Искупление кровью

— Не знаю…

Струйка крови вытекла изо рта, как только она заговорила. Он подумал о внутреннем кровотечении. Но сохранял спокойствие. На миг представил ее мертвой. Это даже принесло какое-то облегчение.

— Попытайся встать, — сказал он, беря ее за руки.

Такое впечатление, будто он схватился за две ледышки. Осторожно потянул, поднял ее с пола.

— Как ты себя чувствуешь?

— Больно вот здесь, — сказала она, прижимая руки к животу. — Кажется, я умираю… Будто вся распухаю изнутри.

— Пойдем в соседнюю камеру, там можно прилечь.

Он провел ее в соседний карцер, осторожно уложил на тюфяк. Задрал свитер: синяки повсюду, кроме того места, где, по ее словам, болело больше всего; это его немного успокоило. Он положил туда ладонь, Марианна дернулась. Она часто дышала, будто только что пробежала марафон.

Ее помертвевшие губы дрожали.

— Замерзла? Я принес тебе другой свитер, можешь переодеться.

— Мой совсем пропал! Весь в крови! Уже не отстирать… У меня больше нет шмоток… У меня ничего нет…

— Ты из-за этого переживаешь? — удивился он. — Я найду тебе другой свитер, такого же цвета…

— Ты врешь! Ты говоришь это, чтобы я поднялась в камеру!

— Разве я когда-нибудь врал тебе, Марианна? Достану я другой свитер. Нужно время, чтобы найти такой же, только и всего.

— У меня уже нет времени…

Она умолкла, судорожно вздохнула. Ее глаза, широко открытые, были устремлены в пустоту.

— У тебя ломка, да?

— Не думаю… Кажется, меня вот-вот разорвет… Не могу дышать… Не хочу подниматься наверх! Хочу остаться здесь!

Даниэль вдруг успокоился. Ведь хватает же у нее сил упрямиться. Губы она себе искусала, отсюда и кровь. Никакое не внутреннее кровотечение. Скорей колоссальный приступ тоски. Значит, нужно ее сломать. Вывести из себя, ему не привыкать к этому.

— Все, хватит спорить! Переодевайся и пошли наверх! Там Жюстина уже заждалась тебя!

Марианна задрожала еще пуще. Даниэль насильно усадил ее, она вскрикнула.

— Хватит хныкать!

— Оставь меня в покое! Я хочу умереть здесь!

— Умереть? Увы, не сегодня вечером. Сначала Жюстина хочет с тобой поговорить. Она так разозлилась, слов нет!

Даниэль швырнул ей свитер в лицо, она приняла это как пощечину.

— Ну что? Подходит? — заорал начальник.

Марианна запуталась в рукавах.

— Ты что, уже и одеться сама не можешь?!

Она взглянула на него растерянно, он ответил насмешливой улыбкой. Грубо сорвал ее с койки, потащил к выходу. Она вцепилась в решетку.

— Не хочу туда идти!

Даниэль схватил ее за руку, но она держалась крепко.

— Хватит меня доставать! Будто мне делать больше нечего! Шевели ногами, маленькая грязная зэчка!

Марианна, не отрывая рук от решетки, зарыдала в голос и соскользнула на пол. От этих конвульсивных рыданий все тело ее сотрясалось, будто под ударами тока.

Даниэль закрыл решетку, присел рядом. Он никогда еще не видел ее в таком состоянии. Внутреннее кровотечение, почти что так: истечение слез, криков, страдания, слишком долго сдерживаемого. И все-таки последним усилием она пыталась обуздать прилив, воздвигнуть плотину перед потоком. Даниэль привлек ее к себе: такое впечатление, будто в его объятиях стальная пластина.

— Дай себе волю, — прошептал он. — Пускай все выльется…

Марианна положила голову ему на грудь, туда, где начинается шея, руки закинула ему на плечи. И ее наконец прорвало. Настоящий потоп слез… Пусть его пуловер промокнет, это ничего. Зато расплавится сталь. Даниэль провел рукой по ее непокорным волосам. Даже поцеловал в лоб. Так он утешал свою дочь. Вот только Марианна не была ему дочерью. Пробуждала в нем совсем другие чувства. Немного опасные. Но эти движения, эти ласки, казалось, умиротворяли ее, и он повторял их. Снова и снова.

— Так лучше? — спросил он.


Марианна немного отстранилась. Ровно настолько, чтобы открыть глаза.

— Ты не мог бы погасить свет? — попросила дрожащим голосом.

Он прошел к выключателю, потом вернулся. Прикурил сигарету, дал ей. Искусственный свет проникал в окошко, ни единый звук не нарушал спокойствия. Даниэль и сам закурил. Свитер весь промок. Бывают же такие дни. Один свитер в крови Марианны, другой в ее слезах. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, погладил по щеке. Марианна перехватила его руку, стиснула ее, развернулась к нему лицом. Он угадывал в полутьме ее глаза, в которых сверкали тысячи огней. Слезы еще текли. Затяжной дождь. Марианна докурила сигарету, бросила окурок в унитаз. Прямо в кольцо. Она никогда не промахивается.

— Ну что, пошли? — произнес Даниэль. — Пора подниматься…

Ее ладонь, вложенная в его руку, сжалась от страха. Она еще не была готова.

— Я… Я хотела бы остаться здесь… Отдай мою камеру той, другой…

Даниэль улыбнулся. Кто бы поверил, что однажды услышит от нее такое…

— Ты вернешься в сто девятнадцатую…

— Я причиню ей зло! — всхлипнула Марианна. — Причиню ей зло! Я только это и умею делать! Я злая, насквозь испорченная!

Он уже не улыбался, растроганный до глубины души. Марианна снова расплакалась, растаяла, приникла к нему. Даниэль искал нужные слова, долго не находил их.

— Вот видишь, ты молчишь! — прошептала она между двумя рыданиями. — Знаешь, что я права… Надо это прекратить! Надо прикончить меня. Как бешеную собаку! Тебе всего лишь надо меня убить! Скажешь, что я угрожала тебе! Что на тебя напала!

— Хватит молоть чепуху! — резко оборвал он.

Тяжело было это слышать, даже ему — а он видел и слышал вещи куда похуже.

Она цеплялась за Даниэля, буквально растекалась по его телу. Никогда еще она так не чувствовала его близость. Давно так не чувствовала чью-либо близость.

— Я не должен был так избивать тебя утром, — произнес он, будто говорил сам с собой.

— Ты должен был бить сильнее… Тогда бы все уже кончилось.

Он попытался понять ее боль. Разделить ее. Давно ему не доводилось так страдать.

— Нельзя терять надежду, Марианна… Знаю, тюрьма — жестокая вещь, но все же…

— Ты ничего не понял… Это саму себя я больше не могу терпеть… Видеть, что я натворила, кем стала… Каждую ночь я снова и снова убиваю тех людей… А они возвращаются, все время. Даже когда я сплю…

Все еще тяжелей, чем он думал. Но прежде всего следует подумать о себе. Не дать затащить себя в пропасть. Даниэль хотел отстраниться, Марианна в отчаянии уцепилась за него. Он стиснул зубы. Сам виноват. Преступил пределы, которые нельзя преступать. Совершил ошибки, которых совершать нельзя. Как теперь ее оттолкнуть? Дать захлебнуться? Хватит ли у него жестокости бросить ее на произвол судьбы? Может быть, препоручить ее Жюстине?

— Марианна, мы сейчас поднимемся… Если захочешь, можешь поговорить с Жюстиной…

— Нет! Она ненавидит меня!

— Что ты, ничего подобного! Я тебе соврал! Просто хотел, чтобы ты выплакалась! Какое там «ненавидит»! Она даже ходила к директору, жаловалась, что я тебя избил!

Марианна вглядывалась в него с безмерной тоской:

— Ты теперь меня бросишь?

Он выдавил из себя улыбку:

— Что ты! Я не такой подлец!

— Не хочу, чтобы ты меня бросал…

У нее было ощущение, будто ее затягивает трясина, будто перед ней чаша, в которой не иссякает питье. Почему ей так хочется остаться рядом с ним? С ним, кого она так часто ненавидела, столько раз презирала… На кого злилась из глубины своей камеры столько долгих ночей. Кто так сильно избил ее не далее как утром!

— Очень мило с твоей стороны, — проговорил он, стараясь скрыть неловкость. — Успокойся, я никуда не денусь… А теперь нужно идти. Тебе оставили горячий ужин…

— Я не голодна.

— Ты за весь день не проглотила ни крошки. Тебе необходимо поесть…

Он уже и не знал, чем еще выманить ее отсюда. Можно было, конечно, действовать силой. Ведь он так часто с ней эту силу применял. Но в этот вечер к ремеслу вертухая не лежала душа. Будто эти свои замашки он оставил в гардеробной, вместе с мундиром. Скобки, которые следовало как можно скорее закрыть. Вот только Марианна все еще прижималась к нему. Ее лицо совсем близко. И он не хотел, чтобы это кончалось. Ее глаза, такие красивые, все еще под пеленою слез, струящихся по щекам так тихо, медленно… Без остановки…

— Больно? — спросила она, погладив его подбородок.

Да, вообще-то, уже становилось больно. Настолько он ее хотел. Настолько терял над собой контроль.

— Еще чего! Думаешь, ты способна сделать мне больно своими кулачишками?

Может быть, обидев ее, он своего добьется. Вскочит в последний вагон! Надо же, запутался в собственных сетях! Сказать, что ли, что его ждет жена? Чувствуя себя последней сволочью, он грубо оттолкнул Марианну.

Встал, глубоко вздохнул. Не проходило. Закручивалось в нем какой-то адской спиралью. Марианна по-прежнему не сводила с него влажных глаз обиженной девочки.