Искупление кровью

Через десять нескончаемых минут Моника явилась в компании Даниэля. Осторожно приблизилась к Марианне. Что, если это очередной ее фокус?

— Мадемуазель де Гревиль!

Марианна открыла глаза. Застывшая, свернувшаяся на полу, она была похожа на пластмассовую куклу в человеческий рост, более натуральную, чем сама природа.

— Хотите, чтобы мы вызвали врача?

Даниэль подошел тоже и несколько секунд смотрел на девушку. Потом взял ее на руки и вынес из камеры. Моника следовала за ним тенью. Он зашел в комнату отдыха и положил Марианну на кровать, где обычно спали охранницы во время ночных дежурств. Теперь нужно было отделаться от Моники.

— Я ею займусь, — сказал Даниэль. — Продолжайте обход.

— Разве мы не должны доставить ее в санчасть?

— Там ей ничем не помогут. У нее нервный припадок. Это пройдет.

— Нервный припадок? Мне это больше напоминает абстинентный синдром…

— Если даже и так, все равно это пройдет! — раздраженно проговорил он.

Моника пыталась было возразить, но, встретив гневный взгляд шефа, передумала. Она выплыла в коридор, что-то бормоча себе под нос. Это не по правилам. Офицер определенно слишком вольно обращается с регламентом, это плохо кончится.

Даниэль закрыл дверь и присел на край кровати. Вгляделся в лицо молодой женщины, прикоснулся к ее ноге, твердой, как кусок дерева.

— Что ты вытворяешь, а? — спросил он мягко.

— Мне нужно…

— Речи быть не может.

Она расплакалась, как капризная девочка, стала кусать пальцы; он взял ее за руку.

— Пожалуйста!

— У меня нет! Думаешь, я так и хожу все время с карманами, полными дури? Дам тебе кодеин. Это все, что я могу для тебя сделать… Лежи тихо, о’кей?

Как еще она могла лежать? Через минуту он вернулся с двумя таблетками. Ей было трудно пить, губы окаменели. Оставалось только ждать, пока лекарство подействует. Даниэль держал ее за руку, это успокаивало. Еще четверть часа длился припадок, близкий к агонии. Впечатляющее зрелище: но он навидался наркоманов в ломке, которые, казалось, вот-вот умрут.

Но Марианна пришла в себя. Мышцы расслабились, дыхание выровнялось. Даниэль вытер кровь носовым платком. Простыни испачканы, Моника станет ворчать.

— Полегчало? Я отведу тебя…

— Погоди немного… Ты мне дашь еще? Кодеина…

— Дам две таблетки, выпьешь завтра утром. Хорошо?

Он помог ей приподняться, какое-то время она сидела на постели, положив голову на руки. Даниэль курил сигарету и терпеливо ждал.

Припадок прошел, и Марианна горько укоряла себя за то, что позвала его. Выказала слабость в очередной раз. Выдала себя так глупо. Почему, черт побери, было не подождать, пока все пройдет! Потому, что ничего бы не прошло, наверное.

— Отчего этот припадок? — спросил начальник.

— Оттого, что у меня все болит! — ответила она, вставая.

Марианна ополоснула лицо над старой раковиной.

— Завтра схожу в санчасть, возьму для тебя кодеина на всю неделю.

Она хотела поблагодарить, но слова не шли с языка. Запила их водой, как горькую пилюлю. Сострадание ранило ее сильнее, чем ломка или тумаки. От него ей было нужно другое. Но что?

— Ты до посинения напугала мадам Оберже!

— Ничего, оклемается! Она ведь и своей тени боится…

— Дай ей шанс.

Она посмотрела ему прямо в глаза. Это произвело обычный эффект.

— А я? Кто мне даст шанс?

— Что, по-твоему, я для тебя делаю? Я мог оставить тебя в камере, корчиться на полу от боли… Я ведь не доктор, в конце концов!

— Это из-за тебя мне так плохо! — закричала она.


— И что? Я мог бы на это наплевать с высокой колокольни, поверь!

Марианна шла за ним по темному коридору. Желая всадить ему нож между лопаток. Ранить насмерть мужчину, одно присутствие которого превратилось в пытку. И она сама позвала на помощь мучителя.

— Нужно будет заплатить за кодеин? — вдруг спросила она. — И какая цена?

Он развернулся. Выстрел достиг цели. Это было видно по его лицу. Весьма отрадно. Думает, можно купить меня пилюлями и этой повадкой доброго сенбернара!

Но у сенбернара, кроме всего прочего, отличные зубы.

— Ты знаешь расценки! Но расплатишься, когда будешь в состоянии, — припечатал он. — Сейчас на тебя жалко смотреть.

Чешутся кулаки, возникает горячее желание разорвать его на мелкие клочья. Самый природный ее рефлекс. Но она дошла за ним следом до двери в сто девятнадцатую, слишком вымотанная, чтобы ранить как-то иначе, кроме как словами.

— Ты нападаешь, я даю сдачи, — добавил он.

— Хватит болтать, открывай, и чтобы я больше не видела твоей рожи!

— В следующий раз я пальцем не пошевелю ради тебя.

— Открывай! Тебе за это платят. Чтобы ты открывал и закрывал решетки. Ты ничего другого и не умеешь делать, заметь. Это тебе по руке! Ведь во всем остальном ты полное ничтожество. Не знаю, как твоя жена тебя терпит!

Тут она ударила сильно. Слишком сильно, без сомнения. Сильней, чем в прошлый раз по яйцам. Она наконец истребила всякую жалость в нем, ни следа ее не осталось в его взгляде. Наконец. Один только гнев. Это принесло ей больше облегчения, чем кодеин.

— Но она, наверное, не хочет ложиться с тобой! Потому-то я тебе и нужна, — продолжала она язвительно.

Нетрудно пойти до конца! Поставить под сомнение его мужское достоинство — это хуже любого удара. Даниэль вдруг схватил ее за руку, силой втащил в кабинет. Дверь хлопнула, перегородки задрожали. Бой начался. Она всегда любила вступать на ринг. Улыбалась дерзко, как она одна умела.

— В какую игру ты играешь, Марианна?

— Я? Я не играю, начальник!

— У тебя проблемы?

— Никаких проблем. Разве что приходится кувыркаться с жалким типом вроде тебя!

— Уймись, прекрати меня провоцировать! — закричал он. — Иначе…

— Иначе — что? Снова меня изобьешь? Подожди хоть, пока эти синяки сойдут!

— Незачем бить! Я знаю более действенный способ! Мне достаточно забыть о твоем существовании… Ты останешься ни с чем. Ни сигарет, ни дури — ничего!

Бой становился опасным. Даниэль бил ниже пояса, наносил удары, запрещенные правилами потому, что их нельзя отразить. Она на мгновение забыла о своей ахиллесовой пяте. Он — нет. Она заставила себя сдержаться. Приготовилась к мучительному отступлению.

— Ну что? Будешь еще меня изводить? Говорить со мной, как со своей собакой?

— У меня нет собаки!

— А у меня — есть. Сука.

— Вот и прекрасно. Мне-то что за дело до этого!

Того гляди еще и о детках заговорит! И почему бы не о жене, раз о ней речь зашла! Марианна уселась на стул с развязным видом.

— Не хочешь знать, как ее зовут?

— Говорю тебе: чихать мне на твою псину! — буркнула она.

— Ее зовут Марианна… Красивое имя, не находишь?

И он вступил в игру, убийственную, беспощадную. Марианна приняла оскорбление близко к сердцу. Полная ярости, взвилась, словно подброшенная пружиной. Даниэль прочитал угрозу в ее взгляде. Марианна бросилась на него, но эффект неожиданности пропал, да и сил недоставало. Он схватил ее, даже не дав к себе прикоснуться. Повалил на стол, завел руки за спину, защелкнул наручники на запястьях. Она сопротивлялась для проформы: слишком поздно. Только боль усилилась.

Даниэль развернул ее к себе, увидел глаза, полные бешенства, лицо, искаженное яростью.

— Что с тобой, Марианна? Затаила злобу? Хочешь свести счеты?

— Отпусти, сволочь!

— Думаю, ночка в карцере тебя образумит!

— Мерзавец! Кусок дерьма!

— Эй! Повежливей, красавица!

Он силой выволок ее из кабинета, крепко держа за руку. Толкал вперед, вниз по лестнице, ведущей в дисциплинарный отсек. Этот путь она могла пройти с закрытыми глазами. Такая сцена с ее участием разыгрывалась сотню раз. Только в этот раз она сама навлекла на себя суровое наказание. Когда они спустились, Даниэль так сильно пихнул ее, что она приземлилась на колени. Он открыл камеру для буйных, подхватил узницу и затащил ее внутрь. Безмерная тревога ударами молота отдавалась в животе. Что он с ней сделает, как отомстит? Защищаться не было сил, даже желания не было. Она сама его довела. Разбудила в нем ярость. Только затем, чтобы он причинил ей боль. Чтобы найти повод его возненавидеть. Раз и навсегда. Единственное оружие, которым она еще могла потрясать, — дерзкая улыбка, подобная последнему жалкому лоскуту, прикрывающему наготу.