Именинница

Судя по звуку, она открыла холодильник.

— А ты, Эверт? Чем ты собираешься заняться в ближайшие часы?

— Я уезжаю.

Хермансон налила в стакан какую-то жидкость — булькающий звук.

— Уезжаешь?

— Да, в один городок в двадцати милях к югу от Стокгольма. Меня не будет в Крунуберге пару часов.



Одна сторона подушки была вышита бисером, — что-то вроде дерева с торчащими в разные стороны ветками отпечаталось на левой щеке Пита.

Он сел. На роскошном диване Гренса удалось хорошо отключиться, хоть и ненадолго. Хоффман чувствовал себя вполне выспавшимся. И где, подумать только! В квартире комиссара, который когда-то выстрелил ему в голову. Жизнь казалась такой незамысловатой в голубых глазах Луизы, но в остальных своих проявлениях становилась все причудливее.

Первый раз он набрал Зофию около трех ночи, когда Гренс ушел на балкон, но быстро опомнился и отменил вызов, пока не пошли сигналы. Второй раз — что-то около пяти, и она успела ответить, прежде чем он дал отбой. И сейчас, когда снова пошли сигналы, Пит почти физически ощутил, как в сердце освобождается место, принадлежащее только ей.

— Разбудил?

— Не знаю, может быть. Никак не получается расслабиться. Но дети спят. Как ты… где ты?

Пит был там, так это, по крайней мере, ощущалось.

— Близко.

Он с ней, лежит, прижавшись к ее теплой коже. И вместе они слушают, как ворочается в постели Хюго, тихо посапывает Расмус и ровно дышит Луиза.

— Еще пара дней, и все закончится. Но сейчас вы должны оставаться в квартире. Никуда не выходите! Запрети мальчикам открывать окна, обещай мне. И, Зо — обними их за меня, и Луизу тоже.

Пит Хоффман поправил подушки, расстелил плед и покрывало из похожей на бархат ткани и отправился бродить по бесконечной квартире. Он просто не мог представить сурового комиссара хозяином всей этой роскоши. В библиотеке остановился. Что-то в этой комнате привлекло его внимание вчера вечером, когда Пит в кресле с книгой в руках ожидал возвращения Гренса.

Между книжными полками, покрывавшими всю стену от потолка до пола, висел небольшой гобелен — «Счастливого Рождества!» красными буквами на желтом фоне, и рядом с ним две черно-белые фотографии — мужчина и женщина, оба совсем молодые, в полицейской форме. При виде их Питу подумалось то, что подумалось бы любому в такой ситуации: что квартира кажется бесконечной не в последнюю очередь потому, что эти портреты представляют собой ее своего рода сакральный центр.

Следующий звонок Пит сделал из просторной кухни Гренса, с чашкой черного кофе. В буфете отыскался забытый в хлебной корзинке крекер, в пустом холодильнике — сваренное вкрутую яйцо рядом с пакетом молока.

Пит набрал охранника из «Хоффман-секьюрити», который в это время глазел на мониторы в тесной «однушке» в Багармоссене.

— Рановато сегодня, босс?

— Диван оказался не таким удобным, как выглядел. Что у тебя?

— Ночь прошла спокойно, утро тоже. В восьмом номере еще не проснулись, в двенадцатом закончили завтракать. Охранный объект из десятого номера несколько раз подходил к окну. Больше не плачет.

— А новенькие?

— Мне все еще не нравится, что они не здесь.

— И в этом ты прав, Энди, но пока получается только так.

Охранник щелкнул кнопкой на мониторе, пробежал по клавиатуре, — так это, во всяком случае, прозвучало в трубке.

— Вижу женщину, камера 7 на балконе. Она стоит на кухне в желтом халате или в чем-то похожем и смотрит… в никуда. А ведь, босс, несколько часов назад она…

Охранник осекся.

— Что?

— Мне это совсем не нравится.

— Что, Энди?

— Она разговаривала по телефону, я уверен. Она не должна была делать этого. Наверное, пронесла мобильник тайком.

— Это моя оплошность, Энди. Забыл ее предупредить, все произошло слишком быстро.

— Может, мне к ней съездить? Поговорить, забрать мобильник?

— Я сделаю это сам. И поговорю с ней.

— Мы должны знать, с кем она общается. Это может быть опасно…


— Я поговорю с ней, Энди. И об этом тоже.

Питу Хоффману хотелось кричать.

Ты видел ее, как она выглядит? Так же, как и разговаривает, или обманывает меня, бодрится по телефону? Ты смотрел ей в глаза, ты…

Но этого нельзя было делать ни в коем случае. Потому что никто, включая подчиненных, не должен был знать, кто такие эти «новенькие».

— Спасибо, Энди, ты такой же ответственный, как всегда. Ну, а остальные… ты видел детей?

— Старшего мальчика некоторое время назад. Камера 2, в спальне. Он беспокойный, это чувствуется в каждом движении. На этих мониторах мне приходилось видеть немало беспокойных детей, но этот внушает опасение даже на их фоне. Что с ними стряслось, босс?

Пит Хоффман замер на неудобном кухонном стуле.

Хюго.

Его маленький мальчик, который совсем скоро станет большим и спит так же чутко, как и его отец. Хюго, с младенчества привыкший воспринимать мир как одну большую тихую гавань, стоял у окна рядом с матерью и с беспокойством вглядывался в неизвестность.

Теперь и он живет в страхе.

Испуганное лицо старшего сына надолго застыло в воображении Хоффмана. Наконец он отставил пустую фарфоровую чашку и сгреб в кучу хлебные крошки, освобождая место для оборудования, которое должно было понадобиться сегодня.

С левого края лег на стол радиоглушитель с таймером и еще одним телефоном, который Хоффман собирался использовать в первую очередь. Далее лег микрофон длиной в один сантиметр, которому предназначалось перехватывать в том числе и речь на иностранном языке. Поэтому следующим в ряду оказался переводчик.

Именно так называлось это устройство, которое регистрировало и при помощи установленной на мобильнике программы переводило каждое иностранное слово, прозвучавшее в стенах комнаты. Рядом лег пистолет «Радом», который Хоффман носил с правой стороны в наплечной кобуре, и нож с трехгранным лезвием, из такой же кобуры с левой стороны. Наконец пуленепробиваемый жилет и ручные гранаты, без пластмассовых рук и ног.

Длинный ряд металлических предметов, — Хоффман знал, когда пустить в ход каждый из них.

В отличие от маскировки. Она представлялась настолько сомнительным подспорьем, насколько надежным выглядело все остальное. Силиконовые щеки и накладные усы, пусть даже из настоящего волоса, — выдержит ли все это испытание дневным светом?



Терпение не было главной добродетелью инспектора криминальной полиции Эверта Гренса. Вот уже в четвертый раз подходил комиссар к кабинету шефа и пытался мимоходом заглянуть в дверь, делая вид, что крутится возле кофейного автомата. Наконец ему повезло — дверь начальника отдела криминальных расследований Эрика Вильсона стояла чуть приоткрытой. Гренс подхватил вторую пластиковую чашку с дымящимся черным напитком и вошел без стука.

— Доброе утро.

Комиссар поставил чашку на стол Вильсона и сел на стул для посетителей.

— Доброе утро, Эверт. Что так рано? Или ночевал в отделении?

— Это как посмотреть.

— То есть?

— Выходил отсюда и снова возвращался несколько раз за ночь.

— Вот как? И что же такого случилось?

— Нас взломали.

— То есть?

— Взломали отделение полиции.

— Прости, не понял.

— Во-первых, секретный архив в подвале. Ну, и наш отдел… твой кабинет, если точнее.

— О чем ты?

Гренс подошел к сейфу в углу — такому же огромному и неуклюжему, как и сам комиссар, разве на пару сотен килограммов тяжелее.

— Вот это.

Если до сих пор Вильсон не притрагивался к кофе, то теперь осушил одним глотком всю чашку. Как будто хотел тем самым пробудиться наверняка.

— В который раз повторяю тебе, Эверт, что не понимаю, о чем ты говоришь.

В коридоре послышались голоса, затопало множество ног. Гренс поплотней прикрыл дверь, прислушался и только после этого вернулся к сейфу.

— Чуть позже я все объясню, но тебя точно взломали, Вильсон. Кто-то открывал сейф, и сделал это не без твоего, бывшего куратора внештатных полицейских осведомителей, участия. Более того, кто-то из наших с тобой коллег похитил твои секретные бумаги.

— В третий раз спрашиваю тебя, Эверт: о чем ты? Никто не касался этого шкафа. Я, по крайней мере, не вижу никаких следов взлома. Ты заскучал, Эверт? Двух, даже, по-видимому, трех убийств тебе недостаточно? Взлом в полицейском отделении — надо же такое приду- мать…

— Такое здесь не впервые, я имею в виду даже в этом коридоре.