Империя травы. Том 2

– Следуй за мной. Туда, где вода глубже.

К тому моменту, когда они остановились, Танемут оказался заметно ближе, и Порто снова слышал доносившиеся издалека голоса. Рузванг достал из седельной сумки пакет, завернутый в промасленную ткань, и направился к реке, которая в этом месте была гораздо шире, без малейших колебаний разделся догола и по бедра вошел в воду. Затем он стал мыться, тихонько напевая на языке тритингов, и на этот раз Порто не понял ни одного слова. Потом шаман вернулся на берег, натянул штаны и сел на землю рядом с Левиасом.

– Разожги костер, – сказал он и принялся доставать из сумки маленькие глиняные кувшины и кожаные мешочки, которые расставил перед собой на земле.

Когда костер разгорелся, Рузванг велел Порто принести воды в глиняной чаше, которую он ему дал, покрошил в нее какие-то листья, продолжая петь, и стал ждать, когда вода нагреется.

– А теперь скажи, как его зовут, – попросил Рузванг.

– Левиас.

– Странное имя, но я постараюсь назвать его духам так, чтобы они поняли.





Когда миновал полдень и тени потянулись на восток, шаман, продолжая непрерывно петь, промыл рану Левиаса водой с лекарственными растениями, потом накрыл ее кипячеными листьями и закрепил повязку при помощи длинных сухих листьев, которые достал из седельной сумки. Затем он попросил Порто принести еще воды, вскипятил ее, на этот раз добавив туда кусочки какого-то корня или клубня. Когда бульон немного остыл, он поднес его к губам Левиаса и стал потихоньку его поить. Эркинландер глотал, но он все еще выглядел ужасно, так что это ничего не изменило, во всяком случае, Порто не заметил улучшений.

– Остальное нужно давать понемногу, – сказал Рузванг, протягивая Порто чашу. – И так до захода солнца. Безногий ему поможет, если он того достоин.

– Он достойный человек, – сказал Порто, думая о юморе, отваге и вере Левиаса.

– Это решать не нам, а духам, – с некоторой суровостью заявил Рузванг. – Но теперь я расскажу тебе о Гилдренге, моем осле. Он свирепое существо, но если ты не станешь подносить руки к его зубам, то не пострадаешь.

– Почему? Зачем ты мне про него рассказываешь? – удивился Порто.

– Потому что я его тебе оставлю, – ответил Рузванг. – Я далеко от своего народа, и, даже если уйду сейчас, меня не будет долго. Они покинули Танемут шесть дней назад, чтобы вернуться на наши клановые земли на востоке.

– Ты отдашь мне своего осла?

– Даже если Обнимающий Землю спасет жизнь твоего друга, ему нельзя здесь оставаться, – сказал Рузванг, указывая на Левиаса. – Но и на моем осле ты не сумеешь доставить его живым в Эркинланд. – И тут в голову шаману пришла новая мысль. – Но я видел лагерь твоего народа, когда возвращался после обмена с шаманами Кланов Ястреба и Бизона.

– Моего народа?

– Я думаю, это было знамя Эркинланда – два дракона и дерево. Тебе оно знакомо?

Сердце Порто забилось быстрее.

– Да, это знамя Эркинланда. Ты действительно их видел?

– Об этом говорят все на землях, которые находятся к северу отсюда – народ утверждает, что обитатели каменных городов пришли договориться с новым шаном относительно важного человека, захваченного им в плен.

– Граф Эолейр? – спросил Порто. – Возможно, его зовут именно так?

– Больше я ничего не знаю. У шамана мысли совсем о другом. – Он пожал плечами, и косичка его бороды закачалась, точно хвост сидящей собаки. – Говорят, что Унвер хочет его обменять или попросить о чем-то у обитателей каменных городов, которые правят вашим Эркинландом.

– А ты знаешь, где они держат человека, которого захватили в плен? – спросил Порто.

Рузванг быстро приподнял бровь, похожую на весеннюю гусеницу, и на его дочерна загоревшем лице появилась улыбка.

– Ты задаешь вопрос не тому человеку. Змея дарует мне силу целителя, но не более того. Однако если новый шан собирается его обменять, значит, он у шана, тебе так не кажется?

Порто удивился еще больше. Зачем отряду эркингардов подходить к границе земель тритингов? Даже если речь идет о Эолейре, пусть он и очень важная птица? А потом он вспомнил о принце Моргане и провале их миссии, и стыд обрушился на него, точно клинок тритинга, нанесший рану Левиасу. Он не справился ни с одним заданием, которые ему поручили. И все же если он доберется до лагеря эркинландеров, то хотя бы сможет рассказать, что ему известно.

«Но я не могу бросить Левиаса, – сообразил Порто. – Я должен оставаться с ним до тех пор… до тех пор, пока он жив».

– Сейчас я уйду. – Рузванг снял седельные сумки со спины осла и забросил их на плечо, после чего стал еще больше похож на яйцо. – Я оставлю ягоды белой смородины для тебя и твоего друга – я их сложил вон там. Сначала ты должен их разжевать, а потом дать ему.

– Но я не могу взять твоего осла! – воскликнул Порто.

– Можешь. И должен. Так говорит мне Обнимающий Землю, а духи не лгут. Обращайся с ним хорошо, и тогда он понесет твоего друга с осторожностью. Он не такой злой, как кажется, старина Гилдренг, хотя может и лягнуть, когда у него плохое настроение. Я буду по нему скучать.

Потрясенный Порто продолжал сидеть на земле, а Рузванг поудобнее перехватил седельные сумки, подошел к ослу и потрепал его по носу – Гилдренг отвернулся, словно не верил, что его могут так легко оставить, – а потом шаман зашагал по тропинке, извивавшейся вдоль берега реки.

– И помни – держи руки подальше от его зубов! – крикнул Рузванг и вскоре скрылся за деревьями.

Остаток умирающего дня Порто провел рядом с Левиасом, вытирал пот со лба и давал по глотку отвара. Порто и сам хотел есть, но запах варева не внушал доверия, поэтому он съел немного ягод, которые ему очень понравились, но не смогли утолить голод.

Наконец, когда спустились сумерки, он заснул сидя, продолжая сжимать влажную рубашку Левиаса. Порто проснулся, когда наступила глубокая ночь, уверенный, что предыдущий день ему приснился, но осел Гилдренг был все еще привязан к ветке соседнего дерева, а его друг Левиас слабым голосом просил еще отвара.






Эолейру не очень нравилось, что он все еще остается пленником, но люди Унвера обращались с ним хорошо. Его посадили в один из множества фургонов, когда-то принадлежавших Рудуру Рыжебородому, дверь запирали снаружи, но окно в двери, пусть и не такое большое, чтобы он мог вылезти через него даже во времена своей юности, позволяло ему наблюдать за жизнью в лагере тритингов теперь, когда Танемут подходил к концу.

Безумие первых нескольких ночей после смерти Рудура отступило. Эолейру было трудно оценить различия в том, что происходило сейчас и в обычной жизни у Кровавого озера: женщины следили за кострами и готовили еду, мужчины занимались торговлей и обменом животными, играли в азартные игры и соревновались в силе. Но Эолейру казалось, что он видит изменения в настроении людей, бесцельное возбуждение первых дней Танемута уступило место относительному спокойствию и более осмысленному поведению. Возможно, это был результат каких-то действий Унвера, или так случалось каждый год после окончания буйных встреч тритингов.

Когда тритинги в первый раз подошли к его фургону, чтобы передать еду, Эолейра позабавило, что человека с подносом сопровождали двое вооруженных громил.

«Если они прислали к такому старику, как я, сразу трех воинов, значит, считают меня настоящим дьяволом», – подумал он.

Но когда мужчина с подносом поднялся по ступенькам и подошел к двери, Эолейр увидел, что он совершенно лысый, а еще у него не было усов и бороды – большая редкость среди обитателей лугов, где усы многое говорили о мужчине. А когда тритинг с подносом остановился возле двери, Эолейр заметил, что у него отсутствуют даже брови, хотя имелась короткая щетина, из чего следовало, что дело не в болезни. Тем не менее Эолейр нуждался в информации, и даже раб из другой страны мог что-то знать. Более того, опыт Эолейра подсказывал, что рабы охотнее говорят с чужаками. Убедившись, что два охранника стоят достаточно далеко от фургона, Эолейр заговорил.

– Я благодарю тебя, – сказал он на языке тритингов, как только дверь открылась и он взял поднос. – Как тебя зовут?

От запаха теплого хлеба и горячего супа у него потекли слюнки. Эолейра плохо кормили, пока он находился у разбойников Агвальта. Впрочем, они и сами ели не лучше.

Мужчина с легким удивлением посмотрел на Эолейра, но ничего не ответил. Вблизи Эолейр увидел, что его лицо и бритая голова покрыты синяками.

– Мой народ должен знать имя того, кто приносит еду, в противном случае мы не можем есть, – продолжал Эолейр, подумав, что, если бы аристократы из Эрнистира его услышали, то громко расхохотались бы, ведь большинство богатых людей не знали, как зовут их слуг. – Пожалуйста, ответь мне, чтобы я мог рассказать своим богам.

Мужчина покачал головой. Он не смотрел Эолейру в глаза.

– У меня нет имени, – только и ответил он.

– Что? У всех есть имя.

Безволосый слуга снова покачал головой, но на этот раз поднял глаза. Ненависть и отчаяние на его лице едва не заставили Эолейра отступить на шаг назад, и он с трудом удержал свой конец подноса.

– У меня отняли имя, – сказал безволосый мужчина так тихо, чтобы его не услышали другие. – Я предал свой клан. Я предал свой народ. У меня больше нет имени.

– Но я должен как-то тебя называть, – сказал Эолейр, которого заинтересовала история мужчины, – или боги не будут знать, кого следует наградить за то, что меня накормили.

В глазах мужчины загорелся огонь. Кожа вокруг них была пурпурной от старых ударов.

– Я же сказал тебе, у меня нет имени. А теперь я должен идти.

Когда он выпустил поднос и начал поворачиваться, Эолейр предпринял еще одну попытку.

– Тогда скажи мне, как тебя называют другие.

Лишенные волос брови выглядели противоестественно.

– Они называют меня Лысоголовый. – На мгновение на его губах появилась печальная улыбка. – Это можно считать моим именем, как видите. Когда вы будете беседовать со своими богами, скажите им, что они создали очень плохой мир.

Когда слуга повернулся, два вооруженных охранника повели его прочь, и Эолейр понял, что он не единственный пленник в лагере шана.





Второй посетитель пришел к Эолейру позднее, в тот же день, когда уже стемнело. Он не услышал, как она подходит, и понял, что рядом с фургоном стоит женщина, пока не услышал ее голос в окно в двери.

– Граф Эолейр, вы меня слышите? – К нему обратились на вестерлинге, что было немного неожиданно, хотя и с варварским акцентом.

Он встал с узкой кровати и подошел к двери.

– Я тебя слышу, – сказал он. – Я говорю на твоем языке, во всяком случае немного. Может быть, нам лучше перейти на него?

Стоявшая снаружи женщина была темноволосой и красивой, но в широко раскрытых глазах Эолейр видел волнение. В тусклом свете, падавшем от фургона, ему показалось, что она совсем недавно вышла из возраста деторождения. Эолейр подумал, что уже где-то видел ее лицо, но за последние месяцы его окружало столько тритингов, что он не мог вспомнить где.

– Нет! – Она огляделась по сторонам и заговорила тише. – Лучше использовать эти слова, пусть я не слишком хорошо их знаю, на случай, если нас кто-то услышит.

Он был заинтригован, и не только ее восхитительным лицом.

– Очень хорошо, миледи. – Он не мог удержаться и использовал уважительное обращение – она отличалась от других женщин, которых ему довелось здесь видеть, не говоря уже о том, что разговаривала с ним на чужом для себя языке. – Кто вы, если мне будет позволено спросить, и чего вы от меня хотите?

– Я Хьяра, – ответила она. – Шан, как я должна сейчас его называть, – мой племянник.

Эолейр был удивлен, и ему пришлось призвать на помощь весь свой опыт, чтобы это скрыть.

– Я рад с вами познакомиться, леди Хьяра, но я все равно не понимаю, почему вы здесь.

– Унвер планирует вас освободить – во всяком случае, так мне сказали, – продолжала Хьяра.

– Да, он и мне это говорил, хотя я уверен, что за мою свободу будет назначена цена и король с королевой, возможно, не захотят ее уплатить.