Искажение

– Совершенно верно, – отвечаю я. – Таков его повод мстить нескольким людям, включая меня.

– Бенеш постоянно ко всем цепляется, – подытоживает Усиль. – В моем отделении только Труман с ним как-то справляется, но Юри вырос на улице, как и я.

– Думаете, этот ублюдок действительно это сделал? – продолжает спрашивать сержант.

– Понятия не имеем, – признаюсь я. – Но хватит и того, что Вим теперь ни о чем другом думать не может, только и ждет, как бы отплатить Бенешу. Похоже, он так мне до конца и не поверил.

– Мне тоже так кажется, – кивает Голя. – К нашему, блядь, несчастью.

– Бомба тикает, – криво усмехается Северин. – В таком случае нужно провести «управляемый взрыв». Вывезти их куда-нибудь и позволить подраться. Иначе они убьют друг друга на базе или, хуже того, пострадает кто-нибудь еще. Как думаешь? – обращается он к Голе.

– Ну… я от этого не в восторге, – отвечает сержант. – Мало нам хлопот, так теперь еще и гладиаторские бои устраивать?

– Успокойся, Ян! – Северин хлопает его по спине. – Немного развлечься никому не помешает. Оба в тяжелом весе, может выйти неплохая драка. Будешь судить, как бывший профессионал?

– Да ты, блядь, с ума сошел!

– Ну, тогда судить буду я. Возьмете меня с собой.

Мы даже договариваемся о времени и месте встречи – во время караула отделения Усиля, за возвышенностью напротив базы. Нужно только попросить операторов дронов, чтобы какое-то время не летали над нами или, по крайней мере, держали язык за зубами.



Норман не скрывает своего возмущения. Я первый раз вижу, чтобы нечто столь банальное так взволновало моего друга. У него не умещается в голове, как у нас могла возникнуть кретинская идея устроить драку. Он нервно грызет спичку.

– А если кто-то погибнет?!

– Мы этого не допустим.

– Не допустите? Хватит того, чтобы у Бенеша оказался припрятан кусок проволоки, который он воткнет Гаусу в глаз. Или Гаус подберет камень и размозжит Бенешу затылок. Ты не думал о последствиях?

– Это решение сержантов. У меня хватает забот и поважнее, Ларс, – раздраженно отвечаю я. – Не знал, что ты будешь так из-за этого переживать.

– Ты не чувствуешь, Маркус, что пустыня нас выпотрошила? Ты в самом деле хочешь рисковать жизнью солдата из своего отделения вместо того, чтобы просто навести порядок?

– Не я это придумал!

– Но ты мог возразить, – со злостью говорит он, скребя себя по всему телу.

Подозреваю, что пустынные блохи атаковали Ларса, когда он сидел в ночном карауле у ворот. Некоторые более подвержены укусам насекомых – может, их пот пахнет иначе, а может, кровь напоминает маленьким кровопийцам нектар.

– Черт, ну и зудит. – Он стягивает футболку перед зданием медсанчасти. – Придется продезинфицироваться, к Инке я сейчас не пойду.

– Пойду один.

– Что за хрень, – бормочет он себе под нос. – В палатке у меня есть аэрозоль.

Я захожу в медсанчасть без него. Немного разговариваю с Хансеном, спрашиваю про доктора Заубер – якобы она уже второй час сидит у капитана Бека. Я заглядываю в палату, где лежит Олаф Инка. Начальница медсанчасти велела перенести остальных пациентов в другие помещения. Олаф спокоен, можно даже сказать, напоминает труп. Он смотрит в окно остекленевшим взглядом, в котором не найти и следа каких-либо чувств.

Я провожу рукой перед глазами больного. Он моргает и какое-то время видит меня, что-то шепчет запекшимися губами. Гильде и Хансену, вместо того, чтобы постоянно друг с другом ругаться, следовало бы дать ему воды или поставить капельницу. На тумбочке возле стены я нахожу бутылку теплой минералки. Инка присасывается к ней словно зверь и пьет маленькими глотками. По заросшему подбородку стекают струйки.

– Ты пришел, – говорит он чуть громче.

– Я пришел тебя навестить, Олаф, – слегка застигнутый врасплох, отвечаю я. – Как ты себя чувствуешь, старик? Помнишь, как меня зовут?

– Я помнил твое имя, Маркус. Я знал и больше имен – это было нетрудно.

– Но теперь не помнишь?

– Теперь меня нет, ты же знаешь. Все обрушилось.

– Что обрушилось, Олаф?

– Ну… такое светлое вокруг. – Он удивленно смотрит на меня. – Ты же вроде видел?

– Свет? – подсказываю я.

– Все пространство, Маркус, в котором мы плавали, будто рыбы. Теперь его уже нет, оно обрушилось, когда я спал. Я открыл глаза, и все стало мертвым. В нем уже не было того тепла. Теперь мне нужны уколы и таблетки, чтобы говорить.

Я знаю, что он оказался в петле, из которой мне его не вытащить. Ибо, возможно, я сам застрял в другой петле – несколько большей и не столь очевидной. И если Инка прав, если «все обрушилось», никто из нас не видит настоящего мира. Мы спим с открытыми глазами, и нам лишь снится эта война, день за днем. И мы просыпаемся, когда умираем.

Может, для маленького Бехрама, Олафа и капрала Хейнце еще есть какая-то надежда?




Суббота, 9 июля, 0.45



Электромагнитная волна, проходя сквозь тело, отдает ему часть энергии или подвергается преломлению и отражается тканями. Длинные волны с низкой частотой проходят сквозь тело почти без потерь, но микроволны теряют бо́льшую часть энергии на поверхностных тканях. Вода вызывает сильное затухание распространяющейся волны, из-за чего ткани с большим содержанием жидкости, такие как мышцы или кровь, поглощают энергию значительно сильнее, чем ткани с малым содержанием воды.

Шестая информация: «Heart of Darkness» использует в военных целях автономные излучатели волн, соответствующих размерам атакуемого объекта. Волна проникает вглубь клеток с многих сторон, вызывая явление резонансного поглощения энергии. Резонансная частота для взрослого мужчины составляет от сорока семи до семидесяти семи мегагерц, в зависимости от того, изолирован он электрически или нет. Во время атаки с помощью микроволн из диапазона А значение поглощаемой энергии увеличивается от пяти до десяти раз в суставах, шее и ногах. Для головы, то есть в том числе для мозга и глаз, явление резонанса происходит при частотах из диапазона В, от трехсот пятидесяти до четырехсот мегагерц.

Седьмая информация: френическое свечение имеет голубой цвет, но не является божественным сиянием.

Эстер вспрыскивает в меня знания словно яд, блокируя защитные механизмы. Я не могу перестать ее слушать, не могу открыть глаза, не могу уйти с ночного урока. Следующей темой станет цель нашего пребывания на базе Дисторсия.

В течение двух недель она готовила нас к познанию истины. До божественного откровения рукой подать.



Я вываливаюсь из сна прямо в пропасть. Воет сирена, слышен грохот выстрелов.

Петер запутался в штанах и, ругаясь, валится на пол. Я смотрю на часы – всего четверть второго.

– Что происходит? – ошеломленно спрашиваю я.

– Не знаю, блядь! Понятия не имею.

– Где Адам и Ларс?

Писклявая сирена на крыше склада сводит с ума. До сих пор она звучала только дважды – после взрыва «окулюса» и после сожжения дома в Палат-Горга, когда нас атаковали партизаны. Похоже, случилось нечто не менее серьезное. Парни из моего отделения выбегают наружу, где Норман уже выстраивает своих. В нашу сторону бежит сержант Голя. Мы дожидаемся Усиля.

– Быстрее, господа! – кричит сержант. – У нас тут страшный бардак.

Мы узнаём, что вся смена из взвода Северина оставила ворота и сбежала в пустыню. Они оглушили командира, капрала Масталика, и бесследно улетучились. Часовых, которые это заметили, только что обстрелял кто-то, притаившийся в темноте.

– Убитые есть? – уточняет Норман.

– Пока неизвестно. Я бросил туда отделение Вернера с оставшимися людьми Масталика, – из пустыни доносятся короткие пулеметные очереди. – Слышите, что творится? Бегом по машинам и приготовиться к выезду!

Через плац мчится лейтенант Остин, сжимая в руке шлем.

– Где Северин?! – орет он Голе.

– У ворот, господин лейтенант! Командует обороной.

– Мы сейчас выясняем, сколько там этих ублюдков. И сразу же поезжайте.

– Так точно!

«Сразу же» затягивается на пятнадцать минут. Через четверть часа операторы дронов докладывают, что в полукилометре к северу от базы находится отряд партизан – две машины, одиннадцать или двенадцать человек. А на дороге лежат четыре тела, вероятно наших солдат, которые дезертировали и напоролись на противника, выйдя прямо под дула автоматов. Даже верить не хочется!

Что самое странное, партизаны стреляют беспорядочно, во все стороны. На экране видны яркие полосы, летящие в сторону гор и автострады. Повстанцы явно пытаются отразить чью-то атаку, но мы не видим, во что именно они целятся. Меня пробирает мороз по коже, и лишь сигнал к выезду приносит облегчение.



Мы выезжаем на трех «скорпионах» при поддержке одного «феникса». Три наших пулемета и бортовые орудия беспилотника плюются огнем в атакующих. И снова, как и в прошлый раз, повстанцы стараются избежать непосредственного столкновения – они прыгают в свои внедорожники и пытаются сбежать в сторону Палат-Горга. Одну из машин, в которую попал дрон, сразу же охватывает пламя. Возле нее остается отделение Нормана, а мы с Усилем мчимся следом за второй, расстояние до которой опасно увеличивается.

Примерно в километре дальше видна первая вспышка. С обочины стреляет в небо гейзер голубого света, потом еще один, отчетливо изгибающийся в сторону автомобиля партизан, а сразу же за ним третий, ослепительная электрическая дуга. Я приказываю Балларду затормозить, несмотря на вопли сержанта. Усиль отдает аналогичный приказ.

И как раз вовремя – голубые молнии уже атакуют машину перед нами, швыряя ее влево и вправо, пока та не съезжает с дороги и не ударяется о камень. Ее плотно охватывает переплетение светящихся пальцев, убивая всех находящихся внутри. Никто из повстанцев не пытается сбежать.

Я совещаюсь с Голей, который наконец понял, что продолжать погоню мы не можем. Сержант отдает приказ возвращаться на базу; по дороге к нам присоединяется отделение Нормана. Они застрелили четверых боевиков, а потом для надежности еще бросили в горящий остов гранату.

Мы возвращаемся не кратчайшим путем – нужно сделать крюк до подъездной дороги к базе, где, как мы и предполагали, погибли наши товарищи. Не выдержав напряжения, они ударились в панику, стоя на посту, и, похоже, покрыли себя позором: их поглотил страх перед пустыней. Свет фар по очереди выхватывает из темноты тела. Мы грузим мешки в грузовой отсек нашей «двухсотпятидесятки».

Пурич перебирает четки, бормоча молитву. Подобные набожные моменты настолько не соответствуют знакомому образу Даниэля, готовому с дьявольским взглядом потрясать кулаками и ругаться на чем свет стоит при виде врага, что я даже качаю головой от удивления. Видимо, ему каким-то волшебным способом удается соединить не подходящие друг к другу фрагменты, причем столь гладко, что при этом не скрежещут никакие шестеренки. А может, я просто их не слышу, ибо мои уши заливает тьма, в которой все мы тонем, будто в смоле. С абсурдным чувством облегчения мы возвращаемся к свету, в населенный призраками дом, с каждым днем становящийся все безлюднее.



Сразу же после операции мы являемся с докладом к капитану Беку, который взволнованно расхаживает по комнате, бледный от усталости.

– Не понимаю! – кричит он. – Не понимаю, блядь, что вы мне говорите.

– Господин капитан, – отвечает лейтенант Остин, – присутствующие здесь сержант Голя, капрал Трент и капрал Усиль увидели вспышку, которая уничтожила машину убегавших от них партизан.

– Марсель, твою мать, какую машину?! Они обе уничтожены.