Искушение прощением

– Да. Говорит, в компании шла речь о том, что случилось с Белли. Кто-то посмеялся – мол, Костантино давно напрашивался на взбучку, а один сказал, что, по слухам (а им можно верить, потому что источник в квестуре), Белли вызывали на допрос по делу Лючии Ардити.

Он умолк, ожидая от Брунетти комментариев или вопросов. Но, не дождавшись, продолжил:

– Для того чтобы мой осведомитель вспомнил, кто именно это сказал, ему нужна денежка.

– И что ты будешь делать?

– Вот, пришел посоветоваться с тобой.

– А сам-то что думаешь? – спросил Брунетти.

Вианелло опустил руки.

– Думаю, лучше замять эту историю. Скажу осведомителю, что не верю ему и нас это не интересует.

– Хотя прежде как будто интересовало, – не удержался от замечания Брунетти.

– Сам подумай, Гвидо! – мягко ответил Вианелло.

– Подумал.

Их взгляды встретились. Брунетти сжал губы и дважды глубоко вдохнул, но промолчал. Они оба знали, что синьорина Элеттра читала отчет парамедиков (о том, что Лючия Ардити сначала рассказала им и от чего потом отпиралась) и что это она позже нашла СМС-сообщение от матери этого мерзавца Белли в телефоне Лючии. Неудивительно, что теперь Вианелло собирается сказать своему информатору, что не верит в утечку данных из квестуры.

«Дело дрянь», – сказал себе Брунетти, глядя на стену перед собой. А что, собственно, он знает – или не знает – о синьорине Элеттре? Он смотрел в пустоту достаточно долго, чтобы заключить: Вианелло прав.

Нарушая извечное табу «родители не должны интересоваться сексуальной жизнью своих детей», Гвидо мысленно обратился к покровителю всех юных душ и попросил его, чтобы первым возлюбленным Кьяры стал хороший парень, который любил бы ее. Не надо ни ума, ни богатства, ни красоты, ни каких-то особенных достоинств. Пусть просто будет хорошим парнем и любит Кьяру!

Комиссар потянулся к клавиатуре и вбил в строку поиска фамилию Белли. Три месяца назад он даже не стал читать ту больничную справку. Так, вот она. Молодой мужчина найден на улице и доставлен в палату неотложной помощи в полвторого ночи. На лице следы побоев, нос сломан – серьезные повреждения носового хряща. Пострадавшего, предположительно, били в пах – повреждено яичко. Вывих левого плеча, но следов ушиба нет, значит, это не следствие падения.

Брунетти отвлекся от монитора. Он помнил, какую роль сыграла в этом деле полиция. Их проинформировали лишь на следующее утро, когда позвонили из больницы. Белли, придя в сознание, сказал, что шел домой, услышал сзади шаги и больше ничего не помнит. Очнулся он уже в больнице. Бумажник так и остался в его заднем кармане – на ограбление не похоже. И только прочитав фамилию потерпевшего, Брунетти заподозрил, что это может быть связано с изнасилованием Лючии Ардити, имевшим место более полугода назад.

Полиция осторожно навела справки: родители девушки, владельцы обувной фабрики в окрестностях Тревизо, в вечер нападения на Белли находились на выставке в Милане, а сама Лючия и ее брат были у дяди в Испании.

На вопрос, кто мог желать ему зла, Белли ответил офицеру полиции, что врагов не имеет, и его слова были зафиксированы в протоколе. Дальше расследование не пошло; о нем, конечно, помнили, но и только. Тогда Брунетти решил, что с тех пор, как над синьориной Ардити надругались, прошло много времени. Как там говорят? Месть – это блюдо, которое подают холодным? Но с реальностью это плохо соотносится. Месть нетерпелива и обычно бывает быстрой, импульсивной и до глупого очевидной. Человек или люди, напавшие на Белли, – Брунетти напомнил себе, что уже тогда предположил, что это месть, – вероятно, имели на то иные причины. По опыту общения с людьми, для которых насилие стало ремеслом, комиссар знал, что профессионал сработал бы гораздо эффективнее: Белли узнал бы, что такое боль и каково это – надолго поселиться в четырех больничных стенах; у него обе ноги были бы в гипсе, и он не попал бы домой к мамочке через каких-то пару дней.

И это странное равнодушие синьорины Элеттры… Утечка данных из квестуры. На такие слухи она обычно реагировала с жадным любопытством. Вспомнилось ее смущение и даже нервозность во время разговора со Скарпой…

Приходилось признать, что лицо синьорины Элеттры все-таки выражало страх. Брунетти встал, чтобы пойти и сделать то, что ему очень не хотелось делать.



Увидев его, синьорина Элеттра улыбнулась.

– Чем могу помочь, комиссарио? – спросила она, и впервые за эти годы он уловил в ее тоне заискивание (хотя, может, ему это просто показалось).

Брунетти улыбнулся в ответ, заставил себя расслабить плечи и подошел к ее столу. Понял, что стоит слишком близко, повернулся и направился к окну – полюбоваться цветами с множеством тонких и узких лепестков. Комиссар забыл, как они называются. Он переместился к другому окну и оперся спиной о подоконник.

– Что-нибудь нашли о провизоре? – Тянуть время было еще одной его излюбленной тактикой.

Секретарша вздохнула с облегчением. Ее лицо оживилось, и она повернулась к монитору.

– Да.

Судя по голосу, синьорина Элеттра была довольна собой, но бдительности не теряла. Она пощелкала по клавишам и пригласила Гвидо подойти посмотреть.

– Меня смущает эта география.

– То есть? – спросил Брунетти, и размышления о Белли, Скарпе и Лючии Ардити тут же отошли на второй план.

Он встал за креслом синьорины Элеттры и посмотрел на список расположенных в алфавитном порядке имен, на который она указывала пальцем.

– Это – клиенты дотторе Донато, возраст – от семидесяти и старше. – Прежде чем Брунетти успел сосчитать фамилии, секретарша уточнила: – Всего сто тридцать семь человек.

Щелчок клавиши – и к списку добавились еще две колонки справа.

– Это – медикаменты, которые люди приобретают в аптеке, и заболевание, при котором их обычно назначают.

Брунетти отметил, что большинство принимают два препарата, прописываемых при болезнях Паркинсона и Альцгеймера.

Прежде чем он успел спросить, что еще она заметила в этих списках, чего не замечает он, синьорина Элеттра сказала:

– А теперь позвольте показать вам то, что я для удобства называю географией.


На экране появился список покороче, фамилий на пятьдесят. Вторая колонка была озаглавлена «Километры», третья – «Остановки вапоретто». Гвидо понадобилось время, чтобы изучить информацию, и выводы были такие: более половины стариков намотали – Брунетти не придумал, как назвать это точнее, – между аптекой и домом не меньше четырех километров и проделали как минимум семь остановок на вапоретто.

Синьорина Элеттра посмотрела на него с улыбкой.

– А теперь добавим это, синьоре! – сказала она и нажала клавишу.

Появился тот же сокращенный список имен, но уже с четырьмя колонками – добавились «Адреса». Примерно половина стариков в списке, включая синьору Гаспарини, проживали в Дорсодуро, остальные – в квартале Кастелло.

Брунетти просмотрел этот перечень, потом взглянул на синьорину Элеттру и сказал:

– Аптека дотторе Донато находится в Каннареджо…

– …и всем этим людям, которым от семидесяти и больше, некоторые из них старше восьмидесяти, приходится ездить или посылать кого-то за лекарствами через полгорода.

– Нелогично, вы не находите? – произнес Брунетти.

– Логично, если они получают в заведении дотторе Донато нечто особенное, – сказала секретарша.

– Или же он получает что-то особенное от них, – добавил Брунетти и в ответ на ее улыбку спросил: – Как вы это заметили?

– В детстве я с родителями жила в Каннареджо, возле Сан-Леонардо, если память мне не изменяет, в доме номер тысяча четыреста. Увидев адрес аптеки, я прикинула, что это почти у моста Понте-делле-Гулье, а не на Риальто. Жители Дорсодуро и Кастелло туда не поедут. По крайней мере, в аптеку. А теперь посмотрите вот сюда, синьоре!

Пальчики ее правой руки на мгновение повисли над клавиатурой, как у пианистки, ожидающей, когда шум в зале затихнет. Синьорина Элеттра медленно опустила руку и выдала три ноты – клик, клик, клик! – после чего отодвинулась, позволяя Брунетти подойти ближе к монитору.

На этот раз там появился список на две колонки: пациенты в алфавитном порядке и имена их врачей. Во второй колонке упорядочивать было нечего, потому что имя значилось только одно: дотторесса Карла Руберти; у нее было два кабинета – в Дорсодуро и Кастелло.

Секретарша дала Брунетти время осмыслить эти данные.

– Не беспокойтесь, комиссарио, я все для вас распечатала. – Видя, что выражение его лица не меняется, синьорина Элеттра спросила: – Что не так, синьоре?

Он отступил на шаг и, указывая на компьютер, сказал:

– Я пришел поговорить не об этом, синьорина.

Она застыла. Всего лишь на секунду, и тут же пришла в себя, но Брунетти это заметил.

Он перенес вес тела на другую ногу, раздумывая, что ему со всем этим делать. Доверять ей Гвидо не перестал, и, наверное, поэтому у него вырвалось:

– Как это вышло?

– Простите? – переспросила синьорина Элеттра.

– С Белли. Как произошла утечка? – Он намеренно так построил предложение – что, если имя подозреваемого вынесли из квестуры крылатые серафимы? – давая секретарше возможность солгать, если она захочет.

Синьорина Элеттра посмотрела на комиссара, в сторону, снова на него, потом пощелкала по клавиатуре. С того места, где Брунетти сейчас стоял, экран выглядел серебристым и вдруг погас, стал черным. Синьорина Элеттра выпрямилась в кресле и сложила руки на коленях.

– У моих друзей есть дочь, – проговорила она, потом тихонько кашлянула и глянула вниз, на руки. – Сейчас ей девятнадцать, но я знаю ее с рождения. Милая девочка, очень умненькая и называет меня zia Elettra.

Все это время она не отрываясь смотрела на свои руки.

– Несколько месяцев назад я ужинала с ее родителями. Оба выглядели напряженными, и я спросила, что произошло. Оказалось, они беспокоятся о Ливии, у которой появился новый бойфренд. То, что она о нем рассказывает, заставляет их нервничать.

– Что они сказали?

– Что девочка полностью у него под контролем, постоянно ждет звонка, не видится с друзьями, потому что ему это не нравится. – Секретарша бросила быстрый взгляд в сторону комиссара. – Первая любовь. Так бывает.

Брунетти кивнул, но промолчал.

– Раньше Ливия рассказывала мне о своих парнях, но об этом я слышала впервые. А потом Лино назвал его по имени – Костантино, и я сказала себе: «Спокойно, в городе десятки мужчин с таким именем!» – Она расцепила пальцы и поиграла ими, но тут же снова переплела.

– И?.. – поторопил ее Брунетти.

– По моей просьбе они назвали полное имя.

Губы синьорины Элеттры сжались. Вот что надо было сделать, но только не сейчас, а тогда, с друзьями, в ресторане…

– Они увидели мою реакцию и стали расспрашивать.

Секретарша посмотрела на комиссара, но теперь уже с явным вызовом.

Он отступил на пару шагов и прислонился к подоконнику. Сложил руки на груди и стал ждать.

– Я помню ее младенцем.

Сжатые пальцы синьорины Элеттры побелели от напряжения. Брунетти подумал – или понадеялся, – что сейчас она начнет оправдываться, говорить о своих обязательствах по отношению к девочке, и что у нее это вышло случайно, и она так удивилась, что не подумала о последствиях, в том числе и о своем профессиональном долге.