Искупление грехов

Пролог




Лазурное море — от горизонта до горизонта — было спокойным и каким-то сонным. Флагманский фрегат спешил, надувая паруса, но стихии всегда сильнее человеческих надежд. Можно было бы попробовать догнать добычу и с помощью двух бригантин эскадры, но что толку? Ветер для всех один, а идущие впереди два галеона никуда уйти не успеют. Впереди — океан и долгое плавание в Старый свет. Погоня заняла почти полмесяца, в течение которых приходилось вглядываться в горизонт и пытаться предугадать, куда попытается уйти добыча ночью.

А добыча пыталась: меняя курс и рыская, как заяц на охоте. Слишком медленно. Слишком рискованно. Доны загрузили свои корыта так, что те и без посторонней помощи отправятся на дно при малейшей возможности. И вместе с ними на дно отправится целая гора редких товаров и золотых слитков. Так что капитан Стефан Катуавр и его команда на трёх кораблях просто делали немыслимое одолжение миру, спасая это богатство от затопления.

В лице этих неповоротливых пузанов команда Стефана может взять королевский куш — достойный, чтобы в половине припортовых кабаков только об этом и говорили. Только вот он, Стефан, совсем не желал, чтобы его добычу обсуждали в кабаках, а его имя — полоскал каждый пьянчуга Флибустьерского моря. Уж лучше никто и никогда не узнает, что совсем недалеко от островов два галеона, нагруженных золотом и товаром, случайно поменяли владельца. И если для этого придётся потопить две своих бригантины с командами — ну, значит, так тому и быть.

Одна беда — после такого команда на последнем корабле сама подвесит его на рее. И плевать им будет, что он корсар с патентом, а они — добропорядочные моряки. Эти два слова: «добропорядочный» и «моряк» в этих водах не умеют находиться рядом. Так что Стефан думал — и уже не первый день, как же избавиться от лишних ртов. Но за него подумала сама добыча. Может быть, так случилось, потому что Стефан думал не о бое — а может быть, таково было провидение. Но так сложилось, что в этом бою всё решалось само.

Бой в море — дело неспешное, обстоятельное. Грохочут пушки, свистят ядра — и вспарывают воду… Потому что только самые отмороженные ублюдки смело подходят к кораблям противника, теряя мачты и матросов. И ещё потому что только очень опытные канониры на таких расстояниях попадают в цель. А расстояния были предельными для установленных орудий. Но спешить было некуда. Да и незачем. Корсарские корабли методично выбивали оснастку и паруса противника, а тот, в свою очередь, пытался сделать то же самое. А потом что-то пошло не так, как планировалось.

Резкие маневры галеонов хоть и были удачными для корсаров, но вот только не смогли они этой удачей воспользоваться от неожиданности. А доны свою возможность не упустили — и обе бригантины отправились кормить рыб. Пострадал даже фрегат, но Стефан обернул неминуемое поражение в свою пользу и отправил один из галеонов на встречу со своими кораблями далеко на дне. Команда фрегата успешно вышла к самому борту противника и пошла на абордаж. Загрохотали мушкеты, зазвенела сталь и полилась кровь…



Я открыл глаза и сел на своей постели. Вокруг ещё царила темнота, а из затянутых мутной плёнкой окошек лился тусклый звёздный свет. Глиняная хатка, отданная в наше распоряжение, была настолько же уныла, как и только что увиденный мною сон. Он уже давно пытался прорваться в моё сознание, но каждый раз оставлял после себя только чувство тревоги и дрожь. И в этот раз оставил воспоминания. Может, не воспоминания — а фантазии? Из памяти стремительно исчезали названия и подробности, и оставалась только картинка прекрасных кораблей, раскинувших как крылья паруса… дым и трупы… Кажется, мир, в котором я жил, был совсем не таким счастливым, как мне казалось ранее.

Я провёл рукой по щеке, привычно нащупав пересекавший её шрам, и зевнул. Каждый раз, когда подобный сон мне снился — задремать потом долго не удавалось. Казалось, что где-то внутри меня разразилась буря, которую не остановишь никаким созерцанием себя, мира вокруг и мудрости его наполняющей. Я многажды пытался — поэтому так уверен в этом. Поднявшись с кровати, я накинул на плечи плащ и тихо вышел из дома в прохладу ночи. Пусть уже начинался сбор урожая, но до начала ливней было ещё далеко, а жаркое дыхание юга легко удерживало тепло даже по ночам.

«Сте-фа-ан Ка-ту-а-вар — боги, ну кто так говорит, а? — подумал я, остановившись на крыльце. — Язык же можно сломать. Меня зовут Шрам!».

И я — ааори, нерождённый. Я начал свой путь в этом мире со школы таких же грешников, как я. И пускай я не считаю себя грешником и кому-то должным, но выбирать мир не могу. Я прошёл Порку и стал ааори, безымянным — и даже побыл десятником. Я стал нори и получил имя — и даже стал сотником. И пусть нынешнее моё место службы не балует моих бойцов золотыми горами и «большим кушем» — что бы это ни означало — но большинство из них, если не случится ничего необычного, выкупятся следующей весной и станут полноценными нори.

А все эти сны и яркие картинки в памяти — это лишь обрывки моей прошлой жизни, которую я никогда не верну. Так что толку помнить их? Лучше бы вспомнил, как делать комплименты женщинам. Потому что рядом уже больше полугода есть девушка, которую я бы завалил комплиментами, чтобы заслужить её любовь. Ведь и Пятнашка ко мне относится с большой симпатией… Или нет? Но то ли в своей прошлой жизни ухаживать за женщинами я не умел, то ли показать мне бой в океане моей памяти было важнее. И в этом я готов с ней поспорить. Жить надо здесь и сейчас — а здесь и сейчас далеко от берега на местных кораблях боязно уходить.





ЧАСТЬ I





Глава 1




С тех пор как на юг княжества Мобан обрушилось нашествие серых людей, минуло чуть больше полугода. В те страшные дни немногие помнили про первый город, оказавший на пути у врагов — Линг. Город ремесленников и алхимиков, город морской торговли и развитых ремёсел. Правда, в тот единственный раз, когда я мог бы на это всё посмотреть — нас в город не пустили, и пришлось мне ночевать под стенами. Сейчас этот город перестал существовать, превратившись в место, где, казалось, оживали худшие кошмары людей — которые в другой ситуации было бы страшно даже представить.

О Линге забыли. Разорённое княжество с трудом заселяло брошенные сёла, где люди могли бы засеять поля и собрать по осени урожай. Юго-восточные земли были заброшены и пусты. Некому было возвращаться в окрестности Линга и строить новый город, поднимать местные селения и деревушки, засевать поля и валить лес. Да и у княжества, если честно, не было на это ресурсов — на этот год целью было не расширяться, а выжить. Но это у княжества, а у Империи всего было в избытке. Были и люди, были и ресурсы, и главное — далеко идущие планы. Поэтому сегодня мы встречали не очередную торговую баржу, а имперский красон — двухмачтовый корабль на двести гребцов. На фоне временного поселения он казался сказочным исполином, которому здесь — не место.

Мы — это я как командир своей сотни с пятью десятками бойцов; вэри Ниам — командир сотни нори из Форта; имперский мудрец Соксон; командир имперских северных егерей[1] и целый барон Бекс (правда, безземельный, потому как не заслужил); голова нашего небольшого посёлка — Ткесан; главный кладовщик — Самаани; единственный торговец — Вибгос; старший над строителями — Воргот. Можно сказать, высокое руководство. И в этой компании я чувствовал себя немного лишним. Хотя бы потому, что я был всего лишь нори, который руководил сотней других нори. Другое дело, что эта сотня нори уже превосходила прибывшую из Форта сотню, но для окружающих всё ещё была «молодежью». На заслуги тут всем было плевать, но и обратная сторона была — хорошая. На наши пресловутые «грехи» тоже смотрели сквозь пальцы.

[1] Егерь — просто наиболее приближенное по смыслу понятие. На севере, где Империя соприкасалась с кочевниками, великанами и подгорным народом, и где не было ааори, была создана своя структура для сдерживания. Но формировалась она из аори, которые прошли специальную подготовку. Их задачей было не встречать врага, а следить за ним.

Ниам был опытным вэри: двадцать лет он рыскал в Диких Землях, но так и не смог подыскать себе занятия в мирной жизни. Нори у него были в подчинении молодые — из тех, кто остался в Форте Ааори во время Нашествия. Сюда их отправили набираться опыта, но пока они только теряли бойцов. И мне оставалось только в ужасе вспоминать, как начинали мы сами несколько месяцев назад — когда только прибыли во временный лагерь на месте городка.

С Соксоном я познакомился в первый же день, на корабле, что доставил первых участников экспедиции на побережье. Слово-то какое умное я запомнил — экспедиция. На тот момент старшим в ней был он сам. С ним приплыло ещё несколько имперских мудрецов, которые и занимались нашей экипировкой для походов в земли Линга. Первые защитные амулеты постоянно сбоили, и мы то выпадали из реальности на несколько часов, то возвращались за час, проведя в землях Линга почти весь день. Каким-то чудом нам удалось не потерять ни одного бойца, встречая тамошних обитателей — но пару раз всем нам приходилось по несколько дней залечивать раны. Теперь Соксон руководил только вылазками в Линг, не принимая участия в делах посёлка. Если кто-нибудь полгода назад сказал бы мне, что я смогу спокойно и приятно общаться с мудрецом — я бы не поверил. Но именно с Соксоном мои отношения сложились.

А вот с бароном Бексом за три месяца, прошедшие с его прибытия, оставались натянутыми. Это не мешало мне отлично общаться с обычными егерями, делиться опытом и учиться у них некоторым приёмам, используемым на севере. Но с бароном мы не ладили, хоть и не конфликтовали в открытую. И в этом была больше заслуга барона, чем моя. Что бы я ни делал, но мои возможности повлиять на поведение имперского барона были похожи на попытку в одиночку сдвинуть какую-нибудь скалу. Заносчивость Бекса, ставшая причиной наших плохих отношений, к моему сожалению, имела под собой серьезные основания в виде титула и авторитета. И если бы он захотел, меня бы не было в Линге. Однако наша неполная сотня была самым результативным подразделением в разведке и охоте на местную живность, и барон старался лишний раз меня не задевать.

Старший посёлка Ткесан прибыл вместе с егерями, и общался я с ним нечасто, как и с кладовщиком Самаани. Нам, нори, мало что нужно было от этих людей. У нашей сотни была своя казна, свой обоз, своё имущество и запасы, которые мы сами же и покупали. Но те немногие встречи с ними какого-то неприятного чувства у меня не вызывали. А вот с торговцем Вибгосом мы общались много и часто — человеком он был неплохим, даже не ломил нам цены, как торговцы княжества, «помогая искупать грехи». Впрочем, он и без того умел торговаться и всегда преследовал свою выгоду.

Пожалуй, лучше всего я всё-таки знал старшего над строителями Воргота. Воргот был выходцем с далёкого севера — и всю свою жизнь строил. Строил дома и мосты, строил храмы и крепости, строил стены и хозяйственные постройки. Казалось, что этот человек мог построить всё что угодно. И благодаря его хорошему отношению нашей полусотне даже соорудили домики, в которых мы жили. Маленькие домики для десятников, большой домик для меня и два больших барака с уютными клетушками для бойцов. Если бы мне захотелось набрать полную сотню — нам бы как раз хватило места. Был ещё склад, хозяйственный домик, кухня со столовой и загон для кирри и кавалей. Мой дом был не только местом проживания, но и местом совещаний, посиделок с друзьями и вообще штабом нашего воинского формирования. Для нас же строители соорудили площадь-плац между постройками, где можно было тренироваться, собирать всех бойцов и даже отдыхать.

На имперском красоне в наш посёлок прибывал первый имперский гарнизон. По соглашению с князем Мобана, империя временно брала эти земли под свою защиту — уже зимой в посёлок начнут прибывать первые поселенцы, для которых сейчас возводятся бараки, и приплывут суда с припасами и строительными материалами. А пока требовалось достроить полноценную стену вокруг посёлка и закончить форт гарнизона, где на данный момент полностью были готовы только казармы, административное здание и ворота. Причал строители Воргота доделали только три дня назад, каким-то чудом успев к прибытию красона.

Так или иначе, имперский гарнизон в триста тяжёлых пехотинцев-ветеранов из кулака Императора прибыл — и меня зачем-то притащили на торжественную встречу. Мне оставалось только скромно встать за спины высокого руководства и не отсвечивать. Посмотреть на ветеранскую пехоту Империи было интересно само по себе.

Красон неторопливо развернулся к причалу. Несколько сильных взмахов вёслами, а дальше — по инерции. Два десятка портовых рабочих приняли концы и подтянули красон на место прикола. На причал скинули широкий трап, и началась разгрузка. Первыми побежали матросы, проверявшие надёжность крепления корабля — а следом появился воин в отличной железной броне и островерхом шлеме с хвостом. Я не видел его броши, но, как мне объяснила накануне всезнающая и начитанная Пятнашка, такой шлем мог носить только офицер очень высокого ранга, так что это был наш будущий правитель — не иначе. За ним следом спустились трое сотников, а после начали выгружаться сами солдаты.

Зрелище было завораживающим, и на него стоило посмотреть. Тяжёлая пехота что-то задела в моей памяти, но подсказок из прошлых жизней не последовало. Воины были невысокими, широкоплечими — и одетыми в пластинчатые доспехи, прикрывавшие тело до колен, и круглые шлемы с дополнительной защитой щёк, скул и подбородка. Руки и ноги прикрывали наручи и поножи, повторявшие рельеф тела. Из оружия у пехоты были короткие мечи, пять коротких копий за спиной, которые можно было как метать, так и использовать в строю — и длинные овальные щиты с металлическим усилением. Одежда под доспехами была у всех одного цвета — красные рубахи с куртками и серые штаны.


Выходили пехотинцы строем и сразу после причала бились на «когти», как называлось это построение в Империи. В когте было 49 человек, включаячетырёх офицеров. Три карса и один брин. Карсы командовали пятнадцатью бойцами, а брин — всем когтем. Выходили по трапу и по причалу пехотинцы походным порядком — по трое в ряд, и прямо на ходу перестраивались в ровные прямоугольники — девять человек в ряд. Прямоугольники выстраивались в линию вдоль берега, между портом и посёлком.

«Это сколько же их тренируют так перестраиваться?» — подумал я, вспоминая свои и Пятнашки мучения, когда мы пытались организовать построения в нашей сотне. За полгода мы научились строиться в шеренги, в линию и в круг. Но стоило прибавиться или выбыть хоть одному бойцу, и перестроение каждый раз занимало непозволительно много времени — особенно подгонка и толкание. А с тварями Линга долгие перестроения не работали, так что чаще всего действовать приходилось в рамках десятков. Это было быстрее и надёжнее.

Посмотрев на то, как орудует тяжёлая пехота Империи, я понял, что не хотел бы столкнуться с таким противником. Наших бойцов они раздавят и не заметят. Судя по сдавленному ворчанию со стороны барона Бекса — в этот раз мы были полностью согласны друг с другом. Имперские егеря по сравнению с кулаками Императора были деревенскими охотниками. И дело даже не в личных умениях — тут и нори из моей полусотни, и егеря были на высоте. Дело в слаженности. Когти всё делали как единый организм, а не толпа бойцов — поэтому врагов у Империи почти и не осталось. При столкновении даже с одним когтем пришлось бы воевать с многоруким и бронированным чудищем, а не с каждым бойцом по отдельности. Во всяком случае, я это видел очень хорошо — не знаю, как Бекс.

Пока командир гарнизона и наш будущий правитель шёл от порта к встречающим, сотня его пехотинцев уже успела выгрузиться с красона и построиться. Ткесан выступил вперёд и поклонился.

— Да склонятся перед вами ваши враги, высокородные! — поприветствовал староста вновь прибывших.

Командир гарнизона махнул рукой, приказывая старосте распрямиться.

— Пустое. Ткесан, да? — проговорил он, снимая шлем и обводя взглядом встречающих. Мужчиной он оказался нестарым, выглядел лет на 35[2], носил аккуратную бороду и усы, волосы были подстрижены коротко. Подбородок широкий, лицо скуластое, но не грубое — черты очень правильные. Глаза внимательные, спокойные.

[2] 35 местных лет приблизительно равны 38 нашим годам.

— Да, высокородный, простите…

— Граф Кадли, Саргос Кадли, — представился командир гарнизона. — Со мной трое моих сотников — Келан, младший граф Эгон[3], Асгар, младший граф Тонга и барон Скраги.

[3] В данном случае Келан — имя. Младший граф — отпрыск графского рода без претензии на владение, Эгон — название рода.

— Рад приветствовать высокородных в этом посёлке, — снова поклонился Ткесан, но в этот раз не так глубоко. — Прошу вас! Я готов проводить вас до ваших домов или до администрации…

— Пожалуй, в дома, Ткесан. Разместимся, тогда и делами займёмся. Кто с вами, не представите?

— Конечно, высокородный, — староста начал перечислять своих спутников. Когда дело дошло до меня, я вежливо и глубоко поклонился. Где я — нори, а где — целый граф? Впрочем, когда я взглянул на Саргоса Кадли, тот всё ещё меня рассматривал. Не знаю, чего в его взгляде было больше — удивления или интереса.

— Уважаемые, мне бы хотелось обсудить много вопросов, связанных с вверенным мне поселением, — обращаясь к нам, сказал граф Кадли. — Но если никто не возражает, то мы отложим это. Мастер Соксон, мы пехота, и все эти морские путешествия….

— Конечно, граф, — улыбнулся мудрец. — Я к вашим услугам.

— Ну вот и отлично, Ткесан! — граф положил руку на плечо старосты, и тот, кажется, вздрогнул. — Веди! Уважаемые…

Граф и его спутники быстро удалились, а с ними ушли практически все встречающие. Я остался только для того, чтобы посмотреть на пехоту. Всё-таки учиться никогда не поздно. Кто знает, может, и со стороны что-нибудь пойму. Ещё удивительнее было то, что ко мне подошёл Бекс и встал рядом.

— Впечатляет, Шрам? — спросил он.

— Боюсь, уважаемый барон, слово «впечатляет» не способно отразить все мои чувства, — честно признался я. — Скорее поражает, подавляет и даже — унижает.

— Пижонство, Шрам, — Бекс покачал головой. — Пижонство всё это и показуха. Дай боги, один-два когтя могут такое провернуть прямо посреди боя.

— Мы пытались ввести похожее в сотне… Но даже перед боем не успеваем перестроиться, уважаемый барон, — ответил я, поймав внимательный взгляд Бекса. — Так что пока приходится работать десятками. Вот стою и пытаюсь чего-нибудь у них понахвататься

— Странно. — Бекс усмехнулся. — А мне казалось, ты слишком… честолюбив, чтобы признаваться в своём неумении.

— Я немножко бунтарь, уважаемый барон. И я — наглец, как мне часто говорят, — признался я. — Но честолюбие… Я — нори, о каком честолюбии речь? Мне бы вэри стать и всех своих бойцов до вэри дотянуть. Простая цель и никакого честолюбия.

— А разве цель стать вэри так рано — не честолюбие? — удивился барон, и я невольно задумался. Может, он прав? Может, я слишком спешу?

— Уважаемый барон, я пережил начало Нашествия, которое не пережил Линг, довёл полсотни человек до Форта Ааори, — здесь, конечно, я прихвастнул, — и вернулся с этой полусотней, чтобы освободить Мобан. Я попал в земли Линга и спас человека, воевал и сражался…

— Вот-вот! — подбодрил меня Бекс.

— … И стоит мне приехать в Мобан, как меня может остановить нищий пьяница и начать мне рассказывать, как я никчёмен, — закончил я, посмотрев на барона. — Согласитесь, желание поскорее стать полноправным членом общества — не самое плохое, и всё ещё далеко от честолюбия.

— Хм, и всё же… Все ааори в таком же положении, но именно вы постоянно рвётесь вперёд, — возразил барон и улыбнулся. — Подумай над этим, Шрам. Ты и так в отличных условиях, так стоит ли спешить?

Ответа барон не ждал, да мне и нечего было ответить. Ну прав он был — было во мне это самое честолюбие. Пусть и не такое раздутое, как ему казалось. Дождавшись моего кивка, Бекс развернулся и пошёл в посёлок, а я отправился следом через пару минут. Может, я и честолюбивый выскочка, но Пятнашка в меня вдолбила одно правило — всегда проверяй, чем заняты твои бойцы. А Пятнашку я уважаю и люблю — поэтому всегда прислушиваюсь. Потому долго пребывать в праздности себе не позволяю. Да и позавтракать хочется — чего уж там. Готовить я так и не научился, поэтому всегда с нетерпением жду поваров.



Наша маленькая казарма жила своей обычной жизнью. Над кухней поднимался дымок — там вечно что-нибудь готовят. Не завтрак, обед и ужин — так запасы на новый выход в Линг или просто припасы на будущее. Дежурные сушат мясо, овощи и фрукты, готовят сухари. Кто знает, когда и куда занесет нас нелёгкая, и сколько мы там пробудем. Первыми меня всегда встречают десятники — Пятнашка, Хохо, Ша-арми (бывший Шасть), Эр-Нори (бывший Кривой) и Нож. Докладывают, что сделано, узнают, что надо сделать — а в этот раз ещё и выведывают, как прошла торжественная встреча. Даже Ладна пришла, оторвавшись от своего госпиталя с десятком наших раненых.

Честно рассказываю, что было. У меня секретов от своих нет. А моя сотня — это свои. С ними мы прошли вместе слишком многое, чтобы можно было относиться к ним как к чужим. Даже те, чьи имена я не помнил полгода назад — стали для меня родными. Даже новенькие, которых я набирал в своих поездках в Мобан — тоже стали своими. Я просто понял, что так надо — иначе всё придется делать в гордом одиночестве. И я знаю точно — это правильно. И то, что всё это мне насоветовал эр Скаэн, дела не меняет. Это был отличный совет, который я принял не только к сведению, но и на вооружение. Теперь в Мобане мне делать нечего. В ближайшие дни чиновник имперской администрации появится в посёлке — и поездки в город, где даже спустя полгода после Нашествия приходится пробираться к цели чуть ли не ночью и ползком, наконец, закончатся.

Когда я добрался до своего дома и, по совместительству, штаба — со мной осталась только Пятнашка. Она, как обычно, весь свой десяток уже распределила по делам, и теперь получила возможность пообщаться со мной лично. Как бы она ни отбивалась, но осталась моим заместителем в сотне — просто потому, что была исполнительна и предусмотрительна. А вовсе не потому, что мне хотелось почаще видеть её рядом.

— Что думаешь по поводу наместника? — спросила она.

— Не знаю, Пятнаш. Надо с ним сначала пообщаться, — признался я. — На первый взгляд неплохой. Но мало ли? Может, сейчас пойдёт всех карать направо и налево.

— Нет, думаю, что не пойдёт, — не согласилась девушка. — Людей ему неоткуда пока брать. Вот через год — тогда может. Но ты же и не хочешь задерживаться здесь на целый год? Или планы переменились?

— Нет-нет. Зимой уходим на юг, в Форт, — подтвердил я.