили нас долго. Пару раз вновь терял сознание, но постепенно привык терпеть боль. Тревожило одно: сильная боль где-то внутри и постоянный кашель, который выворачивал меня наизнанку. В темноте не видно, но возможно, кашель даже с кровью, утром посмотрю.

А утром, когда я проснулся, оказывается, мы давно стояли и я смог уснуть, обнаружил вокруг нездоровую суету.

– Чего случилось? – спросил я вслух, не видя, есть ли кто рядом.

– Говорят, немцы рядом, – подал голос Олег.

– Олежка, а где остальные?

– Тут, командир! – к повозке подошел Веревкин. – Кто может, сейчас оружие готовят, фрицы обложили. Партизаны не могут пробиться к нашим. Осталось-то, говорят, несколько километров, но…

– Ясно, из огня… – проскрежетал зубами я. – Дайте и мне чего-нибудь, хоть пистолет!

– Уймите своего командира, а то немчура прямо на его голос сейчас вылезет! – пробасил кто-то. Опять незнакомый голос. Сколько же партизан нас этапируют?

– Молчу, – буркнул я, – ствол дадите?

– Лежи уж, какой ты теперь стрелок?! – поставили мне диагноз партизаны.

– Ну и хрен с вами, руки-то у меня нормальные…

Все же нападение на наш обоз не произошло, но вовсе не потому, что фрицы нас не нашли. Эти гады просто сделали вид, что ушли дальше, а на самом деле устроили засаду. Хорошо, проводник у нас оказался толковым, из местных был. Впереди, как оказалось, были два болота, причем пипец каких топких, а между ними тропка. Тот сразу сказал, что подводы не пройдут, ножками нужно. Те из моих ребят, кто был более или менее целыми, смастерили носилки и закорячили меня и Олега на них. Чувствовал себя каким-то генералом, которого бойцы выносят из окружения, даже стыдно стало. Мало того что несут, так еще и заслон оставили, фрицев задержать. Вообще, осмотревшись здесь у болота, я отметил, что раненых здесь много, не только наш отряд, видимо, партизаны и своих переправляли в тыл. Идти, говорят, недалеко, по их меркам, километров двадцать, правда, почти весь путь по лесам и болотам.

Мне тряпкой забинтовали рот, уж слишком громко кашлял. Вообще, думаю, я уже набегался, что-то с легкими у меня, боль постоянная и кровь идет изо рта, когда кашляю. Немного, правда, но есть. Наверное, хреново мне парни осколки вытащили, скорее всего, что-то засело глубоко, как бы не в легких. Кашель не давал нормально дышать, то и дело приходилось сдвигать тряпку и наполнять легкие чистым воздухом.

Когда вокруг начали хлопать мины, я куда-то полетел, скорее всего, нас просто уронили с носилок. Новая вспышка боли резанула все мое многострадальное тело, и наступила долгожданная тишина…



Конец второй книги