Искупление кровью
Часть 135 из 180 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Людо не верил своим ушам. Всматривался в Жюстину: редко доводилось ему видеть ее такой.
— Позволь мне сообщить ему новость! — молила она, чуть не подпрыгивая от нетерпения.
Прямо как девочка перед новогодней елкой. Они направились в отсек, где располагались одиночные камеры.
— С ума сойти! — сказал Людо, открывая первую решетку.
— Я так и знала, что Марианна не станет сидеть сложа руки… Утром я вручила письмо судье. Копию отдала двоим журналистам… Еще одну — его адвокату… Завтра утром узнают все! Его выпустят через несколько дней! Я надеюсь, по крайней мере!
Жюстине пришлось терпеть до вечера, пока Портье закончит дежурство. В девять часов в тюрьме царило спокойствие. Только телевизоры голосили в камерах. Они наконец дошли до отсека для заключенных особого содержания, куда поместили Даниэля. Камера 213. Людо открыл дверь.
— Шеф! Вас ждет великолепный вечер!
И застыл в двери. Жюстина немного подвинула его, ей не терпелось сообщить хорошую новость.
— Даниэль! Марианна не забыла тебя! Она…
В свой черед и Жюстина окаменела. Выронила письмо, которое, покружившись, спланировало на пол. Потом издала вопль, прозвеневший до самых глубин здания. Даже пошатнувший сторожевые вышки.
Марианна уже спала. Свернулась калачиком на краю кровати. Крепко вцепилась в подушку. Была во власти невидимых терзаний. Испускала жалобные пронзительные стоны. Падала в воду. Смерть всасывала ее в себя, она тонула, уже не могла дышать. Чем сильнее барахталась, тем глубже погружалась в теплые воды. Красного цвета…
Через открытое окно в камеру проникал безмятежный покой погожего летнего вечера. Сквозняк подхватил письмо, прибил его к ограждению. Неоновая лампа над умывальником озаряла сцену мертвенным светом. Таким же, как его лицо. Бессонная звезда, сияющая над ним. Ведущая его по сумеречной тропе. Избранной им тропе. Тропе забвения.
Жюстина подошла, закрывая лицо руками. Чтобы ужас не бросился сразу в глаза. Она дрожала как осенний лист. Рыдания раздирали грудь. Не давали дышать. Упала на колени в багровую лужу. Заставила себя взглянуть на тело, когда-то принадлежавшее человеку. Другу. Правая рука прижата к груди. Левая свесилась с койки. Пальцы касались пола. Омывались собственной кровью. Запястье взрезано на пять сантиметров. Улыбка, обращенная в вечность.
Жюстина поднесла дрожащую руку к его лицу. Медленно провела ею вниз, до сонной артерии. Никакого движения. Все окаменело, застыло изнутри.
— Он оставил письмо, — прошептал Людо.
Жюстина согнулась пополам, не зная, как теперь дышать. Как жить.
Один час. Они опоздали на какой-то час. Этот час стоил жизни. Как теперь жить самим?
Фрэнк вздрогнул. Услышал вопль, от которого кровь застыла в жилах. Выбежал из своей комнаты, бросился в комнату Марианны. Она сидела в постели, еле дыша, с глазами, вылезшими из орбит: невыразимый страх искажал ее черты. Будто на нее надвигался какой-то монстр. Потом вдруг разразилась слезами. Шарила свободной рукой в пустоте. Будто хотела до чего-то дотянуться, удержать что-то. Или кого-то.
Фрэнк прижал ее к себе так крепко, как только мог.
— Это ничего, Марианна, — прошептал он. — Тебе приснился кошмар…
Она снова закричала.
— Все кончилось, — с нежностью повторил он.
Пусть мои дети когда-нибудь простят меня. Пусть простят меня все, кто меня любит.
Я виновен в том, что полюбил женщину. Полюбил в ней все. Ее смех, ее слезы, ее улыбку, ее глаза. Ее силу, гордость, безумие.
Ее руки, руки преступницы.
Да, я виновен в этом. Больше ни в чем. Нет, ни в чем больше.
Я познал счастье, о котором многие не подозревают. Мне повезло, я ни о чем не жалею.
Но сама мысль о том, что я больше никогда не увижу ее, для меня невыносима.
Если ад существует где-то еще, не только здесь, я буду ждать ее там.
Вторник, 12 июля
Он спал глубоким сном прямо на паркете, скрючившись в углу комнаты. Ангел-хранитель, похожий на свернувшегося в клубок кота. Втянувшего когти. Безобидного.
Она, напротив, не могла найти покоя. Бессонная ночь. Белая. Черная. Красная.
Она смотрела, как занимается заря, не слишком-то в это веря. Неужто сумеречный ужас однажды закончится?..
Обрывки кошмара плавали в мозгу, словно обломки самолета, рухнувшего в океан. Эта теплая красная влага, густая, как кровь, заполняла каждую жилку в ее теле, душила ее… И великая пустота. В голове, в животе. Пустота жестокая и необъяснимая…
Она зашептала длинное признание тому, с кем была в разлуке. Едва шевеля губами, молила голосом скорбным, почти не слышным.
— Мне тебя не хватает, любовь моя. Мне так тебя не хватает… Твоих глаз, твоих плеч… твоего голоса, твоих рук. Это сводит меня с ума, не дает заснуть. Зачем мне свобода без тебя? Чтобы оказаться в плену разлуки с тобой? Нет, я тебя не покину. Не сегодня завтра ты выйдешь на свободу. Может быть, уже вышел. Я освобожусь очень скоро. Я позову тебя, и ты придешь… Знаю, придешь. Мы начнем новую жизнь в других местах, жизнь, о которой мечтали, когда встречались, как двое подпольщиков, у меня в камере. Жизнь, о которой никогда не говорили. В любом случае слова ничего не значат. Нет ничего сильнее взаимного чувства. Ничто не помешает нам встретиться. Ничто и никогда, любовь моя. Я преодолею все препятствия, как ты преодолел все запреты. Ты сумел увидеть меня и полюбить. Найти меня за личиною монстра, которого весь мир отвергает. Тебе одному я принадлежу…
Она повернула голову и наткнулась взглядом на изумруды, сверкающие в неверном свете раннего утра.
* * *
Хоть и пьяная от горя, Жюстина не лишилась чувств.
Одна в кабинете Даниэля, сидя на его проваленной раскладушке, думала о нем. С убийственным, мучительным сожалением.
На пластиковом столе еще лежала початая пачка сигарет. Все его досье, чашка, из которой он пил кофе. Следы пребывания этого исполина. И книга. «Зеленый храм».
Правосудие ничего не стоит. А я, я охраняю тех, кого оно приговорило к заключению. Я ошибалась с самого начала. Только чувства что-то значат. Они властвуют над людьми. Марианна, не возвращайся ни за что. Он умер ради тебя, из-за тебя. Оттого что ты его покинула. Так оставайся свободной. Сделай хотя бы это для него.
Сквозь хаос мыслей, сквозь слезы Жюстина расслышала знакомый голос. В соседнем кабинете Соланж говорила по телефону. Словно от удара молнии, прояснилось в уме. Очевидность испепелила сердце.
Это она, она виновна. И никогда не заплатит за это. Потому что правосудие ничего не стоит.
* * *
Фрэнк готовил завтрак для Марианны. Он с трудом сдерживал эмоции. Немудрено, после того, что он сейчас услышал… Несколько слов, которые удалось разобрать посреди потока жалоб, перевернули ему сердце. Она любила того мужчину. Готова была за него умереть. Фрэнк находил это таким красивым. Это причиняло ему такую боль.
Он попросту ревновал: ведь его так не любили. Может быть, даже и ни разу в жизни. Просто курам на смех. Вертухай против копа из элитного подразделения. Почему он? Почему не я? А ведь комиссар даже и не любил Марианну. Впрочем, какая разница?
Лоран ввалился в кухню с мрачным видом. Бросил газету на стол.
— Письмо опубликовали, — сообщил он.
— Это скорее хорошая новость! Тогда почему у тебя такая вытянутая физиономия?
— Бахман мертв… Покончил с собой в камере сегодня ночью. Только что объявили по радио. В газеты это еще не попало, — уточнил Лоран.
Фрэнк не сразу обрел дар речи. Был совершенно уничтожен.
— Нельзя, чтобы Марианна узнала об этом, — пробормотал он наконец. — Иначе все пропало…
— У нее в комнате радио и телевизор, — напомнил капитан с олимпийским спокойствием.
— В данный момент она прикована к кровати… Мы понесем ей завтрак… Ты пройдешь в ванную и заберешь радиоприемник. Найди, на хрен, какой-нибудь предлог, скажи, что твой сломался.
— А телевизор? Не думаю, что она его часто включает, но… Если я и его тоже унесу, она что-то заподозрит.
— Я уведу ее на прогулку в сад, ты за это время там что-нибудь отключи… Хоть наизнанку вывернись, но чтобы телевизор не работал, когда мы вернемся. Ни изображение, ни звук. И Филиппу обрисуй ситуацию, скажи, чтобы попридержал язык.
— Я этим займусь.
Комиссар взял у друга сигарету.
— Что-то ты стал много курить в последнее время…
— Нервничаю.
— Оно понятно… Но не переживай. Достаточно будет показать ей сегодняшнюю газету… Она увидит письмо, это ее утешит. Так или иначе, завтра все будет кончено.
Фрэнк ставил тарелки на поднос. Руки у него немного дрожали. Как она могла узнать? Увидеть в кошмарном сне ужасную реальность? Что за невероятным даром обладает она?
— Позволь мне сообщить ему новость! — молила она, чуть не подпрыгивая от нетерпения.
Прямо как девочка перед новогодней елкой. Они направились в отсек, где располагались одиночные камеры.
— С ума сойти! — сказал Людо, открывая первую решетку.
— Я так и знала, что Марианна не станет сидеть сложа руки… Утром я вручила письмо судье. Копию отдала двоим журналистам… Еще одну — его адвокату… Завтра утром узнают все! Его выпустят через несколько дней! Я надеюсь, по крайней мере!
Жюстине пришлось терпеть до вечера, пока Портье закончит дежурство. В девять часов в тюрьме царило спокойствие. Только телевизоры голосили в камерах. Они наконец дошли до отсека для заключенных особого содержания, куда поместили Даниэля. Камера 213. Людо открыл дверь.
— Шеф! Вас ждет великолепный вечер!
И застыл в двери. Жюстина немного подвинула его, ей не терпелось сообщить хорошую новость.
— Даниэль! Марианна не забыла тебя! Она…
В свой черед и Жюстина окаменела. Выронила письмо, которое, покружившись, спланировало на пол. Потом издала вопль, прозвеневший до самых глубин здания. Даже пошатнувший сторожевые вышки.
Марианна уже спала. Свернулась калачиком на краю кровати. Крепко вцепилась в подушку. Была во власти невидимых терзаний. Испускала жалобные пронзительные стоны. Падала в воду. Смерть всасывала ее в себя, она тонула, уже не могла дышать. Чем сильнее барахталась, тем глубже погружалась в теплые воды. Красного цвета…
Через открытое окно в камеру проникал безмятежный покой погожего летнего вечера. Сквозняк подхватил письмо, прибил его к ограждению. Неоновая лампа над умывальником озаряла сцену мертвенным светом. Таким же, как его лицо. Бессонная звезда, сияющая над ним. Ведущая его по сумеречной тропе. Избранной им тропе. Тропе забвения.
Жюстина подошла, закрывая лицо руками. Чтобы ужас не бросился сразу в глаза. Она дрожала как осенний лист. Рыдания раздирали грудь. Не давали дышать. Упала на колени в багровую лужу. Заставила себя взглянуть на тело, когда-то принадлежавшее человеку. Другу. Правая рука прижата к груди. Левая свесилась с койки. Пальцы касались пола. Омывались собственной кровью. Запястье взрезано на пять сантиметров. Улыбка, обращенная в вечность.
Жюстина поднесла дрожащую руку к его лицу. Медленно провела ею вниз, до сонной артерии. Никакого движения. Все окаменело, застыло изнутри.
— Он оставил письмо, — прошептал Людо.
Жюстина согнулась пополам, не зная, как теперь дышать. Как жить.
Один час. Они опоздали на какой-то час. Этот час стоил жизни. Как теперь жить самим?
Фрэнк вздрогнул. Услышал вопль, от которого кровь застыла в жилах. Выбежал из своей комнаты, бросился в комнату Марианны. Она сидела в постели, еле дыша, с глазами, вылезшими из орбит: невыразимый страх искажал ее черты. Будто на нее надвигался какой-то монстр. Потом вдруг разразилась слезами. Шарила свободной рукой в пустоте. Будто хотела до чего-то дотянуться, удержать что-то. Или кого-то.
Фрэнк прижал ее к себе так крепко, как только мог.
— Это ничего, Марианна, — прошептал он. — Тебе приснился кошмар…
Она снова закричала.
— Все кончилось, — с нежностью повторил он.
Пусть мои дети когда-нибудь простят меня. Пусть простят меня все, кто меня любит.
Я виновен в том, что полюбил женщину. Полюбил в ней все. Ее смех, ее слезы, ее улыбку, ее глаза. Ее силу, гордость, безумие.
Ее руки, руки преступницы.
Да, я виновен в этом. Больше ни в чем. Нет, ни в чем больше.
Я познал счастье, о котором многие не подозревают. Мне повезло, я ни о чем не жалею.
Но сама мысль о том, что я больше никогда не увижу ее, для меня невыносима.
Если ад существует где-то еще, не только здесь, я буду ждать ее там.
Вторник, 12 июля
Он спал глубоким сном прямо на паркете, скрючившись в углу комнаты. Ангел-хранитель, похожий на свернувшегося в клубок кота. Втянувшего когти. Безобидного.
Она, напротив, не могла найти покоя. Бессонная ночь. Белая. Черная. Красная.
Она смотрела, как занимается заря, не слишком-то в это веря. Неужто сумеречный ужас однажды закончится?..
Обрывки кошмара плавали в мозгу, словно обломки самолета, рухнувшего в океан. Эта теплая красная влага, густая, как кровь, заполняла каждую жилку в ее теле, душила ее… И великая пустота. В голове, в животе. Пустота жестокая и необъяснимая…
Она зашептала длинное признание тому, с кем была в разлуке. Едва шевеля губами, молила голосом скорбным, почти не слышным.
— Мне тебя не хватает, любовь моя. Мне так тебя не хватает… Твоих глаз, твоих плеч… твоего голоса, твоих рук. Это сводит меня с ума, не дает заснуть. Зачем мне свобода без тебя? Чтобы оказаться в плену разлуки с тобой? Нет, я тебя не покину. Не сегодня завтра ты выйдешь на свободу. Может быть, уже вышел. Я освобожусь очень скоро. Я позову тебя, и ты придешь… Знаю, придешь. Мы начнем новую жизнь в других местах, жизнь, о которой мечтали, когда встречались, как двое подпольщиков, у меня в камере. Жизнь, о которой никогда не говорили. В любом случае слова ничего не значат. Нет ничего сильнее взаимного чувства. Ничто не помешает нам встретиться. Ничто и никогда, любовь моя. Я преодолею все препятствия, как ты преодолел все запреты. Ты сумел увидеть меня и полюбить. Найти меня за личиною монстра, которого весь мир отвергает. Тебе одному я принадлежу…
Она повернула голову и наткнулась взглядом на изумруды, сверкающие в неверном свете раннего утра.
* * *
Хоть и пьяная от горя, Жюстина не лишилась чувств.
Одна в кабинете Даниэля, сидя на его проваленной раскладушке, думала о нем. С убийственным, мучительным сожалением.
На пластиковом столе еще лежала початая пачка сигарет. Все его досье, чашка, из которой он пил кофе. Следы пребывания этого исполина. И книга. «Зеленый храм».
Правосудие ничего не стоит. А я, я охраняю тех, кого оно приговорило к заключению. Я ошибалась с самого начала. Только чувства что-то значат. Они властвуют над людьми. Марианна, не возвращайся ни за что. Он умер ради тебя, из-за тебя. Оттого что ты его покинула. Так оставайся свободной. Сделай хотя бы это для него.
Сквозь хаос мыслей, сквозь слезы Жюстина расслышала знакомый голос. В соседнем кабинете Соланж говорила по телефону. Словно от удара молнии, прояснилось в уме. Очевидность испепелила сердце.
Это она, она виновна. И никогда не заплатит за это. Потому что правосудие ничего не стоит.
* * *
Фрэнк готовил завтрак для Марианны. Он с трудом сдерживал эмоции. Немудрено, после того, что он сейчас услышал… Несколько слов, которые удалось разобрать посреди потока жалоб, перевернули ему сердце. Она любила того мужчину. Готова была за него умереть. Фрэнк находил это таким красивым. Это причиняло ему такую боль.
Он попросту ревновал: ведь его так не любили. Может быть, даже и ни разу в жизни. Просто курам на смех. Вертухай против копа из элитного подразделения. Почему он? Почему не я? А ведь комиссар даже и не любил Марианну. Впрочем, какая разница?
Лоран ввалился в кухню с мрачным видом. Бросил газету на стол.
— Письмо опубликовали, — сообщил он.
— Это скорее хорошая новость! Тогда почему у тебя такая вытянутая физиономия?
— Бахман мертв… Покончил с собой в камере сегодня ночью. Только что объявили по радио. В газеты это еще не попало, — уточнил Лоран.
Фрэнк не сразу обрел дар речи. Был совершенно уничтожен.
— Нельзя, чтобы Марианна узнала об этом, — пробормотал он наконец. — Иначе все пропало…
— У нее в комнате радио и телевизор, — напомнил капитан с олимпийским спокойствием.
— В данный момент она прикована к кровати… Мы понесем ей завтрак… Ты пройдешь в ванную и заберешь радиоприемник. Найди, на хрен, какой-нибудь предлог, скажи, что твой сломался.
— А телевизор? Не думаю, что она его часто включает, но… Если я и его тоже унесу, она что-то заподозрит.
— Я уведу ее на прогулку в сад, ты за это время там что-нибудь отключи… Хоть наизнанку вывернись, но чтобы телевизор не работал, когда мы вернемся. Ни изображение, ни звук. И Филиппу обрисуй ситуацию, скажи, чтобы попридержал язык.
— Я этим займусь.
Комиссар взял у друга сигарету.
— Что-то ты стал много курить в последнее время…
— Нервничаю.
— Оно понятно… Но не переживай. Достаточно будет показать ей сегодняшнюю газету… Она увидит письмо, это ее утешит. Так или иначе, завтра все будет кончено.
Фрэнк ставил тарелки на поднос. Руки у него немного дрожали. Как она могла узнать? Увидеть в кошмарном сне ужасную реальность? Что за невероятным даром обладает она?