Искажение
Часть 14 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как это, мать твою? Почему?! – вырывается у него.
– Потому, блядь, старший рядовой Ротт, что ты кое-чем обязан своему отделению. Заварил кашу, мать твою, напиздел про нас глупостей, где только мог, так что теперь придется платить должок.
– Какой еще должок?!
Он вскакивает и хватает меня за китель. На мгновение передо мной появляется его искаженное лицо, а потом Гаус неожиданно швыряет его, словно тряпку, обратно на койку. Заодно Ротт ударяется затылком о деревянное изголовье.
– Помнишь, как я тебе обещал, что ты будешь ходить в первых рядах? Три раза сходишь – разрешу тебе уйти. Не раньше.
– Да ты охуел, – стонет Ротт, держась за затылок.
– Следи за языком. За каждую такую выходку будет на одну операцию больше.
Мерзавец отворачивается к стене, скорчившись на койке, а я продолжаю разговор с парнями, как если бы ничего не случилось. Они не комментируют мое решение, не спрашивают о причинах – они сразу же приняли его как должное – так и должно быть.
Гаусу, который жалуется на натертую ногу, я велю сходить утром в процедурный кабинет и попросить тальк и пластырь. Подручный запас лучше не трогать – могут быть проблемы с выдачей нового: старшина Гармонт стар и хитер. С Пуричем и Водяной Блохой я обсуждаю день рождения Голи, который уже совсем скоро. Наш командир родился первого апреля, и это, пожалуй, лучшая дата, которую он мог выбрать для своего появления на свет.
На базе Эрде подарок раздобыть непросто, так что мы решаем подарить ему какой-нибудь платок, который мы при случае купим в городе. Ну и литр хорошего самогона, если получится организовать. И то и другое нужно будет сделать тайно, но для этого есть самостоятельные вызовы и разные хитрецы в роте. Мы все согласны, что сержант заслужил самого лучшего.
Воскресенье, 20 марта, 09.35
Борис Северин ловит нас с Усилем в коридоре казармы. Он спрашивает об остальных командирах отделений, но оба на вызовах. Нам приходится вмешиваться ежедневно, обычно по несколько раз за день. Харман теперь бурлит словно чертова мельница. В основном это неопасные инциденты, однако достаточно легко перерастающие в беспорядки.
Северин ведет нас к Голе. Его сопровождают капралы Лист, Масталик и Соттер; он собрал почти всех, так что, похоже, предстоит серьезное совещание. Сержант Голя, видя толпу в дверях своей комнатушки, стучит себя по лбу – поместиться там всем нет никаких шансов, так что мы идем в клуб с настольным футболом, где нам недавно показывали снимки жертв ночной вылазки. Мы садимся в тесном кругу и начинаем обсуждать запланированную операцию «Пустынный кулак». Информация свежая, чернила на приказах еще не высохли.
Девятая рота должна оказать поддержку форпосту Адмирум, который фактически перестал патрулировать окрестности. Парни сидят на базе и пытаются не погибнуть, отражая атаки партизан. Нужно привлечь больше сил в пустыне Саладх и любой ценой перерезать партизанские каналы поставок. Что самое невероятное, готтанцы, устроившие в Ремарке кровавую резню, теперь поддерживают религиозных фанатиков. Очередное доказательство того, как легко на войне меняются союзы.
Голя не скрывает злости. Он говорит, что если в операциях с использованием вертолетов будут принимать участие два взвода, разведывательный и ВБР, то только потому, что лейтенант Остин слаб. Мюллер готов на все, чтобы защитить своих людей от вылазок в пустыню. Служба в городе, хотя и опасная, по сравнению с боевыми действиями кажется сказкой.
– Не знаю, как командование базы Эрде намерено обеспечить порядок в Хармане, отвлекая нас от текущих операций, – говорит Северин.
– Видимо, у них есть какие-то соображения на этот счет. – Голя морщится при одной лишь мысли о переменах. – Остин согласится на все, что ему пихают в глотку. Он исполнит любой приказ. Он ведь даже наверняка особо не смущался, когда тебе об этом говорил?
– Похоже, его что-то беспокоило. Но он утверждал, что нам доверили важную задачу и мы должны показать себя с лучшей стороны, потому он и сообщает мне неофициально. Завтра состоится инструктаж, а потом учения по топографии и прочая чушь.
– Когда начинаем летать? – деловито спрашивает капрал Лист.
– С начала апреля. На «Кассабианах» CAS-10, по два отделения на борту. Трясет в этом блядстве охеренно, – нервничает командир третьего взвода. – Да еще если нас собьют по дороге…
Начинается беспорядочная дискуссия. У каждого есть что сказать и множество вопросов, на которые сержанты не знают ответов. Возможно, больше мы узнаем завтра, когда лейтенант Остин и капитан Бек порадуют нас хорошей новостью. Больше всего нас интересует, как все это будет выглядеть – как часто нам предстоит летать, с каким снаряжением, и будут ли это превентивные акции в рамках «видимости», или же конкретные удары по повстанцам.
– Интересно, как долго нам так вкалывать, – задумчиво говорит Усиль.
– До особого распоряжения. – Голя с силой хлопает его по спине; видимо, он уже успел слегка остыть.
– От воздушного патрулирования никакого толку, – со злостью замечаю я. – Только собственные потери, блядь, и ничего больше.
– Ты прав, Маркус, – кивает Северин. – Все это на хер никому не нужно. Если им так важна та сторона гор, то нужно построить новую базу и нормально контролировать территорию. База Адмирум слишком маленькая и слишком далеко от Тригеля.
– В пустыне, возле холма Отортен, сразу после войны была база, – подает голос Эрик Масталик. – Ее занимали войска Североамериканского союза, но после их ухода никто там больше не появился. Тамошние системы связи сходили с ума от возмущений магнитного поля.
Я внимательно его слушаю, поскольку это название уже встречалось мне раньше. Именно в окрестностях Отортена имели место необъяснимые исчезновения, о которых я читал в Синете месяц назад.
Эрик – старый матерый волк. Так же, как оба сержанта и его тезка Эрик Соттер, он участвовал в войне против готтанцев и в нескольких миротворческих миссиях. Сержант Голя подтверждает его слова и добавляет кое-что от себя:
– Помню, я проезжал через ту базу сразу после того, как ее покинули союзнические войска. Они оставили нам немного оборудования – им пришлось наспех собираться. Из-за помех приборов там тяжело пребывать постоянно. Кажется, именно поэтому ее назвали Дисторсия.
– Значит, нужно занять Дисторсию и прочесывать окрестности до упаду. – Сержант Северин закуривает, хотя курить здесь не положено. – Дрон за дроном, патруль за патрулем. Мы выкурим этих сволочей, как только у них закончатся припасы.
– Я бы предпочел остаться в Хармане, сержант, – заявляет Лист.
– Я бы тоже предпочел, сынок, но нашего мнения никто не спрашивает.
– Ладно, хватит жаловаться, господа, – подытоживает Голя. – Передайте информацию остальным командирам отделений, но солдатам ничего не говорите. Ни к чему, чтобы заранее расходились слухи.
– Так точно! – отвечаем мы.
– А вы, – обращается он ко мне и Петеру, – будьте в полной готовности, поскольку еще сегодня вам может потребоваться выехать. В городе неспокойно, патрули постоянно докладывают о беспорядках.
Двенадцатая неделя миссии не предвещает ничего особо хорошего.
Воскресенье, 20 марта, 13.05
Сержант явно накаркал. Тревога снова отрывает нас от еды, и мы сломя голову мчимся в центр города, где в торговом центре «Гермес» террористы заложили взрывной заряд. Несущиеся по улице «скорпионы» угрожают прохожим и бестолковым ремаркским водителям, но, честно говоря, нам на это глубоко насрать. Мы лишь крепче сжимаем МСК и оглядываемся по сторонам.
У большого здания торгового центра посинело от полицейских патрулей. Среди их автомобилей стоят два «скорпиона» и специализированная машина саперов. Внутрь мы не заходим – у нас другой приказ.
Я докладываю по радио лейтенанту Тоусену, который командует операцией. Мы паркуемся перед главным входом и грозно смотрим на собравшуюся толпу. Наша задача – не допустить беспорядков среди охваченных паникой людей. Полицейские уже вывели из здания клиентов, а саперы с базы Кентавр исполняют свои обязанности.
От скуки я разглядываю «Гермес». Современное строение подходит к окрестным каменным домам как собаке пятая нога. Как и везде в Хармане, застройка здесь носит хаотический характер, не видно никакого плана. Неми как-то раз упоминала, что жители города гордятся этой обителью роскоши, но для меня она выглядит скорее как сельская подделка наших торговых центров – сооружение из пластиковой облицовки со слегка поцарапанной хромированной отделкой и затемненными стеклами. На стенах – вырвиглазные рекламные щиты. Одним словом, огромная развалюха.
К счастью, ремарцы боятся подходить ближе. Некоторые держат в руках корзинки или опираются о магазинные тележки, с которыми выбежали наружу. Интересно, как велики будут потери продавцов? Полицейские пытаются предотвратить кражи, бегая во все стороны и цепляясь к людям, из-за чего суматохи больше, чем порядка.
Четверть часа спустя в открытых дверях появляется массивный робот на гусеницах. Саперы докладывают в наушниках, что тревога оказалась ложной. В подозрительной сумке какой-то дебил оставил коробку с обувью. На этом история с терактом в торговом центре заканчивается. Тоусен позволяет нам покинуть пост, и мы направляемся обратно на базу.
Первым ее замечает Пурич. Наклонившись внутрь машины, он показывает на девочку в подъезде полуразвалившегося дома. До базы уже недалеко – осталось, может, километра три. Мы выбрали более длинный путь из-за дорожных работ. В этой стороне Хармана здания пребывают в ужасающем состоянии. Вся улица разбомблена, но видно как на ладони, что даже до войны Эрде был районом бедноты.
Мы подъезжаем к Т-образному перекрестку. Напротив нашей машины – руины из бетона и кирпича, фрагмент уцелевшей подворотни и одна стена с пустыми окнами, сквозь которые просвечивает небо. Девочка в сером платье, лет пяти-шести, держит в руке розовый воздушный шарик. Видимо, он наполнен гелием, поскольку весело парит над ее головой, раскачиваясь на ветру.
– Останови, – приказываю я Ротту.
«Скорпион» останавливается посреди перекрестка. Окрестности выглядят вымершими, хотя в километре дальше находится большой рынок, а также несколько магазинов и автомобильных мастерских. Здесь же на асфальте валяется лишь старый мусор – полиэтиленовые пакеты и вырванные из книг страницы.
Пурич достает бинокль и разглядывает близлежащие руины.
– Чисто, – докладывает он, хотя и не слишком уверенно. – Малышка, похоже, одна. Наверняка заблудилась или вроде того.
– Что будем делать? – спрашивает Водяная Блоха.
– Я схожу за ней, – предлагает Гаус. – Нельзя же ее так оставить.
– Погоди. – Я поворачиваюсь к нему.
– Но, Маркус! Нужно ее забрать.
– Погоди, я сказал! – Несколько мгновений я размышляю, не вызвать ли с базы «сокол», чтобы тот проверил окрестности. – Ладно. Джим! Подъезжай ближе к той подворотне и остановись у тротуара.
Ротт исполняет приказ. Напротив подворотни мы остановиться не можем – в мостовой зияет огромная яма. Но до стоящей неподвижно фигурки всего полтора десятка метров.
– Ладно, а теперь поднимай жопу с кресла. Пойдешь за ребенком.
– Что?!
– Рядовой Ротт, шагом марш за ребенком, мать твою! Я сяду за руль.
Именно в этот момент его охватывает неподдельный страх – не гнев, но панический ужас. Я сломал человека, и мне это нравится. Он открывает дверцу, машинально включает глушитель и идет на негнущихся ногах. Я ощущаю невидимые волны – одну за другой, металлические направленные взрывы под черепом – и вслушиваюсь в дыхание Ротта, в размеренный шум в наушниках. Он что-то неразборчиво шепчет, возможно, молится.
Пурич целится из MG2 в сторону здания. Гаус и Дафни приоткрыли дверцы и страхуют противоположные концы дороги. Нам уже доводилось бывать и в более опасных местах, но при виде этих руин и полуразрушенных ворот в ад, в которых стоит девочка, встают дыбом волосы на затылке.
Ротт останавливается над девочкой. Малышка отпускает шарик, который медленно поднимается и улетает в неизвестность. Стоящий над ней солдат учащенно дышит, глядя на что-то в глубине подворотни.
– Ох ты блядь!
– Что там, Джим! Докладывай!
– В подворотне лежит женщина, наверняка мать, вся изуродованная. Похоже, ее посекло «клещами». Еще через несколько метров что-то шевелится среди мусора.
– Забирай ребенка и бегом в машину! – кричу я. – Отделение, включить глушители!
Перед глазами у меня синеет, но лишь на мгновение. Ротт хватает девочку под мышку и мчится к нам. Вскочив внутрь, он передает ребенка Гаусу, с трудом переводя дух. Он только что отработал свой первый долг. По его лицу стекает пот, хотя совсем нежарко. Я вдавливаю педаль газа, и мы срываемся с места, устремляясь на запад, в сторону базы Эрде.
Девочка начинает кричать, словно выплюнув наконец изо рта кляп. Пронзительный визг врывается в уши, врезаясь в тело аж до самого костного мозга. А потом она безвольно оседает на колени Гауса, и наступает тишина.
– Ох ты блядь, ох ты блядь, – тихо повторяет Ротт.
– Мать твою! – добавляет Водяная Блоха.
Больше ничего не скажешь.
– Потому, блядь, старший рядовой Ротт, что ты кое-чем обязан своему отделению. Заварил кашу, мать твою, напиздел про нас глупостей, где только мог, так что теперь придется платить должок.
– Какой еще должок?!
Он вскакивает и хватает меня за китель. На мгновение передо мной появляется его искаженное лицо, а потом Гаус неожиданно швыряет его, словно тряпку, обратно на койку. Заодно Ротт ударяется затылком о деревянное изголовье.
– Помнишь, как я тебе обещал, что ты будешь ходить в первых рядах? Три раза сходишь – разрешу тебе уйти. Не раньше.
– Да ты охуел, – стонет Ротт, держась за затылок.
– Следи за языком. За каждую такую выходку будет на одну операцию больше.
Мерзавец отворачивается к стене, скорчившись на койке, а я продолжаю разговор с парнями, как если бы ничего не случилось. Они не комментируют мое решение, не спрашивают о причинах – они сразу же приняли его как должное – так и должно быть.
Гаусу, который жалуется на натертую ногу, я велю сходить утром в процедурный кабинет и попросить тальк и пластырь. Подручный запас лучше не трогать – могут быть проблемы с выдачей нового: старшина Гармонт стар и хитер. С Пуричем и Водяной Блохой я обсуждаю день рождения Голи, который уже совсем скоро. Наш командир родился первого апреля, и это, пожалуй, лучшая дата, которую он мог выбрать для своего появления на свет.
На базе Эрде подарок раздобыть непросто, так что мы решаем подарить ему какой-нибудь платок, который мы при случае купим в городе. Ну и литр хорошего самогона, если получится организовать. И то и другое нужно будет сделать тайно, но для этого есть самостоятельные вызовы и разные хитрецы в роте. Мы все согласны, что сержант заслужил самого лучшего.
Воскресенье, 20 марта, 09.35
Борис Северин ловит нас с Усилем в коридоре казармы. Он спрашивает об остальных командирах отделений, но оба на вызовах. Нам приходится вмешиваться ежедневно, обычно по несколько раз за день. Харман теперь бурлит словно чертова мельница. В основном это неопасные инциденты, однако достаточно легко перерастающие в беспорядки.
Северин ведет нас к Голе. Его сопровождают капралы Лист, Масталик и Соттер; он собрал почти всех, так что, похоже, предстоит серьезное совещание. Сержант Голя, видя толпу в дверях своей комнатушки, стучит себя по лбу – поместиться там всем нет никаких шансов, так что мы идем в клуб с настольным футболом, где нам недавно показывали снимки жертв ночной вылазки. Мы садимся в тесном кругу и начинаем обсуждать запланированную операцию «Пустынный кулак». Информация свежая, чернила на приказах еще не высохли.
Девятая рота должна оказать поддержку форпосту Адмирум, который фактически перестал патрулировать окрестности. Парни сидят на базе и пытаются не погибнуть, отражая атаки партизан. Нужно привлечь больше сил в пустыне Саладх и любой ценой перерезать партизанские каналы поставок. Что самое невероятное, готтанцы, устроившие в Ремарке кровавую резню, теперь поддерживают религиозных фанатиков. Очередное доказательство того, как легко на войне меняются союзы.
Голя не скрывает злости. Он говорит, что если в операциях с использованием вертолетов будут принимать участие два взвода, разведывательный и ВБР, то только потому, что лейтенант Остин слаб. Мюллер готов на все, чтобы защитить своих людей от вылазок в пустыню. Служба в городе, хотя и опасная, по сравнению с боевыми действиями кажется сказкой.
– Не знаю, как командование базы Эрде намерено обеспечить порядок в Хармане, отвлекая нас от текущих операций, – говорит Северин.
– Видимо, у них есть какие-то соображения на этот счет. – Голя морщится при одной лишь мысли о переменах. – Остин согласится на все, что ему пихают в глотку. Он исполнит любой приказ. Он ведь даже наверняка особо не смущался, когда тебе об этом говорил?
– Похоже, его что-то беспокоило. Но он утверждал, что нам доверили важную задачу и мы должны показать себя с лучшей стороны, потому он и сообщает мне неофициально. Завтра состоится инструктаж, а потом учения по топографии и прочая чушь.
– Когда начинаем летать? – деловито спрашивает капрал Лист.
– С начала апреля. На «Кассабианах» CAS-10, по два отделения на борту. Трясет в этом блядстве охеренно, – нервничает командир третьего взвода. – Да еще если нас собьют по дороге…
Начинается беспорядочная дискуссия. У каждого есть что сказать и множество вопросов, на которые сержанты не знают ответов. Возможно, больше мы узнаем завтра, когда лейтенант Остин и капитан Бек порадуют нас хорошей новостью. Больше всего нас интересует, как все это будет выглядеть – как часто нам предстоит летать, с каким снаряжением, и будут ли это превентивные акции в рамках «видимости», или же конкретные удары по повстанцам.
– Интересно, как долго нам так вкалывать, – задумчиво говорит Усиль.
– До особого распоряжения. – Голя с силой хлопает его по спине; видимо, он уже успел слегка остыть.
– От воздушного патрулирования никакого толку, – со злостью замечаю я. – Только собственные потери, блядь, и ничего больше.
– Ты прав, Маркус, – кивает Северин. – Все это на хер никому не нужно. Если им так важна та сторона гор, то нужно построить новую базу и нормально контролировать территорию. База Адмирум слишком маленькая и слишком далеко от Тригеля.
– В пустыне, возле холма Отортен, сразу после войны была база, – подает голос Эрик Масталик. – Ее занимали войска Североамериканского союза, но после их ухода никто там больше не появился. Тамошние системы связи сходили с ума от возмущений магнитного поля.
Я внимательно его слушаю, поскольку это название уже встречалось мне раньше. Именно в окрестностях Отортена имели место необъяснимые исчезновения, о которых я читал в Синете месяц назад.
Эрик – старый матерый волк. Так же, как оба сержанта и его тезка Эрик Соттер, он участвовал в войне против готтанцев и в нескольких миротворческих миссиях. Сержант Голя подтверждает его слова и добавляет кое-что от себя:
– Помню, я проезжал через ту базу сразу после того, как ее покинули союзнические войска. Они оставили нам немного оборудования – им пришлось наспех собираться. Из-за помех приборов там тяжело пребывать постоянно. Кажется, именно поэтому ее назвали Дисторсия.
– Значит, нужно занять Дисторсию и прочесывать окрестности до упаду. – Сержант Северин закуривает, хотя курить здесь не положено. – Дрон за дроном, патруль за патрулем. Мы выкурим этих сволочей, как только у них закончатся припасы.
– Я бы предпочел остаться в Хармане, сержант, – заявляет Лист.
– Я бы тоже предпочел, сынок, но нашего мнения никто не спрашивает.
– Ладно, хватит жаловаться, господа, – подытоживает Голя. – Передайте информацию остальным командирам отделений, но солдатам ничего не говорите. Ни к чему, чтобы заранее расходились слухи.
– Так точно! – отвечаем мы.
– А вы, – обращается он ко мне и Петеру, – будьте в полной готовности, поскольку еще сегодня вам может потребоваться выехать. В городе неспокойно, патрули постоянно докладывают о беспорядках.
Двенадцатая неделя миссии не предвещает ничего особо хорошего.
Воскресенье, 20 марта, 13.05
Сержант явно накаркал. Тревога снова отрывает нас от еды, и мы сломя голову мчимся в центр города, где в торговом центре «Гермес» террористы заложили взрывной заряд. Несущиеся по улице «скорпионы» угрожают прохожим и бестолковым ремаркским водителям, но, честно говоря, нам на это глубоко насрать. Мы лишь крепче сжимаем МСК и оглядываемся по сторонам.
У большого здания торгового центра посинело от полицейских патрулей. Среди их автомобилей стоят два «скорпиона» и специализированная машина саперов. Внутрь мы не заходим – у нас другой приказ.
Я докладываю по радио лейтенанту Тоусену, который командует операцией. Мы паркуемся перед главным входом и грозно смотрим на собравшуюся толпу. Наша задача – не допустить беспорядков среди охваченных паникой людей. Полицейские уже вывели из здания клиентов, а саперы с базы Кентавр исполняют свои обязанности.
От скуки я разглядываю «Гермес». Современное строение подходит к окрестным каменным домам как собаке пятая нога. Как и везде в Хармане, застройка здесь носит хаотический характер, не видно никакого плана. Неми как-то раз упоминала, что жители города гордятся этой обителью роскоши, но для меня она выглядит скорее как сельская подделка наших торговых центров – сооружение из пластиковой облицовки со слегка поцарапанной хромированной отделкой и затемненными стеклами. На стенах – вырвиглазные рекламные щиты. Одним словом, огромная развалюха.
К счастью, ремарцы боятся подходить ближе. Некоторые держат в руках корзинки или опираются о магазинные тележки, с которыми выбежали наружу. Интересно, как велики будут потери продавцов? Полицейские пытаются предотвратить кражи, бегая во все стороны и цепляясь к людям, из-за чего суматохи больше, чем порядка.
Четверть часа спустя в открытых дверях появляется массивный робот на гусеницах. Саперы докладывают в наушниках, что тревога оказалась ложной. В подозрительной сумке какой-то дебил оставил коробку с обувью. На этом история с терактом в торговом центре заканчивается. Тоусен позволяет нам покинуть пост, и мы направляемся обратно на базу.
Первым ее замечает Пурич. Наклонившись внутрь машины, он показывает на девочку в подъезде полуразвалившегося дома. До базы уже недалеко – осталось, может, километра три. Мы выбрали более длинный путь из-за дорожных работ. В этой стороне Хармана здания пребывают в ужасающем состоянии. Вся улица разбомблена, но видно как на ладони, что даже до войны Эрде был районом бедноты.
Мы подъезжаем к Т-образному перекрестку. Напротив нашей машины – руины из бетона и кирпича, фрагмент уцелевшей подворотни и одна стена с пустыми окнами, сквозь которые просвечивает небо. Девочка в сером платье, лет пяти-шести, держит в руке розовый воздушный шарик. Видимо, он наполнен гелием, поскольку весело парит над ее головой, раскачиваясь на ветру.
– Останови, – приказываю я Ротту.
«Скорпион» останавливается посреди перекрестка. Окрестности выглядят вымершими, хотя в километре дальше находится большой рынок, а также несколько магазинов и автомобильных мастерских. Здесь же на асфальте валяется лишь старый мусор – полиэтиленовые пакеты и вырванные из книг страницы.
Пурич достает бинокль и разглядывает близлежащие руины.
– Чисто, – докладывает он, хотя и не слишком уверенно. – Малышка, похоже, одна. Наверняка заблудилась или вроде того.
– Что будем делать? – спрашивает Водяная Блоха.
– Я схожу за ней, – предлагает Гаус. – Нельзя же ее так оставить.
– Погоди. – Я поворачиваюсь к нему.
– Но, Маркус! Нужно ее забрать.
– Погоди, я сказал! – Несколько мгновений я размышляю, не вызвать ли с базы «сокол», чтобы тот проверил окрестности. – Ладно. Джим! Подъезжай ближе к той подворотне и остановись у тротуара.
Ротт исполняет приказ. Напротив подворотни мы остановиться не можем – в мостовой зияет огромная яма. Но до стоящей неподвижно фигурки всего полтора десятка метров.
– Ладно, а теперь поднимай жопу с кресла. Пойдешь за ребенком.
– Что?!
– Рядовой Ротт, шагом марш за ребенком, мать твою! Я сяду за руль.
Именно в этот момент его охватывает неподдельный страх – не гнев, но панический ужас. Я сломал человека, и мне это нравится. Он открывает дверцу, машинально включает глушитель и идет на негнущихся ногах. Я ощущаю невидимые волны – одну за другой, металлические направленные взрывы под черепом – и вслушиваюсь в дыхание Ротта, в размеренный шум в наушниках. Он что-то неразборчиво шепчет, возможно, молится.
Пурич целится из MG2 в сторону здания. Гаус и Дафни приоткрыли дверцы и страхуют противоположные концы дороги. Нам уже доводилось бывать и в более опасных местах, но при виде этих руин и полуразрушенных ворот в ад, в которых стоит девочка, встают дыбом волосы на затылке.
Ротт останавливается над девочкой. Малышка отпускает шарик, который медленно поднимается и улетает в неизвестность. Стоящий над ней солдат учащенно дышит, глядя на что-то в глубине подворотни.
– Ох ты блядь!
– Что там, Джим! Докладывай!
– В подворотне лежит женщина, наверняка мать, вся изуродованная. Похоже, ее посекло «клещами». Еще через несколько метров что-то шевелится среди мусора.
– Забирай ребенка и бегом в машину! – кричу я. – Отделение, включить глушители!
Перед глазами у меня синеет, но лишь на мгновение. Ротт хватает девочку под мышку и мчится к нам. Вскочив внутрь, он передает ребенка Гаусу, с трудом переводя дух. Он только что отработал свой первый долг. По его лицу стекает пот, хотя совсем нежарко. Я вдавливаю педаль газа, и мы срываемся с места, устремляясь на запад, в сторону базы Эрде.
Девочка начинает кричать, словно выплюнув наконец изо рта кляп. Пронзительный визг врывается в уши, врезаясь в тело аж до самого костного мозга. А потом она безвольно оседает на колени Гауса, и наступает тишина.
– Ох ты блядь, ох ты блядь, – тихо повторяет Ротт.
– Мать твою! – добавляет Водяная Блоха.
Больше ничего не скажешь.