Искушение прощением

Паола, которая в диалоге не участвовала, встала и потянулась за блюдом, чтобы положить в тарелку мужа пару кусочков капусты, давая ему время подумать.

Гвидо решил сказать правду.

– Некоторые законы я помню. Временами я даже получал удовольствие от того, что они заставляют меня по-другому взглянуть на явления, которые раньше были мне непонятны. Иначе посмотреть на мир. Скажем так: мне было приятно узнать, что во всем, что происходит во Вселенной, есть свой порядок, даже в глобальном масштабе. И свои правила.

– Если верить нашему учителю, – произнесла Кьяра, – многое из того, о чем рассказывали вам… дай вспомнить… аннулировано! И нам преподают новые правила и законы природы. Выходит, и моим детям учителя скажут: то, чему учили вашу маму, устарело и не работает?

В разговор вмешался Раффи:

– Есть основные правила, они неизменны. Вселенная – это не случайная система, в которой творится что-то такое, чего мы никогда не поймем.

– Кроме того, законы природы показывают нам, что боги не могут вмешиваться в нашу жизнь и делать, что им заблагорассудится, – добавила Паола, которая не упускала возможности обхаять религию во всех ее проявлениях. Тем паче – такую.

– Но это же целый год моей жизни! – пожаловалась Кьяра так, словно на уроках физики ее связывали и били палками.

– Ты предпочла бы, чтобы тебя учили вязать и штопать носки, как меня? – спросила Паола, сведя выбор к двум пунктам.

Брунетти представил себе жену штопающей носки, и его попытки «держать лицо» с треском провалились. Он хихикнул, торопливо прикрыл рот рукой, но мог бы и не стараться: удивленный взгляд Паолы рассмешил его еще больше, заставив зажмуриться и крепче прижать руку к губам. Из глаз Гвидо потекли слезы, и ему пришлось утирать их столовой салфеткой.

За столом стало тихо. Дети таращились в свои тарелки, Паола – на макушку склонившего голову супруга. Брунетти вытер глаза, снова положил салфетку на колени и посмотрел на жену.

– Идея лишить тебя десерта, Гвидо, представляется мне чрезвычайно соблазнительной, – сообщила она приятным голосом, когда их взгляды встретились. – По правде говоря, меня не учили штопать носки, но это потому, что я отказалась ходить на уроки домоводства. – Предваряя упреки в нечестности, она продолжила: – Я привела штопку как образчик того ненужного, на что меня заставляли тратить время в школе. Надеюсь, вы оцените риторическое богатство этого примера.

Изящным жестом она дала понять, что с пояснениями покончено, и сын с дочкой дружно кивнули. Паола улыбнулась, и в доме снова воцарились мир и радость.





6





Казалось, уезжающие туристы прихватили преступления с собой: следующая неделя прошла в высшей степени спокойно. Брунетти позвонил приятелю в карабинерию, узнать, как обстоит дело с наркотиками в школах, и тот сказал, что этим вопросом занимается специальная группа со штаб-квартирой в Тревизо. Очистив таким образом совесть, Брунетти не стал копать дальше. Еще некоторое время ушло у него на то, чтобы изучить скопившиеся на столе документы, в том числе пять резюме новых сотрудников, которые должны были поступить в квестуру в феврале, по ротации. Еще Гвидо съездил наконец на стрельбище в Местре, исполнив тем самым прошлогодний зарок – практиковаться в стрельбе не реже одного раза в год. Там ему предложили попробовать новые пистолеты: синьорина Элеттра чудом добилась средств на оружие поновее и качественнее того, которым сейчас пользовались комиссары и вышестоящее начальство. Протестировав три новинки и вернувшись к своему нынешнему служебному оружию, комиссар решил, что один из новых пистолетов легче и компактнее – и будет меньше обременять его в тех редких случаях, когда он, Брунетти, не забудет взять его с собой. Дежурный офицер, высокий крепко сложенный мужчина предпенсионного возраста, сказал Гвидо, что выбранная им модель будет доступна только в мае, а может, и в конце лета.

Новый пистолет скользнул по гладкой столешнице назад, в руки дежурного офицера. Брунетти сунул собственное оружие в кобуру, а кобуру положил в портфель.

– Позвонить вам? – спросил Гвидо, защелкивая замочек и поворачиваясь к выходу.

– Нет, комиссарио. Мы с синьориной Элеттрой все время на связи. Как только привезут новое оружие, я сразу же ей сообщу. Тогда вы сможете приехать и попробовать новую модель еще разок, чтобы убедиться, что она подходит вам больше.

Брунетти поблагодарил офицера.

– Что ж, надеюсь, скоро увидимся! – Внезапно его осенило: – А куда девают старые пистолеты?

– Вы имеете в виду те, что подлежат замене?

– Да.

– Их отправляют на литейный завод, в переплавку.

Комиссар кивнул. Ответ его обрадовал.

– Это лучше, чем если бы они где-нибудь валялись.

– Ваша правда, синьоре. От оружия одни проблемы.

Брунетти подал на прощание руку дежурному офицеру.

– Я не забуду, что именно вы мне это сказали, – пообещал он с улыбкой, давая понять, что шутит.

Гвидо терпеть не мог огнестрельное оружие, не любил носить с собой служебный пистолет, а когда все-таки приходилось это делать, чувствовал себя некомфортно, и за все эти годы ни разу не направил его на человека, не говоря уже о том, чтобы выстрелить. Оружие неделями валялось в запертой металлической коробке, на полке шкафа, где комиссар хранил нижнее белье. Патроны обитали в похожей коробке, тоже под замком, но на полке в кухонном шкафу рядом с чистящими средствами.

***

Жизнь шла своим чередом, мирная и скучная, до тех пор пока однажды ночью телефонный звонок не выдернул Брунетти из глубокого, лишенного видений сна. Когда комиссар наконец взял трубку, ему казалось, что телефон звонит уже целую вечность.



– Sí? – буркнул он в полудреме, но уже понимая, что этот звонок не сулит ему ничего хорошего.


– Гвидо? – спросил женский голос.

Секунда – и он узнал Клаудиа Гриффони, свою коллегу и приятельницу.

– Да, Клаудиа! Что стряслось?

– Я в больнице, – сказала она. – Пострадавший – мужчина. Возможно, на него напали.

– Где? – спросил Брунетти.

Он встал с постели и вышел в коридор, плотно закрыв за собой дверь.

– Возле церкви Сан-Стае.

– Повреждения тяжелые?

– На вид – да.

– Как это произошло?

– В больницу позвонили около часа назад: у моста, на нижних ступенях, нашли человека. Судя по крови на мостовой, бедняга упал и поранился.

– Но? – уточнил Брунетти. Если бы все было так просто, Клаудиа ему бы не звонила.

– Но когда пострадавшего привезли, врач в отделении неотложной помощи увидел на его левом запястье отметины – возможно, следы чьих-то ногтей. Как будто кто-то его схватил. – Прежде чем Брунетти успел задать следующий вопрос, Клаудиа добавила: – Врач взял образцы. На земле, где бедняга ударился головой, было много крови. Врач говорит, что у него сотрясение мозга. Наверное, падая, он стукнулся о металлические перила. Сейчас работники больницы выясняют, насколько серьезны эти повреждения. – Она перевела дух. – Врачи позвонили в квестуру, а я сегодня дежурю.

– Мост перекрыли?

– Да. Двое сотрудников vigili urbani[26] как раз патрулировали Риальто. Их попросили проследить, чтобы никто не приближался к мосту. Криминалисты уже выехали на место происшествия.

– Свидетели есть? – спросил Брунетти.

Клаудиа хмыкнула.

– Хочешь, чтобы я туда сходил?

– Можно туда, а можно и в больницу, – сказала она.

– Что это за мост? Гляну, что там, и поеду в больницу.

– Минутку… Я записала его название. – На другом конце послышалось шуршание бумаги. – Мост Форнер. Это…

– Я знаю, где это, – перебил ее Брунетти.

– Прислать за тобой катер?

– Спасибо, Клаудиа, не надо. Я доберусь туда пешком за пятнадцать минут. Быстрее, чем на лодке.

– Ладно. Тогда жду тебя тут, в больнице. Приезжай, когда управишься.

Брунетти нажал на «отбой» и открыл дверь в спальню. Поставил трубку радиотелефона на базу и вернулся к кровати. В свете полной луны белокурая макушка Паолы, казалось, тоже излучала сияние. Брунетти включил прикроватную лампу, увидел, что уже почти два часа ночи, прошел к армадио и оделся возле него. Бросил пижаму на свою сторону кровати и присел, чтобы надеть туфли.

Выключил лампу, дал время глазам привыкнуть к лунному свету, после чего обошел кровать и потрогал супругу за плечо.

– Паола! Паола!

Ее дыхание изменилось. Она повернула голову в его сторону и что-то вопросительно пробормотала.

– Мне надо уйти.

Еще один невнятный звук.

– Я позвоню.

Снова бормотание.

Брунетти хотел было сказать, что любит ее, но это не те слова, в ответ на которые хочешь услышать невразумительный лепет…

Уже в холле он накинул пальто и тихонько вышел из квартиры.



Ночь выдалась туманной. Каиго[27] – типичное для Венеции влажное марево, которое забивается в легкие, застилает глаза и оставляет на мостовых липкую скользкую пленку… Брунетти направился к Риальто, почти наслаждаясь ощущением одиночества в этом пустом городе, окутанном сероватой мглой, которая гуще, чем дымка, но еще не настоящий туман. Комиссар остановился и прислушался, но шагов не услышал. Он двинулся дальше, к кампо Сан-Апональ. Еще немного – и он будет на месте, где произошло нападение, повлекшее за собой боль и увечья, но душевного дискомфорта Брунетти не испытывал. Только спокойствие, ведь он снова в той, давнишней Венеции, которой уже нет, – сонном провинциальном городе, где мало что происходит и улицы часто безлюдны.

Едва Брунетти вышел на кампо, как мимо него, глядя под ноги, прошел человек. Мимо церкви медленно шли мужчина и женщина. Они держались за руки и, как зачарованные, глазели по сторонам. Подойдя ближе, Брунетти услышал стук их походных ботинок, а когда поравнялся с парочкой, увидел и тяжелые рюкзаки. Прохожие его не заметили, и он подумал, что так и должно быть.