Инопланетянка его мечты

– Мы не имеем права вмешиваться.

– Ты уже вмешалась.

Он был прав, но разговор ушел от поднятой мной темы.

– Не по собственной воле.

Вангьял сжал челюсти сильнее. В нем росла злость и отчаянье.

– Но по собственной воле ты моя сейчас. Или это ради выгоды?

– Мне нет никакой выгоды, ты знаешь.

Он оставался все так же слеп, зол и упрям. Мои намеки пропустил мимо ушей. Конечно же я понятия не имела, что ждет меня в будущем: улечу я или останусь. Тоска заполняла грудь, когда мысли обращались к неизбежной необходимости сообщить ученым об этой планете раньше, чем меня найдут на ней военные или разведка. Но эта же тоска наполняла меня теперь, когда он думал о себе и своих желаниях. Есть два мира, мой и его, но он мыслит только о том, как оставить меня в своем.

Этой ночью я спала одна. Вангьял ушел работать в свой кабинет. Только под утро я почувствовала ласковое прикосновение прохладных пальцев к своим губам и щеке. Не открывая глаз, я поймала его за сорочку и потянула на себя, вынуждая лечь. А когда он подчинился, прижалась к нему и вновь растворилась в сновидениях.

– Забава, – позвал он с десяток минут спустя. Мне показалось, что с десяток.

– Вставай, – продолжил Вангьял мягко. – Нам надо ехать.

Нехотя я послушалась и приоткрыла глаза.

– Пойдем.

Он сидел рядом и внимательно меня изучал. Спокойный, сосредоточенный и виноватый. Не удивиться такой разительной перемене было сложно. От прежнего раздражения не осталось следа.

– Доброе утро, – поприветствовала я.

Вангьял кивнул.

С такой свойственной ему спокойной холодностью он помог мне подняться, одеться и выйти во двор. Скафандр сам лично упаковал в плотный тканевый мешок и убрал в дорожный сундук. Даже в машину усадил сам. Никогда не забуду лица обитателей дома в этот момент. В здешнем мире двери перед женщиной распахивает раб, но не муж или брат. И уж тем более не господин перед рабыней. Я оглянулась и напоследок помахала ошеломленной Булан. Она единственная из работников, по кому я, возможно, буду скучать.

Вокзал громыхал, гудел, стучал, кричал, дымил и вообще производил малоприятное впечатление. Причем источником львиной доли шума были люди. Сразу вспомнились тихие, ухоженные залы ожидания скоростных веток на Гее. Впрочем, оказавшись внутри, я позабыла про все неудобства. Члена королевской семьи перевозили по-королевски. В его распоряжении был целый вагон с диванами, подушками, столиками, кроватью, коврами, тяжелыми шторами и угощением.

Я тихо удивленно выдохнула, рассматривая богатое убранство.

– У вас нет поездов?

– У нас скоростные электропоезда. Тихо, быстро, безвредно для природы.

Вангьял фыркнул:

– И почему я тебе постоянно верю на слово?

– Потому что в отличие от всех, кого я здесь встречала, ты умный.

Он прохладно улыбнулся и, кажется, еще сильнее выпрямил и без того прямую спину. Ожидаемая и довольно забавная защитная реакция. Я ласково улыбнулась в ответ.

– Не согласен?

– Не мне судить, умнее я окружающих или глупее.

Ответ прозвучал чопорно и заученно, с не свойственными Вангьялу интонациями.

– Значит, об этом буду судить я.

Все же ночная обида не до конца прошла. Осадок у него в душе остался. Я вздохнула и перевела взгляд с его лица на царство роскоши и комфорта. Мы так и стояли у входа.

– Как мне себя тут вести?

– Как пожелаешь. Сюда заходят с разрешения или по зову.

Вангьял, не оглядываясь, направился к высокому круглому столику у противоположной двери, где на глубоком подносе стоял кувшин с водой. Да только до кувшина так и не дошел. Замер у дальнего окна, а затем, уставившись в него напряженным ледяным взглядом, медленно поднял руки, демонстрируя кому-то пустые ладони. Я непроизвольно повернула голову вправо на ближайшее ко мне окно. Оттуда на меня смотрели дула сразу трех ружей. Я вопросительно взглянула на Вангьяла. Дверь за моей спиной тихо открылась.

– Не шевелитесь, господин воин силы, – напряженно, но все же уважительно проговорил мужской голос.

Повернуться и взглянуть на лицо незнакомца я не могла. К моей скуле прижималась прохладная тупая сталь.

– Осмелюсь предположить, что жизнь этой рабыни вы цените высоко. В то время как мы нет. Мы не спасаем и не бережем предателей. Я заберу ее, а вы выкупите. Условия обмена найдете под кувшином.

В мое плечо вцепились жесткие холодные пальцы. Незнакомец резко потянул меня назад. Я едва равновесие не потеряла. Это злоумышленника не остановило, он выволок меня из вагона едва ли не за шкирку. Вангьял не шевельнулся, только провожал меня потемневшими глазами. Я знала, какие эмоции скрывает этот взгляд, и мне на краткий миг стало страшно за людей, что столь опрометчиво решили стать его врагами. Потом я подумала, что для него это неплохая возможность потерять инопланетянку, а для меня – сбежать.

Молча и внешне равнодушно я села в кузов крытого тентом грузового автомобиля, который загнали прямо на платформу. В общей суматохе никто внимания не обратил на оружие возле моей головы. А может, и обратили, да связываться не захотели. Перед глазами все плыло. Справиться с щемящей тоской в груди оказалось невероятно сложно. Остаться рядом с ним я хотела намного сильнее, чем привыкла считать. Так же как неверно рассчитала его привязанность ко мне. Его холодное каменное лицо, обжигающий взгляд и подрагивающие на руках пальцы рассказали об этом. Я не его необычная, интересная игрушка или рабыня, я – женщина, которую он полюбил.


– Ты меня не слышишь? – повысил голос тот самый злоумышленник, что вывел меня из вагона.

Я подняла на него глаза.

– Что заставило тебя обменять свободу на жалкое существование на привязи?

Я задумчиво оглядела человека, устроившего неожиданный поворот в моей судьбе. Не глупец, но и не обладатель разума, равного Вангьялу. Без широких взглядов, упрямый, агрессивный, склонный к депрессиям. Определенно талантливый оратор. Общаться желания не было никакого и все же надо.

– Свобода всегда неизменна и всегда со мной.

– Что?..

Мои слова ожидаемо и поразили, и озадачили незнакомца. Напускная поэтичность речи, ее надменность зацепили раненую мужскую гордыню. Это он здесь собирался быть поэтичным и надменным оратором.

– Ты – рабыня!

– Раб тот, кто мыслит, как раб. Для иных «раб» – пустое слово.

– Ты предала свободу!

– Каким же образом?

Конечно, я знала ответ на свой вопрос, но в беседе с подобным человеком стоило проявить терпение, внимательность и осторожность.

– Не дав свершить справедливое возмездие.

Теперь мне нужно было предстать невинной и наивной.

– Если можешь спасти жизнь, не имеет значения, чья это жизнь.

Похититель нахмурился:

– Откуда ты такая?

– С Белой земли, – без запинки соврала я. – Мой народ живет в снегах, там, где свет рождает день, а холод – ночь. Там, где долгими зимами небо сияет зелеными огнями и где нет рабов и хозяев. Есть лишь белый искрящийся простор, семья и бескрайние стада.

Я тихо всхлипнула. Играть особо не понадобилось, напротив, едва не разревелась, в памяти неожиданно всплыли образы матушки и нашего с ней сада за старой мельницей. Насколько соскучилась по дому, тоже не подозревала. Пережитый стресс обострил эмоциональное восприятие.

– Как твое имя?

– Индан.

– Нет, – мой упрямый собеседник оказался любопытнее, чем мне хотелось бы.

– Как тебя зовет твой народ?

– У нас нет имен.

Машина начала подпрыгивать на ухабах, а не просто трястись. Либо это означало, что мы за город выехали, либо оказались в бедном районе. К сожалению, за все то время, что я прожила в Сунда Келапа, видела не много и могла лишь предполагать.

– Так тебе поэтому не любопытно мое имя?

Я состроила виноватое лицо:

– Не хотела обидеть. Как ваше имя?

– Бурый.

– Похоже на прозвище, как у меня.

Господин Бурый усмехнулся и подозрительно сощурился:

– Верно. Имени своего я и сам уже не помню. Так как же вы зовете друг друга?

Я медленно подняла руку и прикоснулась к плечу Бурого.

– Так. Называют только зверей. Разве я похожа на зверя, чтоб меня называть? – дальше я изобразила раненую гордыню.

Сказать, что собеседник был ошеломлен, не сказать ничего. Иное мышление, иной социум, иные правила настолько захватили его, что он не сразу собрался с мыслями.

– Как же ты позволила себе имя дать?

– Я поняла, что имя – это вежливость для вас. Со своими правилами в чужой дом не приходят.