Империя ангелов

23. Энциклопедия




ТРАНСГРЕССОР. Общество нуждается в нарушителях правил, трансгрессорах. Для того оно и устанавливает правила, чтобы через них переступали. Если все до одного следуют действующим правилам и нормам – учатся в школе, трудятся, исполняют гражданский долг, являются послушными потребителями, – то общество погрязает в «нормальности» и бездействии.

Опознанные трансгрессоры осуждаются и изгоняются, но по мере развития общество учится потихоньку выделять яды, чтобы в нем развивались антитела. Так оно приобретает навык перепрыгивания через регулярно возникающие препятствия.

Как трансгрессоры ни необходимы, их раз за разом приносят в жертву. На них постоянно нападают, их оплевывают, но позже другие «не такие, как все», «псевдотрансгрессоры», следуют их путем, им уже легче, потому что общество успело переварить, обезвредить и даже кодифицировать их предшественников. Плоды изобретения трансгрессии достаются не тем, кто этого достоин.

Но не будем заблуждаться. Даже если «псевдотрансгрессоры» добиваются славы, их единственный талант должен был бы состоять в том, чтобы выявлять первых, истинных трансгрессоров. Но тех, увы, забывают, и они умирают в уверенности, что слишком забежали вперед и остались непонятыми.

Эдмонд Уэллс,

Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV.





24. Снова на Земле




Наш путь лежит через Сапфировые ворота цвета морской волны.

Осторожно, чтобы остаться незамеченными для архангелов, мы окунаемся в Стикс и плывем по течению. Так мы преодолеваем все семь территорий континента мертвых, выбираемся из центрального конуса, погружаемся в темное пространство и летим к Земле. Ангел летит быстрее мертвеца. Мне кажется, что я несусь со скоростью, близкой к световой. Вскоре мы начинаем различать вдали нашу родную планету. Мы вонзаемся в ее атмосферу вместе с метеоритной мелочью, сгорающей в ее плотных слоях, – это то, что называется падающими звездами.

Мы продолжаем снижение. Минуем самолет с любителями испытать невесомость. Рауль пользуется этой возможностью, чтобы зависнуть перед одним из таких смертных, не способным его разглядеть, и смеха ради то разгоняется раза в два, то тормозит. Я прошу его перестать ребячиться: у меня вот-вот проклюнется одно из яиц.

Мы приземляемся где-то на равнине Тосканы.

Ностальгия. Мы чувствуем себя примерно так, как чувствовали себя первые астронавты после завершения полета. Разница в том, что теперь для нас «дома» значит не «здесь, внизу», а «там, наверху»… У меня впечатление, что я стал чужим в родном краю.

Рауль показывает мне знаками, что нельзя терять времени. Мы торопимся в Перпиньян, в больницу, где меня ждет мой первый клиент, Жак Немрод.





25. Рождение Жака




Итак, мне вот-вот предстоит родиться.

Первое, что я вижу, – ослепительный свет в глубине тоннеля.

Меня теребят, тянут.

Вспоминаю свою прошлую жизнь, в которой я был индейцем племени пуэбло, вздернутым на виселицу золотоискателями. Тогда моей последней мыслью было: «У них нет права убивать меня вот так, отрывая мои ноги от земли…» Повешение есть повешение: я задохнулся. И продолжаю задыхаться.

Скорее! Рауль подсказывает: медлить нельзя. Он объясняет, как быть: запечатлеть на лице клиента «ангельский поцелуй».



В моем сознании отпечатываются картины безжалостной бойни. Наши стрелы бессильны против их пуль, наши луки – против их ружей. Лагерь объят огнем. Меня ловят, первым делом отхватывают мне мошонку, потом накидывают на шею веревку.



Жак находится под воздействием смертельного шока. Он весь на нервах. Я шепчу ему: «Тихо, забудь о прошлом». Рауль приказывает мне нанести ему на личико ангельский знак. Как это сделать? Он показывает: прикоснуться кончиком указательного пальца к лицу между носом и верхней губой, как если бы я хотел принудить его к молчанию.

Я так и делаю. Под крохотными ноздрями появляется ямочка.

Жак успокаивается.




Мне невдомек, что произошло только что. Таинство? Во всяком случае, я полностью забыл свое прошлое существование. Знаю, что должен что-то помнить, непонятно только о чем. Кстати, сколько раз я существовал раньше? Всего один? Вряд ли.

Итак, сейчас мне предстоит родиться.

Меня тянут к свету. Я слышу крики.

Моя мать.

Слышу властный голос:

– Тужьтесь, мадам. Вот так, не спешите… Дышите по-собачьи.

Моя мать принимается кряхтеть.

Другой голос:

– Это тянется уже не один час. Ребенок идет плохо. Придется прибегнуть к кесареву…

– Нет-нет, – говорит моя мать, – только не это. Я сама. Я справлюсь.



Она снова тужится. Меня тащат за собой плещущие вокруг волны. Я медленно продвигаюсь в узком тоннеле из темной плоти, скольжу ногами вперед на ослепительный свет. Пальцам ног ужасно холодно. Хочется снова спрятаться в тепло, но руки в резиновых перчатках хватают меня и волокут на мороз.

Мои ступни, а затем и колени уже вылезают наружу; потом ягодицы, потом живот. Меня тянут дальше. Под защитой остаются только руки и голова. Остальное тело отчаянно дрожит. Меня тянут все настойчивее, но я зацепился подбородком и упираюсь.

– Ничего не получится, он не выходит, – сообщает акушер.

– Выходит, выходит… – лепечет моя мать.

– Нужно небольшое рассечение, – советует голос.

– А без этого никак? – спрашивает моя мать без всякого воодушевления.

– Как бы не повредить ему голову, если продолжить тянуть, – отвечают ей.

Еще на мгновение мое тело остается на холоде, а голова в тепле, уши зажаты руками. Потом рядом с моим подбородком появляется лезвие. Ткани рвутся, напряжение вокруг меня спадает. Меня в последний раз дергают за ноги, и теперь моя голова выскакивает наружу.

Я открываю глаза. Свет буравит мне голову. Я торопливо сжимаю веки.

Меня хватают, я не успеваю понять, что со мной вытворяют. Меня держат за ноги и переворачивают вниз головой. Ой-ой-ой! Хватит так со мной обращаться! Я кричу от злости, они тоже кричат.

Ну и ну! Рождение точно западет мне в память. Я ору во всю глотку. Похоже, им это доставляет удовольствие. Все хохочут. Они надо мной насмехаются? Я полон сомнений и горько реву. Они знай себе смеются, передают меня из рук в руки. Что за баловство, что я им, игрушка? Кто-то теребит меня за пипку и говорит:

– Это мальчик.



Объективно, с ангельской точки зрения, он довольно уродлив… Рауль разглядывает новорожденного и в своей прежней манере покатывается со смеху.

– Да уж, невзрачное изделие!

– Думаешь, он станет лучше?

Врач объявляет, что мой клиент весит три кило триста. Рауль несильно хлопает меня по спине, как будто меня есть с чем поздравить.

– Все новорожденные выходят из матери немного сморщенными. Если прибегнуть к щипцам, получается еще хуже, от щипцов они становятся как вафли.



В общем, я родился.

– Какой милый! – радуются голоса, но мне все эти слова непонятны.

На этой планете принято орать. Они что, не умеют общаться шепотом? Здесь всего перебор: света, сквозняков, шума, запахов. Мне совершенно не нравится это место. Можно мне вернуться туда, откуда я явился? Но мое мнение никому не интересно. Все заняты непонятными мне обсуждениями – кажется, это для них важнее всего.

– Как вы назовете вашего мальчика?

– Жаком.

Галдежу нет конца. К моему дрожащему тельцу приближаются ножницы. На помощь! Ножницы – ужас, какие ледяные! – перерезают пуповину.