Искупление грехов

Неизвестная тварь под стенами, наконец, нашла ворота — и снова нанесла сокрушительный удар. В ответ со стены скинули заготовленное заранее бревно. Рёв и треск слились воедино. После падения бревно прокатилось совсем немного — его путь был слышен по отчаянным крикам и стонам из тумана. С бастионов по углам стены сорвались потоки искр мудрости, а под стеной вспыхнуло пламя. Оно охватило ползущие вверх побеги растений — и врагов, что не успели показаться из тумана. Это Ксарг и Соксон воспользовались тем, что алхимики были заняты прорывом, и нанесли ответный удар. В агонии огромный стебель уцепился за зубец стены и сорвал его вниз, сбил с ног троих бойцов, прошёлся по настилу — и снёс с него десяток тварей и часть досок. Вздрогнув в последний раз, стебель с треском и шумом упал в туман.

По всей стене, круша галерею, ломая стены икалеча людей, стебли опадали. Твари слабели, теряя силу и скорость. Добивали их по всей восточной части. Остатки жителей Линга, шедшие на приступ, были за короткое время безжалостно вырезаны. С ворот лилось масло и падали камни, не давая приблизиться неприятелю. Первый штурм подошёл к концу. Вокруг в разреженном от мудрости воздухе звучали приказы, стоны, крики.

— Десятники! Собрать отряды!

Пятнашка, Ша-арми, Эр-нори, Нож… Где Хохо? Хохо на стене. Живой. Он сидел, держась за сломанную ногу, и тяжело дышал.

— Десяток Хохо! Кто там заместитель? — кричал я, подбегая к другу. — Носилки для десятника! Командование передано. Стройтесь!

— Трое ранены! — доложила Пятнашка.

— Двое, — это уже Ша-арми.

— Го-лани убит! — я обернулся к Эр-нори. — Трое раненых.

— Все целы, — это Нож.

— Убитого и раненых вниз! — резко приказал я, борясь с першением в горле. — Быстрее! Что встали? Потом простимся!.. Или, думаете, алхимики тоже там оплакивают потери? Живо!

— Ладна, Зенка, соберите девочек, бойцов возьмите — раненых в казарму!

— Сли-и-изни!!! По стене!!! — крик разносится со стороны северного бастиона. Я высунулся за зубцы, и по шлему прилетел камень, но главное увидеть удалось — по стене ползли огромные слизни.

— Камни! Вниз! Десятники, прикрываемся щитами и проверяем, где сбрасывать. Кто с камнями — не высовываемся!

Вместе с нашествием слизней снова раздался гул со стороны ворот — их опять пытались выбить. И снова поднялись из тумана стебли. Имперский солдат неподалёку от нас неожиданно перескочил через зубцы и упал вниз с отчаянным криком. Ещё один, чуть подальше, развернулся к своему соседу и рубанул по нему мечом. Пузо сделал шаг к Фуке — та попыталась вытащить меч, оскалилась. Но боец мягко развернул её спиной к себе и ударил по затылку щитом. Девушка опустилась на настил. Раненых ещё несли вниз, а на стене уже разгорался новый штурм.

Теперь алхимики пытались пробить защиту не только силой, но и изменениями. То тут, то там впавшие в бешенство бойцы кидались на своих. Под стенами раздавались мерзкие шлепки, когда очередной слизняк падал на землю под градом камней. Летели зажигательные стрелы, впиваясь в растущие побеги. Те извивались, опадая и утаскивая за собой слизняков, а на их месте уже росли другие. Ворота сотрясались от ударов. Ломались брёвна галереи, вокруг летели щепки, камни, стрелы, брызги слизи — которая прожигала одежду насквозь и разъедала кожу. И снова, и снова на нас накатывали языки тумана, пытаясь опутать стены, но бессильно растворялись в воздухе.

Мы отбились. Не сразу, нелегко, с потерями и ранами — но отбились. Я смотрел, как оставшаяся на ногах половина отряда уносит другую половину отряда. Временно нас прикрыли строители Воргота. Сам он в помятом доспехе стоял рядом и тяжело дышал, опираясь на рукоять двуручного топора.

— Что это за твари? — спросил он. — Которые на стену лезут?

— Животные, — объяснил я. — Бывшие. Скотина, собаки, кошки[4]. Дикие из лесов, полей…

— Богатая фантазия у алхимиков этих, — Воргот кивнул. — Как же зверушек испоганили…

— А людей не испоганили? — удивился я.

— Люди, Шрам, они себя сами поганят без всяких алхимиков, — Воргот устало вытер пот с лица. — С людьми стараться не надо.

— Что… и нас так же могут? — задумавшись на секунду, я поймал мысль Воргота. — Ну да, могут…

— Во-о-от! — Воргот вздохнул. — Немножко лести, немножко боли, немножко власти. Мало кто со временем не превратится в чудовище. И без всякой мудрости. А животных жалко…

[4] Первое — большое мохнатое животное, тявкает, воет и используется для охраны дома. Второе — что-то среднее между земной кошкой и лаской, милое, вредное и злобное… Но пусть будут собаки и кошки? Функции те же, отношение — то же.



Третий штурм был самым страшным и отчаянным. Линг ударил всем, что имелось у него в запасе — и на что хватило больной фантазии алхимиков. Взбесившиеся растения, люди с пустыми глазами, изменённая скотина, обезумевшие насекомые и сводящая с ума мудрость. Мне лично пришлось вырубать Пятнашку, которую накрыло «кошмариком». Я оттащил её к лестнице, где и оставил на занятых перевязкой девушек. Я даже не мог понять, кого бояться больше — своих или чужих. В темноте не всегда было понятно, с кем тебе приходится драться.

В какой-то момент я просто оказался на карачках. Руки в месиве на настиле. Рядом ни меча, ни копья — огрызок щита на руке. Подобрал потерянный кем-то топор, заметив его в отблесках пламени — вся галерея горела. Очаги пожаров пытались тушить, но на стену продолжали запрыгивать враги. Я попытался подняться. На меня свалился боец, получивший удар лапой в грудь. Тварь нависла надо мной и получила топором по морде. Расстроилась, отпрянула и поймала боком копьё. Я прополз ещё пару шагов — один из солдат наступил мне на ногу. От боли показалось, что та сейчас сломается — но боги уберегли. Опираясь на остатки столба, ранее державшего настил, снова начал вставать на ноги — и получил камнем в плечо. Встать смог только с третьей попытки, и на меня накинулся человек из Линга. С трудом отбился, потерял щит, но проломил ему череп топором.

А потом всё прекратилось. Туман откатывался от стен, рассеиваясь под лучами восходящего солнца. Его клубы искрились в полумраке, таяли и сжимались. На земле — под стеной — лежали трупы тварей, жителей Линга, защитников крепости, обгорелые остовы растений. Привычная трава перемешалась с островками изменённой, деревья поникли, листва засохла и пожелтела, поля стали похожи на творение безумного художника. Культурные растения почему-то изменению сдавались особенно быстро — и приобретали неприглядный вид.

На стенах добивали остатки противников. Людей брали в плен, оглушали и тащили вниз. Вялых тварей загоняли целыми группами и добивали копьями ополченцы, которым повезло наблюдать за развернувшимся сражением со стороны. На угловых бастионах застыли в неподвижности фигуры мудрецов. Вокруг меня на ногах держалось человек десять. В основном, самые крепкие — большинство или сидело прямо в кровавой каше на полу, или лежало, постанывая.

За этот бой мы потеряли троих. Может быть, я мало общался с каждым из них. Но вместе с ними стоял плечом к плечу и сражался. Го-лани, Лысый и Ао-лени — эти имена у меня встали в один ряд с Колом, Тикой, Рыбоедом, Первым и Шестым. С теми людьми, кого я не смог уберечь.

Посёлок приходил в себя после страшной ночи — вокруг сновали люди, раздавались крики, ехали телеги и носилки с ранеными. Я дошёл до импровизированного госпиталя и помог дотащить пострадавших в нашу казарму. Проследил, чтобы погибших доставили в «холодную» в казармы гарнизона, проведал Пятнашку, опустился на стул в штабе — и в очередной раз подумал, что не пущу её больше ни в один бой… ни в один…



Мрачный лес смыкал надо мной ветви, образуя сплошную тёмную крышу. Приглушённый солнечный свет не мог разогнать глубокие тени, залёгшие между кривыми корнями. Вокруг вздымались стволы деревьев, обхватить которые с трудом могли бы и три человека. Кора деревьев покрыта толстым слоем мха. С крон, между стволами, свисают лианы, обвитые вьюнами. Откуда-то из темноты доносятся рычание и тявканье хищников — и жалобные крики добычи, на все лады оглашающие лес.

Мне надо идти вперёд. Тихо, чтобы не потревожить местную жизнь, незаметно — чтобы самому не стать добычей. Моя цель там — впереди. И я пошёл. Руками раздвигал широкие листья папоротников и гирлянды мха, ноги ступали тихо и аккуратно — разве я так умею? Уши ловили каждый тревожный шорох. Я был напряжён, как натянутая тетива, готовая отправить своё смертоносное послание миру.

Лес закончился, и я внезапно вышел на поляну — хоть в этом мрачном лесу такое и казалось невозможным. На каменистом пустыре почти не было травы и жизни. В самой его середине горел костёр, рядом с которым сидел старик с седой бородой в странной одежде. Его раскосые глаза задумчиво смотрели на огонь. Я сел рядом и тоже стал наблюдать за пляшущими языками пламени. По телу расползалось приятное тепло.

— Мы много переживаем об одном, — неожиданно проговорил старик, — но важно совсем другое.

— Я о чём-то переживаю? — удивился я, силясь вспомнить.


— О пролитой крови, — глядя в огонь, ответил старик. — Но, знаешь, кровь тебе ещё придётся проливать. Свою ли, чужую…

Я промолчал.

— Нет, это вовсе необязательно, — старик наклонился к огню, поднял палку и поправил сухие ветки. В воздух выстрелил сноп искр. — Но искры не дают вам правильно думать. Как не давали думать и мне… Да… Поэтому крови ты прольёшь много.

— А… я не должен переживать о крови?

— Должен, — ответил старик. — Но это не главное, чего тебе следует опасаться.

Старик молча протянул руку ко мне. На его ладони лежало маленькое зёрнышко.

— Зерно? — не понял я и неожиданно разозлился. — Причём тут зёрна?

С тихим треском зёрнышко лопнуло, и из него выскользнул тонкий побег, впиваясь в держащую его руку.

— Корни, — хрипло проговорил старик, и черты его лица плавно изменились, переплавляясь в мою точную копию. Теперь на меня смотрел я сам. — Зерно может дремать многие годы, но когда настанет его час — корни, что оно пустило, пробьют даже гранитную глыбу. Они найдут трещину. Всегда находят.

Зерно на ладони пошевелилось, корни теперь врывались под кожу меня-старика, тянулись по руке… И там, где корни сумели прорваться, тело менялось. Ещё несколько ударов сердца, и передо мной сидело странное и страшное существо — большое, сильное. И вполне человеческие глаза на его морде смотрелись страшно и как-то неправильно.

— Пробудишь его, допустишь слабину, — прогудела тварь, — и сначала оно пожрёт твоё тело… а потом душу!

Глаза изменились, наливаясь краснотой.

— И тогда все, кто будет рядом…. Р-р-р-р!..

Тварь не договорила, стремительно кинувшись на меня, а я даже не успел отскочить. Острые зубы впились в шею, и я слабо выкрикнул:

— Прекрати!..

Тварь замотала головой, тряся моим телом, как тряпичной куклой:

— Прекрати!..



— Уже прекратила, ага! — голос Пятнашки вырвал меня в реальность. — Подъём, командир!

— Боги!.. Ты очнулась? — я улыбнулся, глядя на девушку. В окно врывались солнечные лучи.

— Очнулась, милый, — Пятнашка наклонилась ко мне и поцеловала. — И теперь не хочу выходить и узнавать, что там происходит вокруг… Без тебя — не хочу.





Глава 20




Три костра занялись быстро. Облитые маслом брёвна, уложенные в высокие поленницы, окутались клубами пламени. Там, в огне, уходили в последний путь наши товарищи и соратники, которых мы не смогли спасти. Которых не смог сберечь я. Го-лани, Лысый и Ао-лени — только скопившие, чтобы выплатить долг. Они мечтали со временем стать вэри, покинуть службу и начать мирную жизнь. Го-лани хотел купить дом и посадить на своей земле фруктовый сад — он любил фрукты. Не знаю, о чём мечтал Лысый, но он отлично пел местные заунывные песни. Ао-лени просто отлично умел смеяться. От его смеха становилось как-то теплее на душе. Три соратника, три товарища, три прерванные жизни и неисполненные мечты. И всё это грузом лежит на душе.

Неподалёку вспыхивают всё новые и новые костры — город хоронит своих защитников. Лишь пепел останется от них, и ветер разнесёт этот пепел по всему миру. Пепел залетит в те уголки мира, в которых никто из погибших никогда не был. Возможно, он промчится и сквозь земли Линга — а может быть, улетит в океан и опустится на самое дно. У погибших теперь свой путь — у нас свой. И у моих бойцов, глядящих в костёр, и у детей, которых мы спасли из Линга. Все они стоят рядом. И хорошо, когда после битвы ты можешь похоронить своих товарищей. И как тяжело бросать их, отступая под натиском врагов.

Похороны состоялись уже глубокой ночью. Весь день и вечер люди чинили стены, выправляли и укрепляли ворота. Получилось так себе — но лучше, чем сразу после боя. А ещё все ждали возвращения Линга. Но алхимики так и не пришли. Видимо, Ксарг с Соксоном были правы — сил у них хватило на одну атаку.

— Обидно за ребят, — проговорил Эр-нори. — Полгода бегали от смерти, а почти перед самым отъездом…

— Я думала, вообще все тут останемся… — вытирая нос, ответила зарёванная Фука. — Вас как начали со стен одного за другим приносить…

И тишина. Слышен только треск пламени, пожирающего дерево. То тут, то там в толпе возникают разговоры об ушедших, но больше чем на вопрос-ответ — никого не хватает. Чудо, что вообще сумели прийти и попрощаться — усталость и ранения давали о себе знать. В результате прощание продлилось недолго. На обратном пути меня окликнул Воргот.

— Шрам, ты как? — он снова был в своей просторной простой одежде. — Говорят, что вы всё-таки уезжаете. Неужели граф не просил остаться ещё?

— Мастер! — обрадовался я. — Нам и не предлагают. Нельзя нам больше в Линг — да и рядом находиться опасно. Это уже решённый вопрос. Помнишь?

— Вон оно что… — строитель почесал бороду, припоминая совещание. — Я уж было думал, и с нынешним не сошлись. А я вроде с ним хорошо пообщался. Нашим он достойную оплату дал.

— Да я с ним толком и не общался, — признался я. — Но мы и не ругались. И отношение у него хорошее. Но так уж сложилось… Нельзя долго в Линг ходить. Даже нам. А уж когда заслужил ненависть тамошнего хозяина…

Я не удержался и улыбнулся. Воргот посмотрел на спасённых детей, которых уводили в казарму с прогулки, и тоже не сдержал улыбки.

— А куда малышей-то денете?