Играя с огнем

Карли запрокинула голову и расхохоталась. Я глянула в карманное зеркальце, которое лежало на подоконнике, и проверила макияж.

Шрама было почти не видно.

Успокоившись, я выдохнула.

Хрустящий тако пережил еще один день. Треснул, но не сломался.





* * *


Домой я пришла в одиннадцать. Бабуля сидела за кухонным столом в своем драном ситцевом домашнем платье, а рядом с ней по радио во всю глотку орал Вилли Нельсон[5].

Бабуля Савви всегда была экстравагантной женщиной. На каждый Хеллоуин она безумствовала с нарядами и выходила встречать детишек в своих странных костюмах. Рисовала забавные и часто непристойные фигурки на горшках с растениями, стоящих у нее во дворе, танцевала на свадьбах так, словно никто не видит, и плакала над рекламой Суперкубка.

Бабушка всегда была чудаковатой, но недавно ее сознание стало путаться.

Настолько, что я боялась оставлять ее одну дольше, чем на десять минут. Именно такой зазор по времени случался между тем, когда сиделка Марла уходила, а я подъезжала к дому.

Мне было три года, когда моя мама, Кортни Шоу, умерла от передозировки. Она лежала на скамейке в центре Шеридана. Ее тело обнаружил школьник. Он пытался потыкать ее веткой. Когда она не очнулась, мальчишка испугался и поднял крик, чем привлек внимание половины школьников в городе и их родителей.

Пошла молва, снимки разлетелись по всему городу, и семейство Шоу официально стали в Шеридане изгоями. К тому моменту бабушка уже стала мне единственным родителем. Кортни постоянно сбегала с каким-нибудь торчком. Полагаю, один из них являлся моим отцом, но я с ним ни разу не встречалась.

Бабушка никогда не спрашивала, кто мой отец. Она, наверное, опасалась открывать эту банку с червями и сражаться за опеку бог знает с кем. Шансы, что мой отец – достойный трудяга или слушатель воскресной мессы, были невелики.

Бабуля растила меня как родную дочь. Так что справедливо, что теперь, когда она не могла о себе позаботиться, я осталась в городе и присматривала за ней. К тому же из Голливуда не сыпались звонки с предложениями о работе, и я не упускала возможности устроить себе шикарную карьеру.

Рейн де Ла Саль говорил гадкие вещи, но был прав. С моим-то лицом я могла урвать лишь роли чудовищ.

Я вошла на кухню и чмокнула бабулю в белые, напоминающие сахарную вату волосы. Она схватила меня за руку и притянула в объятия. Я радостно выдохнула.

– Привет, бабуль.

– Грейси-Мэй, я испекла пирог.

Она оперлась о стол и со стоном поднялась на ноги. Бабушка вспомнила мое имя. В любом случае это хороший знак, и, скорее всего, именно по этой причине Марла оставила ее одну до моего возвращения.

Наш дом представлял собой свалку из древностей семидесятых годов и вмещал все самые уродские предметы интерьера: кухонную стойку из зеленого кафеля, обшивку деревянными панелями, сплошной ротанг и электронику, которая весила примерно столько же, сколько и семейная машина.

Даже после того, как мы восстановили пострадавшие от пожара обломки в стиле ранчо, бабушка пошла в благотворительный магазин Армии спасения и купила самую старую, самую плохо сочетающуюся между собой мебель, какую только смогла найти. У нее будто развилась аллергия на хороший вкус. Но если такое устраивает человек, которого ты любишь, то учишься находить в них свою прелесть.

– Да я не голодная, – соврала я.

– Это новый рецепт. Я нашла его в одном из журналов у кабинета стоматолога. Марла простыла, упаси Господь ее душу. Даже не смогла попробовать эту ерунду, а так хотела!

Я послушно села за стол, и бабушка подвинула тарелку с куском вишневого пирога и вилку, похлопав меня по руке.

– Давай, не стесняйся, Кортни. Не в присутствии мамы. Ешь.

Кортни.

Да, радость моя длилась недолго. Бабуля частенько называла меня Кортни. Когда это случилось впервые, я повела ее на обследование, чтобы понять, что стало причиной забывчивости. Врач сказал, что это не болезнь Альцгеймера, но порекомендовал прийти на повторный осмотр, если в следующем году ситуация усугубится.

Это было два года назад. С тех пор бабушка не соглашалась идти к врачу.

Я запихнула в рот кусок вишневого пирога. Стоило ему коснуться задней стенки глотки, как меня чуть не вывернуло, а в голове прозвучало: отмена задания.

Она снова это сделала.

Перепутала сахар с солью. Вишню со сливой. И кто знает… возможно, муку заменила крысиным ядом.

– Правда, вкусно, как сливочная подливка? – бабушка наклонилась вперед и положила подбородок на пальцы. Я кивнула и потянулась за стоящим возле тарелки стаканом воды, выпив ее залпом. Бросила взгляд на телефон, лежащий на столе. На экране высветилось сообщение.

Марла: Честно предупреждаю, пирог твоей бабули сегодня особенно не удался.

У меня заслезились глаза.

– Я знала, что тебе понравится. Вишневый пирог ты любишь больше всего.

Неправда. Его любила Кортни, но у меня не хватило духу ее поправить.


Я проглотила каждый кусочек, не разжевывая, все до последней крошки, борясь с тошнотой. Потом сыграла с бабулей в шахматы, отвечая попутно на вопросы о связанных с Кортни людях, которых не знала. Уложила бабушку в постель и поцеловала ее на ночь. Я собиралась встать, как она взяла меня за руку, ее глаза блестели в темноте, как светлячки.

– Кортни, мое милое дитя.

Единственный человек, от которого я видела любовь, считал меня совершенно другим человеком.





Глава 2





Грейс


Следующим утром я приехала к трейлеру пораньше, чтобы подготовиться к открытию. По субботам в Шеридане работал фермерский рынок, а это сулило больше конкуренции, больше кафе-фургонов, больше непосредственного взаимодействия между людьми, а потому и больше боевой раскраски. По субботам я накладывала столько макияжа, что могла бы составить серьезную конкуренцию клоунам.

Зато сегодня хотя бы не день родео. С тех пор, как один покупатель сравнил мое лицо с лошадиной мордой и объяснил, что его племенной жеребец уделает меня по части красоты, я отказывалась выходить на смену, когда проходило родео.

Карли опаздывала, что не удивляло. Я не знала более сосредоточенного и работящего человека, чем моя подруга, но она могла проспать все на свете, включая мировую войну. Я не возражала против ее моментов слабости, хотя, наверное, стоило бы. Семейство Контрерас хорошо мне платили, согласились на гибкий график, а Карли за эти четыре года доказала, что лучше ее подруги не найти.

Я помыла и разделала рыбу, нарезала овощи, заморозила маргариту и повесила на фургон заново написанное объявление о найме. В четверть девятого заявилась моя лучшая подруга. На ней были огромные розовые наушники и майка с изображением Барта Симпсона.

– Hola[6]. Все хорошо? – она щелкнула мне в лицо арбузной жвачкой и сняла наушники. В них продолжала орать песня Bikini Kill Rebel Girl, пока она не свернула музыкальное приложение. Я пихнула ей в руки щипцы.

– Проснулась с ощущением, что сегодня произойдет что-то плохое.

Я не врала. Проснувшись, я заметила, что кольцо с пламенем на моем большом пальце в конечном счете подпортилось, и половина огня отломалась, оставив лишь ободок и часть пламени.

На улице было градусов сорок пять – так жарко, что удалось бы пожарить яйца прямо на асфальте. А в фургоне, наверное, и того хлеще – градусов на десять жарче. День сегодня казался каким-то иным. Знаменательным, что ли. Словно мое будущее висело на волоске и вот-вот свалилось бы мне на голову.

– Сегодня будет хороший день. – Карли скинула на пол рюкзак и пощелкала перед моим лицом щипцами. – Хороший, но напряженный. Там уже очередь собралась, так что тащи свою попку к окну, Джульетта.

– Если Ромео ест рыбные тако в девять утра, я лучше останусь одна, – засмеялась я, снова чувствуя себя собой, а не той жалкой девчонкой, какой заставил меня почувствовать себя Уэст Сент-Клер вчера вечером.

Миссис Контрерас настаивала, чтобы мы подавали рыбные тако только по ее особому рецепту. Никаких смешанных мексикано-американских блюд. Мы делали тако одного вида, но они считались лучшими.

– О, в таком ракурсе Шекспир не писал. Ромео умер не от яда, а от дыхания Джульетты, которая переела рыбных тако.

– А кинжал Джульетты? – Я весело глянула на Карли. Она сделала вид, будто втыкает себе в живот щипцы, и схватила себя за шею, словно задыхается.

– Щипцы тоже могут быть смертоносными.

Я с улыбкой открыла окошко, твердо вознамерившись забыть вчерашний вечер.

– Доброе утро и добро пожаловать в «Фургон с тако»! Чем могу по…

Последнее слово застряло в горле, когда я увидела знакомое лицо. За ним выстроилась очередь.

Уэст Сент-Клер.

Улыбка у меня тут же погасла.

Зачем он вернулся?

– Это из-за чаевых, которые оставила Тесс? Потому что можешь их забрать. Купишь себе немного хороших манер.

В животе заныло – я сегодня совсем не контролировала то, что вылетало у меня изо рта.

Почему я так настойчиво нарывалась на прилюдное убийство? Я подсознательно настроена на самоубийство? В любом случае я не жалела о своих словах. Сомневаюсь, что Уэсту нужны тако или культурная беседа. Я понимала, что ругаться с парнем вроде него – дурная затея, но вчера он казался таким злым и равнодушным, что смолчать не смогла.

Судя по его виду, Уэст не спал всю ночь. На нем были те же джинсы и линялая футболка, а под его пристальным незаинтересованным взглядом я тут же почувствовала себя мусором. Его глаза налились кровью.

Уэст молча вручил мне скомканный лист. Я тут же его узнала. Лицо помрачнело, когда я развернула бумагу – это было объявление, которое он вчера сорвал с фургона.

– Уже новое написала, – резко сказала я и бросила листок в мусорное ведро. – Чем еще могу помочь?

– Позови менеджера, – отрезал он.

Его требование застало меня врасплох. Во-первых, потому что Уэст вообще заговорил. До этого я не слышала, как он разговаривает. Голос Уэста был под стать его внешности. Низкий, прокуренный и порочный. Во-вторых, я пребывала в шоке, что он заговорил со мной. Но больше всего меня удивило, что у него хватило наглости раздавать мне приказы.