Индиго

– Предугадать поведение другого человека вполне возможно, если досконально изучить режим его дня, привычки и особенности характера, – рассуждает Анна. – Риск есть, но будем считать, что Мириам повезло.

– Повезло? – мрачно ухмыляюсь я. – Ладно, будем считать, что Мириам – адски везучая стерва, а я не в состоянии отличить труп от живого человека…

– Алан, здесь я согласна с полицейскими, – перебив меня, уверенно заявляет Аннабель. – Констатировать смерть может только врач, а ты вполне мог ошибиться. Паника, страх, шок – все это могло затуманить твой разум.

Интересно, кого она пытается в этом убедить? Меня или себя?

Я знаю, что видел и чувствовал. Никакого аффекта не было. Ни паники, ни шока, ни злости. Только ледяная ярость, выкручивающая внутренности. Слепящая ярость, от которой темнело в глазах, но разум оставался чистым, как девственный лист еще не начатой новой рукописи. Эта ярость пробуждается во мне каждый раз, когда я проигрываю в схватке с собственной памятью и возвращаюсь в тот проклятый день, чтобы снова увидеть обнаженное тело в прозрачной воде, темные волосы, расползающиеся словно чернильные пятна, и раскинутые белые руки…

– Сколько тебя не было? Несколько минут? – настойчиво продолжает Аннабель. – Этого хватило, чтобы выбраться из бассейна, убрать мокрые следы и скрыться туда, где Мириам поджидал сообщник.

Почему бы ей просто не заткнуться?

Зачем начинать сначала, если уже познал, какая тьма ждет в конце?

Стиснув зубы, я с колоссальным трудом сдерживаю яростный порыв заткнуть ее самостоятельно. Вместо этого придвигаюсь максимально близко к Аннабель, задевая костяшками пальцев ее голое колено. Растерявшись от внезапного вторжения в зону комфорта, она неподвижно застывает, но не пытается отстраниться.

– Зачем нужен такой сложный и рискованный план, Эни? – поддавшись вперед, вкрадчиво шепчу я. – Можно же просто развестись, сохранив собственную жизнь.

– На этот вопрос может ответить только Мириам и тот, кто помог ей исчезнуть, – настороженно отзывается Анна.

– Ты уже знаешь, кто он? Не так ли? – Протянув руку, я накрываю ее пальцы, нервно вцепившиеся в край столешницы.

– Как и ты, Алан, – бормочет она, облизав пересохшие губы. – Они оба исчезли, в одно время. Твоя жена и Майлз Гриффин… Ты ничего не сказал полицейским, потому что хотел сам их найти. Может быть, не сразу, но ты догадался обо всем. «Если не готов разбиться, не ищи», – Анна снова прибегает к цитатам, уверенная, что разгадала зловещую тайну. – Эти слова действительно предназначались тебе. Мириам просила отпустить ее, но не учла, что страх разбиться – последнее, что чувствует альпинист, в одиночку покоривший Эверест. Скажи мне правду, Алан. Клянусь, что никто не узнает, даже если…

– Даже «если»? – Я задумчиво улыбаюсь.

– Даже если ты сделал что-то плохое… – наивно лепечет она. Удивительная Аннабель Одли. Я бы сказал – непостижимая. Неужели рассчитывает на чистосердечное признание или покаяние? Подняв свободную руку, я невесомо касаюсь ее лица, очерчивая пальцами линию высоких скул.

– Прекрати мямлить, Эни. Ты давно не ребенок. – Мой голос звучит мягко, без малейшего укора. – Говори прямо. Ты спрашиваешь меня, убил ли я их, когда нашел?

– Да, – кивает она, неотрывно глядя в мои глаза.

– Какой ответ тебе хотелось бы услышать? – снова увиливаю я, намеренно провоцируя Анну.

– Прекрати мучить меня, Алан. – Она предсказуемо вспыхивает. В потемневших синих радужках намечается шторм, который в следующую секунду всей мощью обрушивается на меня. – Мне нужна правда! Любая, черт бы тебя побрал, – с шипением выдыхает Анна.

– Зачем, Эни? – поддев пальцами ее подбородок, все так же миролюбиво уточняю я. Мелкая дрожь проходит по хрупким женским плечам, губы бледнеют от нервного напряжения.

– Что значит – зачем? – В приглушенном голосе клокочет негодование.

– Это простой вопрос. – Опустив ладонь на беззащитное горло, я ощущаю бешено бьющийся под моими пальцами пульс. Она безумно напугана, но не отступит. – Зачем ты хочешь знать, убил ли я Мириам и ее любовника или нет?

– Да или нет! – яростно чеканит она. – Что может быть проще? Скажи, и я оставлю тебя в покое!

– Оставишь или останешься? – Мне нужен конкретный ответ, и я его получу. – Если я это сделал, ты останешься со мной?

– Я… – Анна нервно сглатывает, пытается отвернуться, но я не позволяю, удерживая ладонью ее лицо. – Я останусь, – слетает с ее губ. – Я никуда не уйду, Алан.

– Почему? – требовательно спрашиваю я.

Анна раздумывает несколько напряженных секунд, прежде чем в очередной раз удивить меня своей непостижимой логикой:

– Она бы не хотела, чтобы я оставила тебя в темноте.

Черт возьми, как заезженная пластинка. Тьма, демоны, зло, мрак, проклятия. Отпусти, не ищи, разбейся… Сколько еще раз я должен это выслушать, сохраняя каменное выражение лица?

Ладно, попробуем иначе.

– Но я не жертва, Эни. По твоей версии я убийца и злодей. Тьма заслужена. Разве нет?

– Я не понимаю, чего ты от меня хочешь, – сдается Аннабель. Я убираю руку, и она опускает голову, делая глубокий вдох. – Я хоть что-нибудь угадала? Или везде промахнулась?

– Ты начала с неправильных вопросов. – Взяв Анну за руку, усаживаю к себе на колени и, обняв за талию, укладываю ее голову на свое плечо. – Неправильные вопросы ведут к ложным выводам, а ложные выводы – к необоснованным подозрениям.

Она молча вздыхает, прижимаясь щекой к моей футболке, не в силах больше строить догадки.

– Есть вопрос, который ты так мне и не задала, Эни.

– Какой? – устало уточняет Аннабель.

– С чего все началось…






Глава 24




Аннабель

– Ты мне расскажешь? – Совершенно запутавшись, Анна осторожно отстраняется, силясь рассмотреть выражение лица Флеминга.

Как всегда, невозможно определить, о чем он думает в эту минуту. Темнота его глаз затягивает, парализует и лишает воли. Знакомое ощущение, с которым Аннабель так и не научилась бороться.

Вопрос зависает в воздухе, молчаливая пуаза растягивается на минуты. Длительные, гнетущие, свинцовой тяжестью опускающиеся на плечи. Весь мир Анны сосредотачивается в затягивающей глубине черных зрачков Алана. В какой-то момент он неожиданно моргает и отпускает ее. В прямом и переносном смысле.

Не сказав ни слова, Флеминг ставит Анну на ноги, а потом сам поднимается из кресла, обходит ее справа и, присев на корточки над разбросанными в беспорядке бумагами, начинает неторопливо разбирать их, складывая аккуратными стопками.

– Что ты ищешь? – нетерпеливо окликает его Аннабель. Неопределенно тряхнув головой, он продолжает начатое. – Я снова задала неправильный вопрос? Почему бы тебе не помочь мне, Алан?

– Ты была такой уверенной, когда подошла ко мне на кладбище, Эни, – сухо отзывается Флеминг, не отрываясь от сортировки своих бумажных архивов. – Трясла перед моим носом этими чертовыми письмами и заверяла, что знаешь Мириам гораздо лучше, чем я. Ты была полна решимости разоблачить меня, в качестве козыря сохранив последнее письмо, потому что умудрилась найти в нем доказательство моей вины. Ты выстроила кучу гипотез и предположений и мгновенно отказалась от них, споткнувшись об обоснованные опровержения. Скажи мне, Эни, неужели ты ни разу не задалась вопросом, почему наш счастливый брак внезапно лопнул, как воздушный шарик?

– Быт разрушает многие семьи. Я решила, что ваша не исключение.

– Снова неподтвержденные версии?

– Как выяснилось, Мириам о многом умалчивала в своих письмах, – удрученно признает Анна. – Она считала, что ты ненавидишь ее. Вероятно, у нее были основания так считать.

– Ты сама-то в это веришь, Эни? – бесстрастно отзывается Алан. Его плечи заметно напрягаются, когда он извлекает из вороха бумаг очередной лист.

– Мири писала, что вы посещали семейного психолога, – припоминает Аннабель. – Значит, проблема была! – В голосе девушки появляется непреклонная настойчивость. – Черт, Алан, ты же читал последнее письмо и признал, что его написал психически нездоровый человек.

– А у тебя есть сомнения? – глухо уточняет Флеминг. Аннабель начинает злиться, догадываясь, к чему он пытается подвести.

– Хочешь сказать, что Мириам была шизофреничкой? В этом корень всех зол?

Молчание мужчины только усиливает ее уверенность в озвученном утверждении.

– То, что у ее матери были проблемы с психикой, не дает тебе права…

– У меня есть такое право, Эни, – перебивает девушку Алан. – Но ты ошибаешься, я не считаю, что моя жена унаследовала болезнь матери. Однако она сама была уверена в обратном. Мириам убедила себя в том, что убила нашего ребенка.

Он резко замирает и, обернувшись, протягивает Аннабель лист, который до этого держал в руках.

Растерянно приоткрыв губы, она берет дрожащими пальцами документ. Взгляд впивается в отпечатанные сухие строки. В горле встает ком, беззвучный потрясенный стон срывается с побелевших губ, от затылка к позвоночнику струится леденящий холод. Пошатнувшись, Аннабель отступает назад, неуклюже рухнув в кресло.

– Это свидетельство о смерти. Ему было всего пять месяцев, когда он умер. Сейчас бы Тим уже ходил в школу…

– Тим? – севшим голосом переспрашивает Анна, и грудную клетку прожигает едкая боль. Ее помутневший взгляд застывает на окаменевшем лице с выраженной асимметрией. Флеминг говорил, что микроинсульт, вызвавший паралич лицевых мышц, произошел пять лет назад. Ровно столько прошло с даты, указанной в смятом онемевшими пальцами свидетельстве.

Алан медленно кивает и снова отворачивается от Аннабель, тяжелой походкой перемещается к окну и, рванув на себя раму, прикуривает сигарету. В комнату врывается поток холодного ветра, поднимая в воздух только что сложенные стопки бумаг и с характерным шуршанием разбрасывая их по всему кабинету.



Алан Флеминг

– Помнишь, я недавно рассказывала тебе про лебедей? Они прилетали на пруд за нашим домом, когда я была маленькая.

– Да, вроде ты что-то такое упоминала.

– Они всегда прилетали вместе. Неразлучные и такие красивые…

– Мириам, я в курсе, откуда взялось выражение «лебединая верность».

– Ты как-то скептически это сказал.

– Ну, я немного глубже изучил вопрос.

– И?

– Если один лебедь из пары погибает, второй не падает камнем вниз, чтобы разделить участь первого. Погрустив, он создает новую семью. Да и верность в установившейся паре подлежит сомнению. Ученые-орнитологи недавно выявили, что каждый шестой птенец – плод измены.

– Ты знаешь, что с тобой совершенно невозможно разговаривать?