Искупление кровью
Часть 80 из 180 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Все ради дозы. Ради белого порошка. Отдать самое дорогое… Нет, самое дорогое — в голове. Тело — всего лишь оболочка. Ничего не значащая.
Он не ринется ее насиловать, не набросится на нее. Он задаст ей вопрос: «Ты по-прежнему согласна, Марианна?»
Шаги в коридоре, ключ в замочной скважине, сердце выпрыгивает из груди.
— Добрый вечер, Марианна.
Она не отвечает. Боится, что голос выдаст ее. Он кладет блок сигарет на стол, показывает два пакетика наркоты на ладони. Потом снова кладет их в карман. Как леденцы. Девочка их получит, если пойдет до конца.
Он снимает джемпер. Ему жарко, а она совсем замерзла. Подходит. Ну почему он такой огромный? Марианне кажется, что она бы маялась меньше, будь он маленький и тщедушный. Хотя это тут ни при чем. Он опирается руками о стену, по обе стороны от ее лица. Будто чтобы упрочить ее. Всем телом прижимается к ней.
— Ты по-прежнему согласна, Марианна?
Настал момент сделать правильный выбор. Снова прикоснувшись к наркотику, она больше не сможет без этого обходиться. Сейчас, лицом к лицу с ним, такой исход не кажется очевидным. Она десятки раз проигрывала в голове эту сцену. Зубрила текст. Теперь пришло время представления.
— Это зависит, — отвечает она, — от того, чего именно ты хочешь.
Она припоминает фразы. Главное, не упустить ни слова, ни запятой. Что-то забудешь — и содержание договора изменится.
— Ты знаешь, чего я хочу! — улыбается он.
Улыбается, будто уже получил свое.
— Есть вещи, которые я отказываюсь делать, — уточняет она.
В отроческие годы Марианна думала о любви, о сексе тоже. Но и представить себе не могла, что станет обсуждать с мужчиной столь гнусные подробности. Она перебирала в уме все профессии. Все виды будущего.
Только не думала, что станет тюремной шлюхой.
— Я слушаю тебя, Марианна…
Она прочистила горло. Ей как-то до странности неловко говорить о таких вещах. Ведь она в грязи по самую шею. А он и башмаков не запачкает. Она делает глубокий вдох. Уходит от его магнетического взгляда, закуривает сигарету.
— Никакой содомии, — наконец выговаривает она.
Ничего, что от одного только слова ей дурно. Это нужно было высказать. Изложить. Потому что это — никогда. Даже за тонну героина. Он скрестил руки на груди, прислонился к стене. Явно забавляется.
— О’кей! В любом случае это не мой стиль…
Вот черт! Для него даже и нет никакой потери.
— И еще, ты должен надевать колпачок…
— Я же не совсем дебил! У меня нет намерения заделать тебе малыша, Марианна! Это все? Ты закончила?
— Уф… Нет. Это будет сколько раз?
— Может, ты также хочешь знать, сколько времени каждый раз? Включить хронометр?
— Я спрашиваю: сколько раз?
— Сколько мне захочется.
Тут она думает, не отказаться ли. Он кладет две дозы на стол, перед ее глазами. Как бабло на подушку проститутки. Приманка, на которую клюнет рыбка.
— Ну что, все? Мадемуазель закончила допрос?
— Ты хоть не болен, по крайней мере? Ведь если ты трахаешь всех заключенных…
— Не надо меня принимать за развратника, Марианна!
— А что? Половина девок здесь больна СПИДом!
— Я не болен. Ты, впрочем, тоже. Иначе бы меня сегодня не было здесь. Твое досье у меня на столе, Марианна. Я все о тебе знаю…
Он посмеивается. Ну еще бы!.. Кладет связку ключей на стол. Расстегивает ремень. Она уже по-настоящему дрожит от холода.
— Я еще не сказала «да»! — напоминает Марианна.
— Ты согласна или нет?
Ответ ему известен. Но он хочет услышать, что она продает себя, будто товар на рынке.
— Да.
— Превосходно…
Сначала нужно оплатить сигареты. К этому она привыкла. Втайне надеется, что у него глаза завидущие, а силенок не хватит. Что он больше ничего не сможет… Когда она выходит из туалета, он курит, сидя на койке. Марианна тоже закуривает, стоя у стены. Он явно тянет время. Взял паузу, чтобы подзарядить батарейки. Она начинает стучать зубами.
— Тебе холодно? — удивляется он.
— Да… Это из-за дождя.
Он растаптывает окурок на полу. Ну ясно: не ему же делать уборку! Забавно, что она думает об уборке в такой момент. Он расстегивает рубашку. Подходит. Ей бы хотелось окаменеть, стать мраморной. Похожей на манекены в витринах. Но сердце бешено бьется. Может, все не так скверно, Марианна. Детская игра для взрослых.
Он берет ее за талию, притягивает к себе, касается плеча губами. Не спеша увлекает к постели. Она уставилась на матрас, застыв, как статуя. Внезапно подступает тошнота.
— Марианна, ты что, боишься?
Черт! Мог бы он хотя бы захлопнуть пасть!
— Чего ты ждешь? — бросает она голосом, режущим, как лезвие бритвы.
— Ты должна раздеться…
Когда она и так подыхает от холода… Марианна снимает жилет, сбрасывает обувь. Замирает. Будто в столбняке. Он окончательно понимает, что ее сковывает страх. И ускоряет события. Снимает с нее футболку, брюки. Все остальное. Она чуть не в обмороке. Кладет ее на одеяло, придавливает всем своим стокилограммовым весом. Она закрывает глаза, стискивает зубы. Концентрируется на одном: не плакать. Потерпеть до его ухода. Цепляется за деревянные столбики койки, сжимает все десять пальцев. Она могла бы сейчас его убить. Этого недолго ждать. Задушить или… Она прикидывает, как его остановить. Единственный способ — смерть. Нужно было сказать «нет»!
Он смотрит ей прямо в глаза. Кажется, понимает, что жизнь его держится на волоске. Отцепляет ее пальцы от столбиков, вдавливает запястья в матрас. Даже не осмеливается сказать: «Не бойся, Марианна». Чувствует ее страх под собой. Может быть, ему это нравится… Марианна так скованна, что ему приходится силой раздвигать ей ноги. Она отворачивается, чтобы не видеть его лица. Думай о наркоте, Марианна. Только о ней. Взгляд ее прикован к неоновой лампе в умывальной. Звезде из пластмассы. Видение, полное жути, оставляющее след на всю жизнь.
Вдруг — мука такая страшная, какой она не испытывала никогда. Страшней ударов, страшней всего на свете. Она хочет закричать, но не получается. Голос пропал. Такое ощущение, будто тело разрывается пополам, голова готова лопнуть. Сжав кулаки, она принимает в себя толчок за толчком.
Это так нестерпимо, что она пытается выскользнуть, освободиться. Но ее запястья пригвождены к койке, тело раздавлено. Она испускает крик, скорее стон. Только сама, наверное, его и слышит. Зрение затуманивается, неоновая звезда тонет в соленом потоке, струящемся по лицу до самой шеи.
Сколько минут это длится? Такое впечатление, что не минут, а часов. Что это никогда не кончится. Что она открыла для себя ворота ада… Оттуда приходят образы. Толпой, все сразу. Ее убийства, ужасы, которые она совершила.
Это твое наказание, Марианна. Расплата за все, что ты натворила.
Слезы текут без остановки. Безмолвно. Потом дух пустеет, покидает ее. Как будто она мертва. Он воспаряет, а она погружается в небытие.
Это длится еще долго. Пока наконец он не освобождает ее запястья. Но она недвижима. Он протягивается рядом, часто, прерывисто дышит. Как дикий зверь за ее спиной. Она слышит его наслаждение. Сама мало-помалу замыкается в своей боли. Хочет тем не менее сбежать. Но сил никаких нет. Никогда еще ее не мучили так жестоко.
Его рука у нее на плече. Она подскакивает, испускает крик. Он не может приступить снова. Это меня убьет. Но он всего лишь разворачивает ее лицом к себе. Заставляет развернуться. Отпрянул, словно от удара. Но она по-прежнему неподвижна.
— Марианна… Ты плачешь?
Она начинает рыдать в голос, он гладит ее по лицу. Говорит нежные слова, выглядит грустным. К ней возвращается дыхание. Она выскальзывает, шатаясь, бредет к туалету. Садится на унитаз, закрывает лицо руками. Плачет наконец от души, вволю. Через пять минут, глубоко вздохнув, отирает слезы.
Так распускаться перед ним — это в договор не входит. Возьми себя в руки, Марианна. Она толкает створку. Он, конечно, все еще здесь.
— Марианна, что с тобой?
Бедный недоумок!
— Ничего.
Она одевается. Он странно смотрит на нее. Прикуривая, она не может сдержать дрожь в пальцах.
— Ты должна была мне сказать, — шепчет он.
— Что?
— Что это у тебя в первый раз…
Вся кровь у нее застывает в жилах, сердце почти останавливается. Она бледнеет, как смерть.
— Что ты такое плетешь?
— Я понял, видишь ли…
— Ты бредишь! К твоему сведению: я была с парнем, когда копы накрыли меня! Чем мы, как ты думаешь, занимались? Вязали крючком?!
— Я… Я не понимаю: раз так, почему ты в таком состоянии?..
— Мне больно! Это было больше трех лет назад!
— Ты ведь согласилась, да? Должна принимать последствия…
— Что я и делаю!
Он не ринется ее насиловать, не набросится на нее. Он задаст ей вопрос: «Ты по-прежнему согласна, Марианна?»
Шаги в коридоре, ключ в замочной скважине, сердце выпрыгивает из груди.
— Добрый вечер, Марианна.
Она не отвечает. Боится, что голос выдаст ее. Он кладет блок сигарет на стол, показывает два пакетика наркоты на ладони. Потом снова кладет их в карман. Как леденцы. Девочка их получит, если пойдет до конца.
Он снимает джемпер. Ему жарко, а она совсем замерзла. Подходит. Ну почему он такой огромный? Марианне кажется, что она бы маялась меньше, будь он маленький и тщедушный. Хотя это тут ни при чем. Он опирается руками о стену, по обе стороны от ее лица. Будто чтобы упрочить ее. Всем телом прижимается к ней.
— Ты по-прежнему согласна, Марианна?
Настал момент сделать правильный выбор. Снова прикоснувшись к наркотику, она больше не сможет без этого обходиться. Сейчас, лицом к лицу с ним, такой исход не кажется очевидным. Она десятки раз проигрывала в голове эту сцену. Зубрила текст. Теперь пришло время представления.
— Это зависит, — отвечает она, — от того, чего именно ты хочешь.
Она припоминает фразы. Главное, не упустить ни слова, ни запятой. Что-то забудешь — и содержание договора изменится.
— Ты знаешь, чего я хочу! — улыбается он.
Улыбается, будто уже получил свое.
— Есть вещи, которые я отказываюсь делать, — уточняет она.
В отроческие годы Марианна думала о любви, о сексе тоже. Но и представить себе не могла, что станет обсуждать с мужчиной столь гнусные подробности. Она перебирала в уме все профессии. Все виды будущего.
Только не думала, что станет тюремной шлюхой.
— Я слушаю тебя, Марианна…
Она прочистила горло. Ей как-то до странности неловко говорить о таких вещах. Ведь она в грязи по самую шею. А он и башмаков не запачкает. Она делает глубокий вдох. Уходит от его магнетического взгляда, закуривает сигарету.
— Никакой содомии, — наконец выговаривает она.
Ничего, что от одного только слова ей дурно. Это нужно было высказать. Изложить. Потому что это — никогда. Даже за тонну героина. Он скрестил руки на груди, прислонился к стене. Явно забавляется.
— О’кей! В любом случае это не мой стиль…
Вот черт! Для него даже и нет никакой потери.
— И еще, ты должен надевать колпачок…
— Я же не совсем дебил! У меня нет намерения заделать тебе малыша, Марианна! Это все? Ты закончила?
— Уф… Нет. Это будет сколько раз?
— Может, ты также хочешь знать, сколько времени каждый раз? Включить хронометр?
— Я спрашиваю: сколько раз?
— Сколько мне захочется.
Тут она думает, не отказаться ли. Он кладет две дозы на стол, перед ее глазами. Как бабло на подушку проститутки. Приманка, на которую клюнет рыбка.
— Ну что, все? Мадемуазель закончила допрос?
— Ты хоть не болен, по крайней мере? Ведь если ты трахаешь всех заключенных…
— Не надо меня принимать за развратника, Марианна!
— А что? Половина девок здесь больна СПИДом!
— Я не болен. Ты, впрочем, тоже. Иначе бы меня сегодня не было здесь. Твое досье у меня на столе, Марианна. Я все о тебе знаю…
Он посмеивается. Ну еще бы!.. Кладет связку ключей на стол. Расстегивает ремень. Она уже по-настоящему дрожит от холода.
— Я еще не сказала «да»! — напоминает Марианна.
— Ты согласна или нет?
Ответ ему известен. Но он хочет услышать, что она продает себя, будто товар на рынке.
— Да.
— Превосходно…
Сначала нужно оплатить сигареты. К этому она привыкла. Втайне надеется, что у него глаза завидущие, а силенок не хватит. Что он больше ничего не сможет… Когда она выходит из туалета, он курит, сидя на койке. Марианна тоже закуривает, стоя у стены. Он явно тянет время. Взял паузу, чтобы подзарядить батарейки. Она начинает стучать зубами.
— Тебе холодно? — удивляется он.
— Да… Это из-за дождя.
Он растаптывает окурок на полу. Ну ясно: не ему же делать уборку! Забавно, что она думает об уборке в такой момент. Он расстегивает рубашку. Подходит. Ей бы хотелось окаменеть, стать мраморной. Похожей на манекены в витринах. Но сердце бешено бьется. Может, все не так скверно, Марианна. Детская игра для взрослых.
Он берет ее за талию, притягивает к себе, касается плеча губами. Не спеша увлекает к постели. Она уставилась на матрас, застыв, как статуя. Внезапно подступает тошнота.
— Марианна, ты что, боишься?
Черт! Мог бы он хотя бы захлопнуть пасть!
— Чего ты ждешь? — бросает она голосом, режущим, как лезвие бритвы.
— Ты должна раздеться…
Когда она и так подыхает от холода… Марианна снимает жилет, сбрасывает обувь. Замирает. Будто в столбняке. Он окончательно понимает, что ее сковывает страх. И ускоряет события. Снимает с нее футболку, брюки. Все остальное. Она чуть не в обмороке. Кладет ее на одеяло, придавливает всем своим стокилограммовым весом. Она закрывает глаза, стискивает зубы. Концентрируется на одном: не плакать. Потерпеть до его ухода. Цепляется за деревянные столбики койки, сжимает все десять пальцев. Она могла бы сейчас его убить. Этого недолго ждать. Задушить или… Она прикидывает, как его остановить. Единственный способ — смерть. Нужно было сказать «нет»!
Он смотрит ей прямо в глаза. Кажется, понимает, что жизнь его держится на волоске. Отцепляет ее пальцы от столбиков, вдавливает запястья в матрас. Даже не осмеливается сказать: «Не бойся, Марианна». Чувствует ее страх под собой. Может быть, ему это нравится… Марианна так скованна, что ему приходится силой раздвигать ей ноги. Она отворачивается, чтобы не видеть его лица. Думай о наркоте, Марианна. Только о ней. Взгляд ее прикован к неоновой лампе в умывальной. Звезде из пластмассы. Видение, полное жути, оставляющее след на всю жизнь.
Вдруг — мука такая страшная, какой она не испытывала никогда. Страшней ударов, страшней всего на свете. Она хочет закричать, но не получается. Голос пропал. Такое ощущение, будто тело разрывается пополам, голова готова лопнуть. Сжав кулаки, она принимает в себя толчок за толчком.
Это так нестерпимо, что она пытается выскользнуть, освободиться. Но ее запястья пригвождены к койке, тело раздавлено. Она испускает крик, скорее стон. Только сама, наверное, его и слышит. Зрение затуманивается, неоновая звезда тонет в соленом потоке, струящемся по лицу до самой шеи.
Сколько минут это длится? Такое впечатление, что не минут, а часов. Что это никогда не кончится. Что она открыла для себя ворота ада… Оттуда приходят образы. Толпой, все сразу. Ее убийства, ужасы, которые она совершила.
Это твое наказание, Марианна. Расплата за все, что ты натворила.
Слезы текут без остановки. Безмолвно. Потом дух пустеет, покидает ее. Как будто она мертва. Он воспаряет, а она погружается в небытие.
Это длится еще долго. Пока наконец он не освобождает ее запястья. Но она недвижима. Он протягивается рядом, часто, прерывисто дышит. Как дикий зверь за ее спиной. Она слышит его наслаждение. Сама мало-помалу замыкается в своей боли. Хочет тем не менее сбежать. Но сил никаких нет. Никогда еще ее не мучили так жестоко.
Его рука у нее на плече. Она подскакивает, испускает крик. Он не может приступить снова. Это меня убьет. Но он всего лишь разворачивает ее лицом к себе. Заставляет развернуться. Отпрянул, словно от удара. Но она по-прежнему неподвижна.
— Марианна… Ты плачешь?
Она начинает рыдать в голос, он гладит ее по лицу. Говорит нежные слова, выглядит грустным. К ней возвращается дыхание. Она выскальзывает, шатаясь, бредет к туалету. Садится на унитаз, закрывает лицо руками. Плачет наконец от души, вволю. Через пять минут, глубоко вздохнув, отирает слезы.
Так распускаться перед ним — это в договор не входит. Возьми себя в руки, Марианна. Она толкает створку. Он, конечно, все еще здесь.
— Марианна, что с тобой?
Бедный недоумок!
— Ничего.
Она одевается. Он странно смотрит на нее. Прикуривая, она не может сдержать дрожь в пальцах.
— Ты должна была мне сказать, — шепчет он.
— Что?
— Что это у тебя в первый раз…
Вся кровь у нее застывает в жилах, сердце почти останавливается. Она бледнеет, как смерть.
— Что ты такое плетешь?
— Я понял, видишь ли…
— Ты бредишь! К твоему сведению: я была с парнем, когда копы накрыли меня! Чем мы, как ты думаешь, занимались? Вязали крючком?!
— Я… Я не понимаю: раз так, почему ты в таком состоянии?..
— Мне больно! Это было больше трех лет назад!
— Ты ведь согласилась, да? Должна принимать последствия…
— Что я и делаю!