Индиго

Дженна: Инди, ответь.



Дженна: Инди.



Дженна: ИНДИ.



Дженна: ИНДИГО!



Я очнулась в кровати.

Моей парижской кровати.

Нет, не так: нашей парижской кровати.

Боже, меня тошнило.

В нашей комнате все еще лежали вещи Алекса, словно ничего не произошло. Я огляделась, рассматривая коллекцию причудливых бутылок воды и полезных снэков на комоде, гитарных медиаторов, разбросанных блокнотов, полароидных снимков меня и Алекса в Лондоне. Мы сделали их на фотоаппарат, найденный в чемодане Блэйка. Комната казалась пропитанной обманом, раздувшейся от вранья. Голова гудела, и мне захотелось встать, пойти в комнату Блэйка и заявить об увольнении.

Я была одна.

Сглотнув кислый привкус рвоты во рту, я пошевелилась в постели, пытаясь собраться с силами, встать и начать собирать вещи. Через минуту после моего пробуждения из ванной вышел Алекс. Его глаза покраснели, а волосы растрепались. На нем были серые спортивные штаны и больше ничего. Казалось, что он только что пришел с собственных похорон. Попытавшись подняться, я прижалась спиной к изголовью.

– Я все исправлю, Стардаст. Я собираюсь…

– Не надо, – прорычала я. Голос прозвучал так грубо, что я не узнала его. – Не надо притворяться, что мы в порядке. Это не так. Я хочу, чтобы ты мне все рассказал. Ты лжец, Алекс Уинслоу, но в этот раз мне нужна вся правда. Это меньшее, что ты мне должен после всего, через что мы прошли.

Он сел на край кровати и уставился на свои руки, лежащие на коленях. Вчера я не понимала, как могла смотреть на его лицо и не ощущать, как легкие сжимаются, будто он держит их в кулаке. Но сегодня он казался незнакомцем в одежде моего любимого. Да, любимого. Я влюбилась в него раньше, чем поняла это. По крайней мере, в одну из его ипостасей.

Однажды простая смертная влюбилась в бога рока. Наверное, сейчас вы уже понимаете, что это не сказка. Смертным и богам не суждено быть вместе.

– Четыре года назад Фэллон вернулась домой и выглядела так, словно побывала в аду. Мы только съехались. Тогда я еще не употреблял. Типа того. По большей части я сидел на болеутоляющих и был алкоголиком, но справлялся с работой. Я не закидывался дурью и не подозревал, что у меня проблемы. Думал, что я просто жил на всю и играл вовсю. В данной индустрии так поступали многие. Словом, она вернулась домой под кайфом и в расстроенных чувствах. Сказала, что сбила оленя на пути из Калабасаса и попросила пойти взглянуть на тачку. Так я и сделал. Она выглядела… – Алекс потер затылок и, вздохнув, уставился в потолок. – Машина была всмятку. Я то и дело выпытывал у Фэллон, правда ли это было животное. Там оказалось столько крови… Она продолжала утверждать, что это олень, и попросила помочь ей избавиться от машины. Так я и сделал. Я… я…

– Ты помог ей замести следы. Хотя в душе и знал, что она лжет, – закончила я за Алекса, глядя ему прямо в глаза. – Вот что ты хочешь сказать мне.

Он покачал головой, пробегая пальцами по волосам.

– Я был пьян. Не только это не сходилось. Много чего показалось мне странным. Это был просто еще один пункт в списке. Но я позабочусь о том, чтобы она пришла с повинной, Инди. Если она этого не сделает, клянусь, это сделаю я.

– Мне не нужны твои извинения.

– Я же сказал, что все исправлю.

– А еще ты известный лжец и сам себя так называешь, – я почувствовала, что нижняя губа начинает дрожать.

– Сейчас я тебе не лгу. Клянусь.

– Ты позволил убийце остаться невиновной, – мой голос стал выше, чуть не перешел на визг, и у меня снова закружилась голова. Он подсел ближе, и я отмахнулась от него, не давая взять меня за руку. – Нет.

– Я бы никогда не позволил этому произойти, если бы знал наверняка. Я не знал. Я просто подозревал, но большую часть времени я видел и ощущал то, чего не существовало. Я был параноиком. И под действием препаратов. Несмотря ни на что, я решил закрыть на произошедшее глаза и поверить в ее рассказ.

Я крепко зажмурилась, пытаясь заставить себя вздохнуть. Я скучала по маме. Скучала по папе. Я скучала по нормальной жизни и субботним ужинам, Рождеству и даже ужасной воскресной мессе. Я скучала по возможности и обещанию нормальной полноценной жизни для себя. Я скучала по старшему брату и его заботе. Даже по хорошему отцу, каким Крэйг мог бы стать для Зигги, если бы Алекс поднял трубку и позвонил 911, когда Фэллон вернулась домой той ночью.

Может, тогда моя мама выжила бы.

И с большой долей вероятности я бы не оказалась в этом турне, мое сердце не разбилось бы на сотни осколков, которые я пыталась удержать, ощущая, как боль просачивалась из швов. А все мое существование было в буквальном смысле соединено булавками и иголками и скреплено моей старой швейной машинкой.

– Считай, что я официально увольняюсь, – сказала я, не открывая глаз.

– Нет, – ответил он. – Нет, нет, нет, нет, нет.

– Не стоит провоцировать меня, Алекс. Ты и так уже много чего сделал. Уважай мои желания и отпусти меня, – теперь я открыла глаза, посмотрела на него, на все, чем он был. Предателем, которому я распахнула дверь и которого сама впустила в свою жизнь. Ему понадобилось всего несколько недель, чтобы пробраться из коридора в мою душу. Он покорил каждый миллиметр моего существа и использовал это против меня, сам того не ведая. Я больше не видела его красоты, сексуальной привлекательности или поразительной стати. Не видела в нем забавного, сложного, ранимого парня, которому так мечтала помочь. Я видела лишь сломленного принца с глазами, полными мольбы и слез. Мужских слез. Они не были проявлением злости или раздражения. Слезы были настоящими, искренними и полными скорби.

Все сломленные принцы умирают в конце. Разве не он сам сказал мне об этом? Возможно, он был прав. И самое страшное, что в тот момент я мечтала, чтобы пророчество Алекса сбылось.

Я улыбнулась, удивляя саму себя. Не знала, что во мне есть эта жесткость, но, наверное, Алекс откопал ее в моих глубинах и бросил на стол в морге рядом с моим сердцем. Я знала, что, как только он найдет мое стихотворение, написанное после нашей ночи в его детской спальне, он поймет, почему все кончено. Почему мы не смогли бы остаться вместе.


– Если оставишь меня, – сказал он, – заберешь с собой мою душу.

– На кону всегда стояла моя душа, – тихо, но с вызовом ответила я. – У тебя нет души. Уже давно. Ты доказал это, все прошедшие годы скрывая преступление, хотя тогда одним-единственным звонком ты бы мог спасти мою маму. Я не нужна тебе. Тебе нужен лишь ты сам. Пришло время паковать вещи и отправляться на другие планеты. Найди свою душу, Алекс. Без нее ты никогда не будешь по-настоящему счастлив.





Глава двадцать восьмая




Алекс



Она оставила мне записку.

На листе бумаги.

Из блокнота.

Моего блокнота.

Блокнота, в котором я писал песни. Песни, на которые меня вдохновляла она. Песни, которые я писал для нее, и, может, ей. В них хранилось ее наследие, каждое слово было наполнено намного большим смыслом. Это было нечто среднее между стихотворением и посланием. О нас. Обо мне. О том хаосе, которым стали наши отношения. И внизу было написано красными чернилами и подчеркнуто кое-что еще. Написано недавно. Она так сильно прижимала ручку к бумаге, что в некоторых местах та порвалась.



Ты прекрасен, Алекс, но душа твоя пуста. Никто не умер бы за тебя. И никто не должен был умереть из-за тебя. Инди.



Она использовала слова из «Маленького принца», и почему-то от этого было больнее. «Маленький принц» принадлежал нам. Я написал ей песню о нем, а она использовала это против меня. Я понял, сидя в парижском отеле, ничем не отличающемся от других и в то же время ни на один не похожий, что наконец нашел ее. Девушку, стоящую всех написанных мной песен. А потом потерял ее. Девушку, чью жизнь я помог разрушить.

В конце холодного темного тоннеля моего существования брезжил свет: даже я понимал, что не могу отменить оставшиеся концерты турне «Письма Покойника». Дженна выроет еще один тоннель во мне и запихнет туда динамит, если я посмею о таком заикнуться. За мной следовали страховщики, в спину зловонно дышала звукозаписывающая компания. И я вообще-то успешно вернулся на сцену и устроил шумиху вокруг своего следующего безымянного альбома. Кроме того, мои товарищи полагались на меня. Товарищи, которых я хотел убить, но которым в то же время был обязан. Наши отношения были сложными, ненормальными, совершенно сумасшедшими. Они постоянно предавали меня, пытаясь вернуть к жизни. И работало же!

До этого момента.

Я пообещал себе, что чем бы это дерьмо ни закончилось, я позабочусь о том, чтобы Фэллон сделала для Стардаст и ее семьи то, что должна.

Я стоял у кухонного островка в номере, так сильно сжимая ее записку, что пальцы чуть ли не хрустели. Запах Инди все еще оставался в моих ноздрях, на моей подушке, внутри меня. Дверь позади меня открылась.

Да, я снова употреблял.

Ну пытался.

Черт, какой же хреновый из меня наркоман.

– Даже не думай, – я вдохнул, пытаясь зажечь маленькие камешки соли. Как, черт возьми, можно кайфануть с помощью этого? Мне нужны новые друзья. Новые молодые неудачники, которые научат меня отрываться с помощью пустяковых вещей. А ведь даже четырех часов не прошло после того, как ушла Инди. Страшно было подумать, что станет со мной через неделю. Я умру, если превращусь в то, что так отчаянно ненавижу.

– О чем я не должен думать? – я слышал, как Люк ходит позади меня, но поворачиваться не стал.

– Обо всем. Мой ответ «нет», о чем бы ни шла речь. Не разговаривай со мной. Не извиняйся. Не нужны мне твои соболезнования. В последний раз говорю, я трахнул Лору задолго до того, как ты встретил ее. Не нужно было дважды портить мои единственные серьезные отношения, – я раздраженно кинул соль на стойку и, конечно же, вступил с ним в беседу. Идиот. Я был идиотом. Часть меня, пусть маленькая и незначительная, заглушенная всем этим дерьмом в моей голове, понимала, что я это заслужил. Все произошедшее со мной. Уход Инди. Сучье поведение Фэллон. Мои друзья и агент нянчились со мной, врали мне: контролировали каждый мой вздох, начиная с моих любовных отношений и заканчивая альбомами, договорами, интервью и общим благосостоянием. Лукас встал рядом и смахнул полусожженную соль на пол с мраморной стойки.

– Думаешь, дело в Лоре? – закричал он мне в лицо. – Ты больной! Что с тобой не так? Дело не в Лоре и не в Фэллон. Даже не в Инди. Дело в тебе, придурок. Я влюблен в тебя, – он покачал головой, выплюнув эти слова мне в лицо.

Я повернулся к нему. Слова капали словно дождь сквозь щели в потолке. Медленно, но настойчиво. Если бы я только мог их понять.

– Что?

Лукас взял меня за руку и притянул к себе. Я позволил ему, поскольку был слишком поражен, чтобы сказать что-то внятное. Наши лица оказались на расстоянии нескольких сантиметров, но достаточно далеко, чтобы я смог разглядеть выражение его лица. Раненое, почти как у меня.

– Я люблю тебя. Люблю уже, хм-м-м, давай подумаем, лет двенадцать? Все знают. Для всех это очевидно. Я начал играть на барабанах из-за тебя, черт возьми. Тебе нужен был барабанщик, и ты не мог его найти. Никто не хочет быть барабанщиком, ведь их никто не замечает. Но я это сделал. Я хотел находиться ближе к тебе, а ты хотел организовать музыкальную группу. Поэтому я научился играть на барабанах. Потом я стал твоим инструментом. Подбирал за тобой ошметки – твою идиотскую подружку Лору, Фэллон и всех вокруг, чтобы получить хоть что-то от самого тебя. Несколько кусочков чертового Алекса Уинслоу, парня, который, к несчастью, обладал всем. Харизмой, талантом, такими глазами. Он умел заполнить собой комнату. Эти чертовы глаза, Алекс, – Лукас отпустил мою руку и закрыл лицо руками, качая головой в отчаянии и расхаживая по комнате.

Я хотел зажечь сигарету, чтобы чем-то занять рот. Я не мог и слова сказать, и был слишком поражен, чтобы пошевелиться. Все знали? Я что, жил в другом мире, не в том же, где мои товарищи? Кажется, они много чего скрывали от меня.

– Я помог вам с Фэллон расстаться не потому, что мне нравился Уилл или она, а потому что я люблю тебя. А любовь к тебе означает необходимость наплевать на свои желания и нужды. Фэллон тащила тебя за собой в зависимость и депрессию. Она отравляла тебя, поэтому я убрал ее. И я бы снова это сделал, если бы мог. Ни на секунду не задумавшись. Я бы убил за тебя, Уинслоу. А теперь Инди сделала нечто противоположное. Она воскресила тебя. Разумеется, глядя, как ты забавляешься с ней, я каждый день хотел наложить на себя руки. Я толкнул тебя в объятия другой, и это убивало меня. И все равно я это сделал.

Ради тебя.

Лукас упал на черный бархатный диван, зарывшись лицом в одну из подушек. В душе я задумался, каким нужно быть придурком, чтобы жить и не замечать, что один из лучших друзей влюблен в тебя. Таким, как я. Я тот придурок.

– Ты гей, – глупо сказал я, потирая потный висок. Не знаю, почему я так потел, но, возможно, в таком состоянии я не мог понять, насколько жарко в номере. Я так усердно пытался накуриться и не думать об Инди. И я потерпел поражение и в том, и в другом.