Искажение

– Он то ли ничего не знает, то ли хорошо притворяется. – Она наклоняется ко мне. – Вообще мне даже немного жаль, что тебя слегка не ранило.

– Что? – обалдело переспрашиваю я.

– Тогда я могла бы за тобой поухаживать, – смеется она и уходит, так как ее зовет сержант Голя.

Честно говоря, я даже не знаю, почему стараюсь ее избегать с самого начала миссии. Уже три дня я каждый день воображаю, как договариваюсь с ней о свидании, но скрываю подобные мысли даже от себя самого – лишь из-за сегодняшнего стресса я осознал их более отчетливо, а до этого голова моя была словно набита ватой.

Вряд ли стоит ждать и дальше. Неизвестно, что случится завтра, и не следует откладывать все на потом. Если где-то в мире и применимо изречение «carpe diem», то наверняка там, где идут бои. Наверняка здесь, в Ремарке, а в особенности в пустыне Саладх, которая не блещет красотой – в отличие от Неми Сильберг.



К вечеру мы понимаем, что нам нужна разрядка. Возможно, мы выбрали для этого не самый подходящий способ, но, по крайней мере, от него есть хоть какой-то толк. Думаю, что, если бы я тогда увидел выскакивающих из пикапа партизан Гарсии и застрелил нескольких в бою, было бы лучше. Теперь же одно лишь осознание того, что мы могли попросту взлететь на воздух, только прибавляет злости. Накапливающееся чувство безысходности рано или поздно нас убьет. Грязная, гребаная война.

Мы стоим напротив нужника, за дырявым сараем, в котором устроили казарму. Олаф Инка курит, стоя на страже за углом, а мы с Труманом, Гаусом и Водяной Блохой не сводим глаз с обитой фанерой деревянной двери, за которой сидит старший рядовой Бенеш, мучитель малыша Альбина. В руках у нас палки и куски досок, из которых мы вытащили гвозди, – все это мы собрали заранее, дожидаясь удобного случая.

Каждому рано или поздно приходится идти по нужде.

Я вижу, что Гаусу не терпится. Он крайне возбужден и наверняка воображает, что через секунду врежет кому-то по морде во имя благородной цели. Узнав, что речь идет о Бенеше, он улыбнулся до ушей. Ему доводилось справляться и не с такими. Но на всякий случай нас четверо.

По моему знаку Вим хватается за разболтанную дверь и дергает ее, вырывая крючок и едва не обрушив конструкцию нужника. На деревянном троне восседает Оскар Бенеш, держа в руках рулон туалетной бумаги. Лысая голова и красная от солнца рожа, не пораженная вирусом интеллекта. Он таращится на нас, разинув рот, а спущенные штаны не позволяют ему вскочить и сбежать, даже если бы он захотел.

– Вы чего, блядь? – с трудом выдавливает он.

– Ты там срешь или уже закончил? – вежливо интересуется Водяная Блоха. – А то, знаешь ли, очередь.

– У нас к тебе кое-какое дело, рядовой, – говорю я, глядя в свинячьи глазки Бенеша. – Дело срочное, и нам некогда ждать, когда ты закончишь. Но можешь не прерываться.

Похоже, он в самом деле не знает, как поступить. Дергает рукой, будто собираясь подтереться, но тут же отбрасывает эту мысль и тупо пялится прямо перед собой.

– Ладно, блядь, в таком случае буду краток. – Я подхожу к нему. – Видишь эти палки, ублюдок? Сейчас мы тебя отпиздим. Так, что неделю ходить не сможешь. Догадываешься, за что?

Мгновение тишины.

– Ребят, я же ничего такого не сделал, – неожиданно пискливым голосом произносит он. – Это какое-то недоразумение.

– Что тебе вчера говорил капрал Норман?

– Кто, блядь? – Он насмерть напуган. – Что вам надо?! Я ничего не сделал, клянусь!

– Подумай немного, Бенеш. Это не такой уж трудный вопрос.

– Да у вас от того взрыва мозги похерачило…

– Труман, Гаус! Вытащите это говно из сральника. И валите его.

Схватка с Бенешем длится недолго. Вскоре он оказывается на утоптанной земле со спущенными штанами и грязной жопой. Рулон бумаги катится в сторону, разматываясь в серую ленту, а мы начинаем работать палками.

Я стараюсь контролировать парней, а в особенности Гауса, который охотно забил бы этого урода насмерть. Охваченный паникой Бенеш съеживается в комок и закрывает руками голову. Давно я не видел перед собой подобного дерьма. Вскоре, однако, я приказываю парням прекратить, иначе последствия могут оказаться трагическими.

Несколько ударов достигли цели. У гребаного садиста кровоточат губы и, похоже, основательно покрыты синяками спина и задница. Он издает негромкий звук – нечто среднее между всхлипыванием и звериным поскуливанием, но меня это мало волнует. Лишь бы он только не получил внутренних повреждений – тогда сержанту нас точно не выгородить.

– Капрал Норман просил тебя вчера, скотина, чтобы ты оставил парнишку в покое, – шепотом говорю я, склонившись над ним. – Ты не стал его слушать, и потому по твою душу явились мы. – Я хлопаю его по затылку, и он еще больше съеживается. – Стоит тебе косо посмотреть на рядового Хокке или пожаловаться, мы снова к тебе придем. Помни об этом, уебок.

Мы выбрасываем палки и медленно удаляемся в сторону казармы. Думаю, Альбину Хокке ничто больше не угрожает, хотя он умолял нас, чтобы мы этого не делали. Если бы кто-то меня спросил, боюсь ли я последствий, я честно ответил бы, что боюсь совсем другого. Мои кошмары никак не связаны с лежащим на земле парнем со спущенными штанами, хотя у меня нет никаких сомнений в том, что я приобрел смертельного врага.



Мой конфликт с Роттом – ничто в сравнении с ненавистью, с какой смотрит на меня Оскар Бенеш. Час спустя мы сталкиваемся в проходе к переделанному в спальню помещению. Бенеш уже привел себя в порядок и не пошел жаловаться Петеру. Сидящий у стены Альбин Хокке наконец спокойно дремлет, опершись о свой автомат. Но если бы взглядом можно было убивать, он упал бы замертво от того, как на него уставился этот мерзавец.

Я знаю, что он дождется удобного случая и выстрелит мне в спину или задушит голыми руками, поскольку он намного сильнее и тяжелее меня. Но я с самого начала учитывал нечто подобное и намерен по крайней мере изрядно усложнить ему задачу. А если найду возможность – наверняка сам прикончу его первым в какой-нибудь заварушке. Для меня это настолько очевидно, что даже повергает в ужас.

С тех пор как мы оказались в пустыне, уровень агрессии в подразделении резко возрос. Недавно двое парней сержанта Северина подрались из-за какой-то ерунды, за что получили крепкий нагоняй от командира и по пятьдесят отжиманий. До сих пор подобного почти не случалось, по крайней мере, я о таком не слышал. Солдаты рычат друг на друга будто собаки и скоро начнут кусаться. Даже старший рядовой Хинте, оазис спокойствия, швырнул банкой фасоли о стену, когда у него сломалась открывалка.



Понедельник, 4 апреля, 07.15

Кумиш, пустыня Саладх, Южный Ремарк

Операция «Пустынный кулак»



После неудавшегося теракта в Палат-Горга для нас кое-что изменилось. Мы больше не путешествуем со всеми удобствами до очередного селения. До этого лейтенант Остин, нарушая правила, перебрасывал нас «за два раза». Сперва посылал «сокол», проверяя дорогу перед нами, а потом половина отряда грузилась в «керасты», ехала к сборному пункту и ждала, пока водители вернутся за остальными. Опаснее всего, естественно, был обратный путь за второй группой. Четверо солдат в четырех машинах могли стать легкой целью.


Это, однако, давало нам большую мобильность, а колонну постоянно сопровождал беспилотник. Расстояния между селениями не превышают двадцати пяти километров, так что управлявшие «керастами» парни ехали без охраны чуть больше четверти часа. Теперь же наш командир отказался от разделения сил, и мы преодолели путь до Кумиша частично пешком, через каждые несколько километров меняясь с ехавшими в машинах.

Идея снабдить нас только четырьмя машинами, на мой взгляд, не слишком удачная. Можно было решить вопрос иначе и послать больше вертолетов или отправить нас по земле. После почти трехчасового марша до очередного селения мы всерьез вымотались, тем более что нам пришлось тащить на себе все снаряжение, ранцы и оружие. В забитые кабины машин погрузили только «кобры».

Кумиш – самое большое селение из всех на нашем маршруте. По имеющимся сведениям, оно насчитывает около двухсот жителей и лежит на возвышенности, у подножия которой находится маленькое озеро Помад – по сути, остатки высохшего русла Реды. Примерно в пятидесяти километрах к юго-востоку от Кумиша расположен город Тригель, а в трех километрах восточнее – заброшенная база Дисторсия. Сегодня погода нам благоприятствует – небо затянуто облаками, а солнце с утра не припекает. Это все, что я могу сказать как доморощенный метеоролог.



Перед самым селением конвой останавливается, и мы тут же перестаем думать о всяких глупостях. На дороге, раскинув руки, лежит на животе человек – мужчина в темном свитере и холщовых штанах. Лицо его присыпано песком. Кружащий над ним «сокол» показывает достаточно четкую картинку.

Мы выскакиваем из машин, а саперы под прикрытием отделения Соттера проверяют, нет ли под телом взрывчатки. Вскоре они сообщают, что опасности нет, и мы приближаемся к лежащему. Сержант Голя переворачивает тело на спину. Мужику на вид лет сорок пять – темная кожа, густые брови и усы, покрытые ржавой пылью закрытые глаза; видны потеки от пота или слез. Но он жив и размеренно дышит, и через несколько минут его удается привести в чувство.

Мы стоим в боевой готовности возле машин, пока лейтенант и сержант Голя пытаются что-либо выяснить. Наш переводчик, Рауль, прилагает немалые усилия, чтобы объясниться с полубесчувственным армайцем. Он задает ему одни и те же вопросы по несколько раз. Обрывки разговора долетают до меня и до Неми, которая стоит чуть поодаль.

– Что происходит? – наконец не выдерживаю я.

– Точно не знаю. – Неми, похоже, взволнована, а может, даже испугана. – Он что-то бормочет по-армайски.

– Но ты же должна хоть что-то понимать?

– Конечно. Вот только то, что я поняла, не имеет никакого смысла.

– Так что там? – шепотом спрашиваю я.

– Маркус, этот человек утверждает, будто нечто погубило его селение. Он раз десять повторил слово «даймос», которое означает великое несчастье. Он говорит, что все люди умерли, а потом их забрали. Ничего не понимаю.

– Он говорил, что это было? Партизаны применили какое-то оружие?

– Рауль пытался выяснить разными способами, но этот человек ведет себя так, будто нечто пожрало его мозг. Может, он больной, не знаю.

Мне вспоминается база Адмирум и рядовой Гинек. Я прошу Неми, чтобы она подошла к ремарцу и задала ему один вопрос, который может показаться странным или даже неуместным, но в данной ситуации он крайне важен.

Девушка не спорит со мной – она просто подходит к Раулю и сержанту, который безуспешно пытается напоить мужчину. Переводчица склоняется над сидящим на обочине, трогает его за плечо и что-то говорит. Лейтенант громко спрашивает, в чем дело, и Рауль отвечает, что не имеет понятия. Возникает небольшое замешательство, но в конце концов Неми возвращается. Вид у нее слегка ошеломленный, и я уже знаю, каков ответ.

– Я спросила его, как ты велел, – тихо говорит она. – Я спросила его, жив ли он.

– И что он тебе ответил, Неми?

– Он сказал мне, Маркус… – У нее дрожит подбородок. – Он сказал, что он мертв. Что он умер вместе со всеми в селении.

Я с силой закусываю губу. Только что сбылся мой самый худший сон.



В селении действительно пусто. Никто не вышел нам навстречу, в загонах блеют голодные козы, по дворам бегают куры и утки, а собаки сидят в будках и других укрытиях – как ни странно, они даже не лают на нас. Парни говорят, что, когда они ходят от одного пустого дома к другому, у них мороз по коже. Кумиш выглядит побогаче, чем Балех, Дорм и Палат-Горга: дома из кирпича и камня, лишь кое-где деревянные и обветшавшие. Большинство покрыты черепицей.

Остановившись на краю селения, мы быстро перекусили и разбрелись по сторонам в поисках не столько оружия и прочих подозрительных вещей, сколько самих жителей. Полуживой мужик, которого мы нашли на дороге, сидит в одном из домов под опекой санитаров. Я слышал, как Северин говорил Голе, что боится, не заразная ли эта дрянь.

Дома не заперты, мы свободно ходим повсюду, заглядывая в комнаты, переворачивая матрасы, выбрасывая какой-то хлам из шкафов, но без особого энтузиазма. Даже Гаус, который любит устраивать в такие моменты разгром, лишь скидывает ради куража вазу со стола. Стекло разлетается по полу, а я кручу пальцем возле виска.

Мы находим пустые колыбели, недоеденную еду на столах и кружки с остывшим чаем. Кое-где виден беспорядок, словно жители в спешке пытались бежать, – сброшенная на пол кастрюля с супом и опрокинутый торшер, преграждающий вход в спальню. В одном из домов на белой скатерти виден отпечаток ботинка. Окно над столом выбито, а на осколках стекла осталась кровь и обрывок ткани.

Примерно посреди деревни мы встречаем первое отделение. Капрал Талько, явно напуганный, молча идет дальше, но Крис Баллард хватает меня за рукав и тихо, со странной уверенностью в голосе, говорит:

– Маркус, ты прекрасно знаешь – на операцию партизан это не похоже.

Я даже не спрашиваю, почему он обращается с этим ко мне.

– Нет, Крис, это похоже на «Марию Селесту». Мы вляпались в неслабое говно.

– Обрати внимание на темные полосы на некоторых стенах. Они напоминают следы, которые оставляет шаровая молния, проходя через помещение.

Солдат исчезает за углом, а я начинаю внимательнее приглядываться к стенам в очередных домах. Баллард в самом деле прав – практически везде я замечаю темные полосы, словно от копоти, на стенах или досках. Не знаю, видят ли их другие, но на всякий случай не спрашиваю, чтобы не создавать панику – что в армии хуже заразы и тяжелого обстрела.

Ни одно из шести отделений, участвующих в обыске, не встречает людей. Я слышу доклады, поступающие сержанту Голе, а он сообщает нам об успехах третьего взвода. Около одиннадцати нам остается проверить только одно большое здание, стоящее в стороне. Неми говорит, что это сельская начальная школа. Кумиш – достаточно крупный населенный пункт, с собственным магазином и почтой, который являлся средоточием жизни для окрестных обитателей.

Я возвращаюсь в штаб, чтобы отрапортовать и спросить о дальнейших распоряжениях. Но прежде всего мне хочется поговорить с сержантом. У меня такое впечатление, что как он, так и Марсель Остин, впервые с начала миссии не знают, что делать дальше. Соответствующий рапорт наверняка уже дошел до базы Эрде, но ситуацию следует оценить на месте.

– Господин сержант, можно вас на минутку? – спрашиваю я Голю на пороге дома.

– Чего тебе, Маркус?

– Помните Виктора Гинека, того рядового с форпоста Адмирум? – начинаю я, когда мы прячемся за углом здания. – Помните, что с ним случилось?