Искупление кровью
Часть 141 из 180 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Сейф?
— Ну да, сейф. Где он?
— Там. — Он ткнул пальцем в безобразную мазню на стене.
— Открывай…
Он снял картину, вытер пот со лба, набрал код.
— На колени, — скомандовала Марианна. — Руки за голову.
— Прошу вас…
— Делай, что сказано! — заорала она.
Прокурор встал на колени возле стола. Марианна сунулась в сейф: связка банкнот, часы, футляры для драгоценностей, письма. Она побросала все это в кожаный чемоданчик, добавив туда же досье Шарона.
— Ключи от ворот?..
— Они… Они висят в вестибюле… Перед дверью… Берите и уходите.
Марианна закрыла чемоданчик. Пора кончать. Сейчас или никогда.
Она или он. Он или Даниэль.
Стрелять в человека. Когда он стоит на коленях. Выше ее сил. Может быть, если он встанет, получится.
— Поднимайся…
Он выпрямился с ловкостью и грацией страдающего ревматизмом носорога. Затрясся, словно больной Паркинсоном в терминальной стадии. Марианна смотрела ему прямо в глаза. Палец на спусковом крючке. Нервы в полном раздрае.
Нет, она ни за что не сможет. Подумай о Даниэле. Подумай о себе. Подумай о детишках… Ей было нужно услышать признание. Чтобы найти в себе силы для выстрела.
— Кажется, ты любишь ребятишек, Обер… Настолько, что пользуешься ими для всяких гнусностей…
Он вытаращил глаза. Пот струился из-под волос, ручьями стекал на шею.
— Я, видишь ли, в курсе… Знаю, что ты — педофил! ПЕ-ДО-ФИЛ!
— Да никогда в жизни, Марианна!
— Не называй меня Марианной! — кричала она в истерике. — Я знаю, что ты вытворяешь с детьми! Ты и твоя подружка-судья!
Он казался ошеломленным. Классный комедиант, этот прокурор!
— Мадемуазель де Гревиль, клянусь вам, что…
— Ты негодяй! Ты за это заплатишь!
Он дрожал все сильнее, умолял ее взглядом. Она сжимала рукоятку пистолета. Колебалась. Что, если Фрэнк солгал? Так или иначе, это нужно сделать — ради Даниэля. Марианна прошлась по гостиной. На короткий миг повернулась к прокурору спиной.
Никогда не поворачивайся спиной к противнику. Ее ведь этому учили!
Яростный удар сзади по черепу взметнулся взрывом, окрасил все, что было в пределах видимости, в алые тона. Марианна разжала пальцы и упала ничком на канапе. Тут же со стоном развернулась. Увидела, как сверкают обломки снаряда, хрустальной пепельницы, а главное — Обера, который наклонялся, чтобы подобрать оружие.
Она вскочила с невероятной быстротой и, испустив боевой клич, набросилась на прокурора в тот самый момент, когда его пальцы коснулись «глока». Они покатились по плиткам пола, Марианна задыхалась под тяжестью восьмидесяти килограммов чистой ярости. Обер молотил ее по лицу кулаками, страх и отчаяние удваивали его силы. Следовавшие один за другим неистовые удары отдавались в мозгу. Наконец Марианне удалось блокировать его руки, она оттолкнула прокурора, вскочила. Декор в классическом стиле кружился перед ней в вальсе. Позолота и маркетри слились в одну адскую фарандолу.
Но зрение ее было все же достаточно ясным, чтобы различить прокурора, подползающего к стволу. И снова он коснулся пистолета кончиками пальцев. Марианна прыгнула, придавила Обера к полу, села на него верхом. Пистолет заскользил по плиткам, все дальше и дальше.
— Мразь! Подонок!
Она стиснула его голову, приложила лицом об пол. Несколько раз. В каком-то мрачном неистовстве. Он стонал, извивался, попусту дергал руками.
У Марианны де Гревиль был шанс. Она выросла в благополучной среде, ни в чем не нуждаясь.
Отпустив его голову, она стала бить кулаками по затылку. Колотила с невиданной яростью, выкрикивая при этом:
— Я нуждалась в любви, мудак! Я нуждалась в любви! В любви!
Прокурор уже не стонал. Не двигался. Но она продолжала бить.
— Ты не имел права так со мной обойтись! Не имел права!
Наконец она прекратила расправу. Кулаки сжаты, рот перекошен, глаза вылезли из орбит. Она вскочила на ноги, чуть не упала снова, так все кружилось перед глазами. Слезы смешались с кровью на ее лице. Она подобрала пистолет, несколько секунд стояла неподвижно. Перед зрелищем мужчины, лежавшего без чувств, лицом в небольшой красной лужице.
Убедись, что он мертв, Марианна… Голос Фрэнка продолжал отдавать приказы. Фрэнк…
Она забыла о копах, которые ждали снаружи. На мгновение забыла, зачем она здесь. Встала на колени перед телом, приложила дуло пистолета к черепу. Прямо над разбитым затылком. Дуло дрожало, как и ее рука до самого плеча.
Стреляй, Марианна. Он все равно уже мертвый. Стреляй. Чтобы спасти Даниэля.
Затаив дыхание, она надавила на гашетку. Тело приподнялось, прянуло в ужасающем подскоке, брызги крови, ошметки плоти, осколки костей полетели ей в лицо. Она отползла подальше, скользя на ягодицах. С мгновение, остолбенев, глядела на труп. Потом стала вытирать запачканное лицо, будто желая содрать с него кожу. Успокойся, Марианна. Канай отсюда.
Кажется, Марианна де Гревиль неспособна отличить добро от зла… Тем не менее ее признали ответственной за свои поступки…
Она медленно поднялась, забрала чемоданчик и, пошатываясь, направилась к вестибюлю. Столько крови на лице. Ее и Обера. Ей пришлось еще раз сделать краткую передышку. На грани обморока.
Итак, я требую примерного наказания, самого тяжкого, какое возможно…
Она захватила все связки ключей и сломя голову припустила к воротам. Оказавшись на улице, пошла сначала не в ту сторону. Вернулась, побежала быстрее. Словно за ней гналась стая голодных волков. Вот, наконец, фургон! Марианна устремилась к нему. Не смогла вовремя остановиться, врезалась в корпус, будто гоночная машина без тормозов. Копы моментально выскочили, нашли ее лежащей на асфальте. В ужасающем состоянии. Почти бездыханной. Лицо, руки, одежда в кровавых пятнах. Блуждающий взгляд.
Фрэнк втащил ее в фургон, уложил на банкетку, изъял «глок». Марианна открыла глаза: три взволнованных лица склонились над ней.
— Марианна? Что произошло? Ты меня слышишь? Ребята, дайте воды…
Филипп передал бутылку минералки. Фрэнк брызнул в лицо Марианне, та вздрогнула. Фрэнк приподнял ее за плечи:
— Марианна? Ты меня слышишь?
— Слышу…
— Он мертв? Ты убила его?
Фрэнк грубо встряхнул ее.
— Да, — простонала она в смертельной тоске.
— Ты уверена, что он мертв? — орал Фрэнк.
— Да! — выкрикнула Марианна, злобно отталкивая его. — Он мертв! МЕРТВ!
— А досье?
— Оно в чемоданчике, — сказал Лоран. — Я только что проверил.
— Тогда поехали! — приказал комиссар. — Нечего здесь торчать.
Капитан сел за руль. Фрэнк, успокоенный, занялся Марианной, которую фургон уже увозил к новым ужасам.
Она разразилась слезами. Фрэнк заключил ее в объятия.
Филипп, сидевший позади, цеплялся за стол для прослушки, чтобы не так трясло на поворотах. Фрэнк заметил у Марианны рану на голове.
— Вы дрались? — спросил он шепотом. — Что там произошло?
Рассказывать она была не в состоянии, только рыдала. Испортила рубашку фирмы «Лакост», которая была на комиссаре. Залила слезами, запятнала кровью.
Лоран остановился на выезде из города, припарковался на убогой площадке для пикников. В этот раз Марианну вырвало на обочину. Ее поддерживал Фрэнк, ни на шаг от нее не отходивший. Присосавшийся как пиявка.
Лоран курил, прислонившись к фургону. Будто бы ехал в отпуск со своим семейством. Филипп ходил кругами. Грыз ногти.
Над этим своеобычным экипажем занималась заря.
Жюстина отдежурила ночь. Одна, по причине жестокой нехватки персонала. Во всех смыслах слова жестокой. Она глядела, как над смотровыми вышками занимается день. За всю ночь не сомкнула глаз. Хотя заключенные ее не беспокоили. Никто не скандалил. Ни ломки, ни драки, ни приступа тоски: некого унимать и утешать некого. Оставалась собственная тоска, груз которой предстояло нести.
Что-то пожирало ее изнутри, беспрерывно, методически. Как паразит, питающийся ее жизнью, медленно иссушающий ее. Безмерное горе. Скорбь, бессильная злоба. Чувство вины. Ненависть. И боязнь этой самой ненависти. Множество паразитов, по правде говоря.
Она мерила шагами коридор, вдоль которого располагались одиночные камеры. Прошла мимо сто девятнадцатой: та до сих пор пустовала. И это тоже жестоко. Жюстина скучала по Марианне. Остановилась перед сто двадцать седьмой. Открыла глазок. ВМ уже пробудилась. Делала зарядку.
Несколько мгновений Жюстина наблюдала за ней. Боевая машина, всегда на ходу. Всегда готова. Никогда не ленится, не впадает в отчаяние. Жюстина вошла, ВМ выпрямилась:
— Доброе утро, надзиратель… Что-то случилось?
Жюстина присела к столу:
— Можно взять у вас сигарету?
— Ну да, сейф. Где он?
— Там. — Он ткнул пальцем в безобразную мазню на стене.
— Открывай…
Он снял картину, вытер пот со лба, набрал код.
— На колени, — скомандовала Марианна. — Руки за голову.
— Прошу вас…
— Делай, что сказано! — заорала она.
Прокурор встал на колени возле стола. Марианна сунулась в сейф: связка банкнот, часы, футляры для драгоценностей, письма. Она побросала все это в кожаный чемоданчик, добавив туда же досье Шарона.
— Ключи от ворот?..
— Они… Они висят в вестибюле… Перед дверью… Берите и уходите.
Марианна закрыла чемоданчик. Пора кончать. Сейчас или никогда.
Она или он. Он или Даниэль.
Стрелять в человека. Когда он стоит на коленях. Выше ее сил. Может быть, если он встанет, получится.
— Поднимайся…
Он выпрямился с ловкостью и грацией страдающего ревматизмом носорога. Затрясся, словно больной Паркинсоном в терминальной стадии. Марианна смотрела ему прямо в глаза. Палец на спусковом крючке. Нервы в полном раздрае.
Нет, она ни за что не сможет. Подумай о Даниэле. Подумай о себе. Подумай о детишках… Ей было нужно услышать признание. Чтобы найти в себе силы для выстрела.
— Кажется, ты любишь ребятишек, Обер… Настолько, что пользуешься ими для всяких гнусностей…
Он вытаращил глаза. Пот струился из-под волос, ручьями стекал на шею.
— Я, видишь ли, в курсе… Знаю, что ты — педофил! ПЕ-ДО-ФИЛ!
— Да никогда в жизни, Марианна!
— Не называй меня Марианной! — кричала она в истерике. — Я знаю, что ты вытворяешь с детьми! Ты и твоя подружка-судья!
Он казался ошеломленным. Классный комедиант, этот прокурор!
— Мадемуазель де Гревиль, клянусь вам, что…
— Ты негодяй! Ты за это заплатишь!
Он дрожал все сильнее, умолял ее взглядом. Она сжимала рукоятку пистолета. Колебалась. Что, если Фрэнк солгал? Так или иначе, это нужно сделать — ради Даниэля. Марианна прошлась по гостиной. На короткий миг повернулась к прокурору спиной.
Никогда не поворачивайся спиной к противнику. Ее ведь этому учили!
Яростный удар сзади по черепу взметнулся взрывом, окрасил все, что было в пределах видимости, в алые тона. Марианна разжала пальцы и упала ничком на канапе. Тут же со стоном развернулась. Увидела, как сверкают обломки снаряда, хрустальной пепельницы, а главное — Обера, который наклонялся, чтобы подобрать оружие.
Она вскочила с невероятной быстротой и, испустив боевой клич, набросилась на прокурора в тот самый момент, когда его пальцы коснулись «глока». Они покатились по плиткам пола, Марианна задыхалась под тяжестью восьмидесяти килограммов чистой ярости. Обер молотил ее по лицу кулаками, страх и отчаяние удваивали его силы. Следовавшие один за другим неистовые удары отдавались в мозгу. Наконец Марианне удалось блокировать его руки, она оттолкнула прокурора, вскочила. Декор в классическом стиле кружился перед ней в вальсе. Позолота и маркетри слились в одну адскую фарандолу.
Но зрение ее было все же достаточно ясным, чтобы различить прокурора, подползающего к стволу. И снова он коснулся пистолета кончиками пальцев. Марианна прыгнула, придавила Обера к полу, села на него верхом. Пистолет заскользил по плиткам, все дальше и дальше.
— Мразь! Подонок!
Она стиснула его голову, приложила лицом об пол. Несколько раз. В каком-то мрачном неистовстве. Он стонал, извивался, попусту дергал руками.
У Марианны де Гревиль был шанс. Она выросла в благополучной среде, ни в чем не нуждаясь.
Отпустив его голову, она стала бить кулаками по затылку. Колотила с невиданной яростью, выкрикивая при этом:
— Я нуждалась в любви, мудак! Я нуждалась в любви! В любви!
Прокурор уже не стонал. Не двигался. Но она продолжала бить.
— Ты не имел права так со мной обойтись! Не имел права!
Наконец она прекратила расправу. Кулаки сжаты, рот перекошен, глаза вылезли из орбит. Она вскочила на ноги, чуть не упала снова, так все кружилось перед глазами. Слезы смешались с кровью на ее лице. Она подобрала пистолет, несколько секунд стояла неподвижно. Перед зрелищем мужчины, лежавшего без чувств, лицом в небольшой красной лужице.
Убедись, что он мертв, Марианна… Голос Фрэнка продолжал отдавать приказы. Фрэнк…
Она забыла о копах, которые ждали снаружи. На мгновение забыла, зачем она здесь. Встала на колени перед телом, приложила дуло пистолета к черепу. Прямо над разбитым затылком. Дуло дрожало, как и ее рука до самого плеча.
Стреляй, Марианна. Он все равно уже мертвый. Стреляй. Чтобы спасти Даниэля.
Затаив дыхание, она надавила на гашетку. Тело приподнялось, прянуло в ужасающем подскоке, брызги крови, ошметки плоти, осколки костей полетели ей в лицо. Она отползла подальше, скользя на ягодицах. С мгновение, остолбенев, глядела на труп. Потом стала вытирать запачканное лицо, будто желая содрать с него кожу. Успокойся, Марианна. Канай отсюда.
Кажется, Марианна де Гревиль неспособна отличить добро от зла… Тем не менее ее признали ответственной за свои поступки…
Она медленно поднялась, забрала чемоданчик и, пошатываясь, направилась к вестибюлю. Столько крови на лице. Ее и Обера. Ей пришлось еще раз сделать краткую передышку. На грани обморока.
Итак, я требую примерного наказания, самого тяжкого, какое возможно…
Она захватила все связки ключей и сломя голову припустила к воротам. Оказавшись на улице, пошла сначала не в ту сторону. Вернулась, побежала быстрее. Словно за ней гналась стая голодных волков. Вот, наконец, фургон! Марианна устремилась к нему. Не смогла вовремя остановиться, врезалась в корпус, будто гоночная машина без тормозов. Копы моментально выскочили, нашли ее лежащей на асфальте. В ужасающем состоянии. Почти бездыханной. Лицо, руки, одежда в кровавых пятнах. Блуждающий взгляд.
Фрэнк втащил ее в фургон, уложил на банкетку, изъял «глок». Марианна открыла глаза: три взволнованных лица склонились над ней.
— Марианна? Что произошло? Ты меня слышишь? Ребята, дайте воды…
Филипп передал бутылку минералки. Фрэнк брызнул в лицо Марианне, та вздрогнула. Фрэнк приподнял ее за плечи:
— Марианна? Ты меня слышишь?
— Слышу…
— Он мертв? Ты убила его?
Фрэнк грубо встряхнул ее.
— Да, — простонала она в смертельной тоске.
— Ты уверена, что он мертв? — орал Фрэнк.
— Да! — выкрикнула Марианна, злобно отталкивая его. — Он мертв! МЕРТВ!
— А досье?
— Оно в чемоданчике, — сказал Лоран. — Я только что проверил.
— Тогда поехали! — приказал комиссар. — Нечего здесь торчать.
Капитан сел за руль. Фрэнк, успокоенный, занялся Марианной, которую фургон уже увозил к новым ужасам.
Она разразилась слезами. Фрэнк заключил ее в объятия.
Филипп, сидевший позади, цеплялся за стол для прослушки, чтобы не так трясло на поворотах. Фрэнк заметил у Марианны рану на голове.
— Вы дрались? — спросил он шепотом. — Что там произошло?
Рассказывать она была не в состоянии, только рыдала. Испортила рубашку фирмы «Лакост», которая была на комиссаре. Залила слезами, запятнала кровью.
Лоран остановился на выезде из города, припарковался на убогой площадке для пикников. В этот раз Марианну вырвало на обочину. Ее поддерживал Фрэнк, ни на шаг от нее не отходивший. Присосавшийся как пиявка.
Лоран курил, прислонившись к фургону. Будто бы ехал в отпуск со своим семейством. Филипп ходил кругами. Грыз ногти.
Над этим своеобычным экипажем занималась заря.
Жюстина отдежурила ночь. Одна, по причине жестокой нехватки персонала. Во всех смыслах слова жестокой. Она глядела, как над смотровыми вышками занимается день. За всю ночь не сомкнула глаз. Хотя заключенные ее не беспокоили. Никто не скандалил. Ни ломки, ни драки, ни приступа тоски: некого унимать и утешать некого. Оставалась собственная тоска, груз которой предстояло нести.
Что-то пожирало ее изнутри, беспрерывно, методически. Как паразит, питающийся ее жизнью, медленно иссушающий ее. Безмерное горе. Скорбь, бессильная злоба. Чувство вины. Ненависть. И боязнь этой самой ненависти. Множество паразитов, по правде говоря.
Она мерила шагами коридор, вдоль которого располагались одиночные камеры. Прошла мимо сто девятнадцатой: та до сих пор пустовала. И это тоже жестоко. Жюстина скучала по Марианне. Остановилась перед сто двадцать седьмой. Открыла глазок. ВМ уже пробудилась. Делала зарядку.
Несколько мгновений Жюстина наблюдала за ней. Боевая машина, всегда на ходу. Всегда готова. Никогда не ленится, не впадает в отчаяние. Жюстина вошла, ВМ выпрямилась:
— Доброе утро, надзиратель… Что-то случилось?
Жюстина присела к столу:
— Можно взять у вас сигарету?