Игра на выживание

Думаю, что если на этот раз мы постараемся, и не сдадим немцам столько важных промышленных и сельскохозяйственных районов, то большая часть этих поставок нам и не понадобится.

— Может быть, может быть, — Сталин задумался.

— Так вы говорите, что Япония никак не может решить на кого ей напасть? И если Америка не объявит ей блокаду, то может напасть на нас?

— Да, товарищ Сталин.

— Так вы говорите, что в случае если мы слишком легко отобьем нападение Германии, Америка нам помогать не будет?

— Я бы не удивился, товарищ Сталин. По крайней мере, помогать они будут не в тех объемах, что были у нас. Да и условия поставок могут быть жестче.





Глава 11




На этот раз Сталин задумался надолго. Николай Иванович молчал, терпеливо дожидаясь конкретных вопросов.

— А если мы увеличим поставки в Германию, особенно нефти и нефтепродуктов? И дадим гарантии их непрерывности? Это остановит их?

— Не думаю, товарищ Сталин, только стратегические запасы пополнит. Немцы все равно побоятся сокращать свою сухопутную армию пока рядом маячит наша. Логика требует, чтобы эта угроза была устранена. Разве только вы им союз предложите.

— А это возможно?

— Может и возможно, — пожал плечами Николай Иванович, — но лично я не представляю, на какой основе. Слышал, в руководстве третьего рейха есть противники войны с Россией. Заветы Бисмарка и всякое такое. Помнится, фамилия Бормана в связи с этим называлась. Но сам Гитлер явный англоман, он вообще войну с Британией считает досадным недоразумением. И явно предпочел бы с англичанами договориться. А что касается нас, то мы с его точки зрения дикари и недочеловеки. Европейцы, они же природные расисты.

Да и у нас с нацистами труднопреодолимые противоречия в идеологии.

Кроме того, по результатам финской кампании Гитлер уверился в нашей слабости. Все-таки мы там довольно неуклюже воевали, все заинтересованные лица не могли не обратить внимания, что с управлением войсками у нас явные нелады.

— Значит, вы уверены, что договориться с Германией нам не удастся? — этот вопрос Николаю Ивановичу уже начал надоедать.

— Товарищ Сталин, я ведь не политик. Просто говорю, что знаю об имеющемся раскладе сил. Как я могу быть уверенным в таком вопросе? Возможно, и есть способ остановить немцев без войны, или, по крайней мере, оттянуть их нападение на год другой. Это нам тоже выгодно, мы лучше успеем подготовиться, в особенности с учетом информации из будущего. А боеспособность противника, соответственно, снизится. Сейчас их вооруженные силы на пике подготовки, хорошо натренировались в Европе. А годик побездельничают, сменят часть опытных ветеранов на не нюхавшее пороху молодое пополнение и уровень подготовки неизбежно упадет.

Но как нам выиграть этот год? По-хорошему, следовало бы загрузить немцев проблемами в стороне от наших границ. Но как это реально сделать? Достойных противников в континентальной Европе, кроме нас у них не осталось. Югославы, правда, способствовали тому, что немцы перенесли вторжение на целый месяц. Возможно, следует им помочь. Или можно за пару месяцев до назначенного срока начать демонстративно передвигать войска так, чтобы противнику стало ясно, что их планы нам известны. Вопрос в том, насколько быстро штабы Вермахта успеют подготовить новые?

Может, они и перенесут сроки нападения на следующий год, а может напротив постараются ударить побыстрее, еще в мае. В общем, не берусь я тут советовать, не тот у меня уровень компетентности.

— Плохо, товарищ Прутов, плохо, что вы уклоняетесь от ответственности, — взгляд Сталина стал жестким.

Николай Ивановича это не слишком впечатлило, он ожидал подобного наезда и подставляться не собирался. Только в очередной раз пожал плечами. — Я не волшебник, не государственный деятель и не великий полководец. А после того, как с нашим прибытием ход истории столь явно изменился, то даже и не пророк. В тонких материях политической астрологии тоже не силен. Поэтому не следует ожидать от меня беспроигрышных советов по части внутренней и внешней политики, это не наука с техникой, где имеются железные инварианты. Откуда я могу знать, что в конкретной ситуации втемяшится в повернутые мозги того же Гитлера? Если он и сам этого не знает. Он же у них великий мастер интуитивных озарений. По его собственному мнению, неизменно гениальных.

Вы же признанный лидер государства, поэтому необходимости принятия решений и ответственности с вас никто снять не может.

А лично я, как говорится, чем могу…. Но вещать непререкаемые истины не буду за отсутствием таковых. Как там у моряков? Пишем, что наблюдаем, чего не наблюдаем, того не пишем. Так и моем случае. Что знаю, то и говорю, если могу посоветовать, то советую, а гадания не по моей части, тем более в такой зыбкой сфере как политика.

Николай Иванович замолчал, дожидаясь реакции на этот демарш.

Реакция последовала незамедлительно и тоже в жестком тоне. — Следует ли понимать, что советы в политике вы давать отказываетесь? Это ваша принципиальная позиция?

— Нет, товарищ Сталин, не отказываюсь. Поймите, тут следует разделять советы общего плана и советы в области реалполитик на злобу дня. Учитывая, что общие тенденции и направления развития страны и мира мне известны, то я могу дать массу полезных советов и с удовольствием это сделаю. Но это будут советы общего плана, на перспективу. Что же касается сиюминутных политических раскладов, то тут мои возможности невелики. А у вас для этого есть разведка, дипломатический корпус, аналитики, генштаб и прочее. Вот им и карты в руки.

Сталин поморщился, — Все хотят давать советы «общего плана», никто не хочет брать на себя ответственность в решениях «на злобу дня». Вот и вы туда же….

Николай Иванович скромно промолчал.

— А какие советы «общего плана» вы можете нам дать? Можете привести примеры?

— Примеры? Конечно, товарищ Сталин. Например, до того момента как нас перекинуло сюда, нефть и нефтепродукты оставались важнейшим стратегическим сырьем, заменить которое было или невозможно или слишком дорого. Потребности мира в нефти все возрастали и возрастали, а запасы ее ограничены. Выяснилось, что чуть ли не 90 % мировых запасов легкодоступной, а соответственно и дешевой нефти находится на Ближнем востоке: Аравийский полуостров, Ирак, Иран. Соответственно, если нам тем или иным способом удастся поставить названный регион под надежный контроль, то остальной мир окажется от нас в немалой зависимости. Сам факт, что нефть будет поступать на Запад по справедливым ценам способен серьезно подорвать его экономику. Они ведь привыкли качать ресурсы практически даром, разве только малость потратиться на взятки местным компрадорским элитам. У нас нефти меньше, но тоже хватает. Высокие цены на нефть нам выгодны. С тамошними элитами, конечно, возникнет много проблем, но народы региона будут нам благодарны. Если правильно повести дело, разумеется.

— На Ближнем востоке сейчас заправляют англичане, — заметил Сталин, — а воевать нам, как вы сами утверждаете, предстоит с немцами. В союзе с англичанами. Не думаю, что они обрадуются, если мы влезем в их вотчину.

— Это так, но Британская империя сильно сдала по итогам этой войны. Ослабла, утратила былое влияние, по сути, стала вассалом США. Да и вся колониальная система в привычном для вас виде прекратила свое существование. Большинство колоний получило независимость. Взамен Запад выстроил систему неоколониализма, на основе финансового закабаления, подкупа компрадорских элит и изощренных методов промывания мозгов населению этих самых неоколоний. Как выяснилось, это даже выгоднее. Так вот, мне там у себя приходилось читывать кое какую литературу по манипуляции массовым сознанием. Если правильно повести дело, то оккупировать Ближний восток нам и не понадобится, сам в руки свалится. Продвинутые информационные технологии — страшное оружие, очень эффективное. Я с большим удовольствием помогу вам использовать в идеологической войне против Запада его же собственные наработки в этой области, которых сами они пока еще не имеют. Вы простите, товарищ Сталин, но наша идеологическая война вообще и пропаганда на зарубежную аудиторию в частности ведутся весьма топорно. И это еще слабо сказано! Геббельс, считай, всю войну смеялся, наблюдая за тем, что выдавали в эфир на Германию наши радиостанции, а уж какую ерунду несли с наших установок устного вещания на фронтах. Эффект был совершенно обратный задуманному, то есть мы тратили силы и электроэнергию во благо противника. Если желаете, то я набросаю планчик-конспектик по продвинутым приемам и методам ведения идеологической войны. И на перспективу и так сказать на злобу дня.

Сталина эта тема явно заинтересовала, жесткость взгляда сразу исчезла. Еще бы, он сам в свое время писал об организационном оружии, так что информационное оружие должно было вызвать его интерес.

— Напишите, товарищ Прутов, напишите. С удовольствием почитаю. А можно в двух словах изложить основные принципы этой вашей «информационной войны»?

— В двух словах это сложно сделать, товарищ Сталин. Там масса вариантов стратегий, приемов и хитрых фокусов. Впрочем, приходилось мне слышать такую аналогию. Богатырь собирается на смертный бой с очередным супостатом, долго готовится, тренируется, подбирает оружие. Наконец, выезжает на предполагаемое поле брани. Доспехи начищены, богатырский конь лоснится от сытости, на одной руке крепкий щит, в другой мощное копье, у седла надежная палица. Ждет, когда с другого края ристалища появится такой же витязь, или еще какой рыцарь, дабы с ним сразится. А вместо этого невесть откуда появляется туча мелкой мошкары, налетает, лезет в щели доспехов, в забрало, набивается в нос и глаза витязя и его коня и жалит, жалит. И толку тогда с тех доспехов и индивидуальной боевой подготовки с холодным оружием?


— Любопытно, а как это выглядит на практике?

— Следует правильно организовывать подрывную, извините за выражение, деятельность в нужных странах. Мы ведь это как делаем? Централизованно, обычно через местную коммунистическую партию, или иные близкие по идеологии организации. Наши храбрые разведчики-нелегалы с разными ухищрениями передают им деньги на борьбу, а те пытаются что-то там организовать в плане подрывной идеологической работы. Вести такую работу в широком масштабе скрытно невозможно, это ведь не разведка. Спецслужбы возьмут этих людей в оборот, всегда найдутся предатели, коммунистов арестовывают, сажают на электрические стулья, а отобранные у них деньги потом фигурируют в качестве доказательств в судах и на первых полосах газет. То есть всегда имеется некий центр или центры, по которым противник может нанести удар. Нейтрализовать лидеров: скомпрометировать, политически изолировать или просто физически устранить. И все, начинай сначала. А вот если нет никакого выраженного центра. Точнее центр-то есть, но он тут у нас, до него не добраться. А там только масса не связанной между собой мелочи, которую всю не пересажаешь. Тем более в государстве, которое декларирует себя демократическим. Это называется — сетевые структуры.

— Сетевые структуры?

— Да, товарищ Сталин, сетевые структуры. Например, уголовный мир. Он реально существует, имеет свои законы и довольно жестко управляется. Но какого либо единого центра, по которому можно было бы нанести удар, в нем нет. Только большое количество уголовных «авторитетов», всяких там воров в законе. И даже устранение всех этих «авторитетов» не решит проблемы, вместо них новые появятся.

— В этом что-то есть, — задумчиво произнес Сталин, — но уголовников сплачивает угроза наказания, нежелание нести ответственность за преступления.

— А еще их сплачивает нежелание честно трудиться на благо общества, презрение к нормальным людям которые это делают. Какого не возьми, каждый из этих уродов уверен, что общество его не оценило, не дало занять подобающее положение, так пусть теперь это общество пеняет на себя. Он сам возьмет у общества все, что ему якобы причитается. В любом государстве хватает людей такого психологического типа, уверенных, что именно государство виновато в их проблемах. И не только в уголовной среде. Взять, к примеру, творческую интеллигенцию, там таких индивидуумов просто кишмя кишит. Каждый уверен, что он гений и очень обижен, что его не носят на руках всем народом под рев фанфар. И не предоставляют машину, дачу и шикарные апартаменты. А еще он уверен, что ему ограничивают свободу творчества. И правильно уверен, общество ее действительно вынуждено ограничивать. Ибо если не ограничивать, то апофеозом свободы творчества неизбежно станет нависшее над человечеством изображение задницы в процессе акта дефекации, характеризующее истинное отношение этой публики к людям и миру.

Вот на этих недовольных и надо делать ставку, а вовсе не на честных и совестливых коммунистов.

— Думаю, что вы преувеличиваете, товарищ Прутов, — заметил Сталин усмехнувшись.

— Если и преувеличиваю, то не сильно, товарищ Сталин. Видели бы вы какие «шедевры» начали выдавать на-гора наша творческая интеллигенция, когда цензуру отменили. Казалось, что все честное, чистое, все, на что люди могли опереться в духовном плане, вызывает у этих деятелей дикую злобу и нестерпимое желание немедленно затоптать в грязь и обгадить.

— И вы действительно считаете, что мы должны делать ставку на подобных людей?

— На войне как на войне, — пожал плечами Николай Иванович, — идеологическая война вообще дело грязное, оружие выбирать не приходится.

— А вот мы большевики без этого обошлись, но власть, тем не менее, взяли.

Николай Иванович открыл, было, рот, чтобы оспорить данный сомнительный тезис, но благоразумно передумал. Решил зайти с другого конца.

— Товарищ Сталин, но ведь если разобраться, то большую часть грязной работы за большевиков сделали другие. Мающиеся от безделья в своих имениях литераторы, придурошные университетские профессора, газетные борзописцы, адвокатишки, прыщавые гимназисты и прочая богема. Ну и те же промышленники-староверы, которые всю эту богадельню профинансировали. В результате этой массированной идеологической кампании монархия в глазах народа утратила свою легитимность. Никто, когда до крайности дошло, ее не защитил: ни полиция, ни армия, ни даже церковь. Помнится, даже великие князья с красными бантами ходили? В итоге, получив власть, вся эта «демократическая» свора в рекордные сроки довела государство до ручки. Большевики же, перехватив власть в условиях полного развала, спасли страну от гибели.

И в какой еще стране мира мы найдем такое количество скорбной на голову интеллигенции и потенциальных предателей среди промышленников, финансистов и политической элиты? Это вообще только в странах периферийного капитализма возможно, а в цитаделях капитала нам таких тепличных условий никто не предоставит, там надо работать и работать: вдумчиво, упорно и изобретательно.

— Любопытная точка зрения на нашу революцию, — сообщил Сталин после паузы. — Вы случайно старому режиму не сочувствуете? Что-то такое у вас проглядывает.

— Нет, товарищ Сталин, не сочувствую. Прямо скажу, тогдашняя элита доброго слова не стоила. Поскольку к моменту революции утратила не только желание работать на благо страны, честь и совесть, но и остатки разума и здравого смысла. И получила по заслугам, лить по ней слезы просто глупо.

— И на основании чего вы сделали такие выводы? Касательно здравого смысла.

— Сами посудите, товарищ Сталин. Я могу понять промышленников и финансистов из староверов, уж очень им хотелось свести счеты с государством за все «хорошее». Хотя в итоге цена мести оказалась для них слишком велика. Можно понять прочих капиталистов, которым очень хотелось избавиться от государственного регулирования в экономике. Хотя по сути это было глупо. Любому здравомыслящему человеку ясно, что в условиях свободного рынка, после открытия границ, отмены заградительных пошлин и государственного протекционизма конкуренции с западным капиталом они бы не выдержали. Десяток другой лет и прости, прощай российский капитал. Останется только иностранный, который споро примется доить страну. А на что рассчитывали российские дворяне, с энтузиазмом цепляя красные банты? Я понимаю, дворянство было недовольно: имения успели спустить, выкупные за землю тоже. Жить стало трудно и тяжело, работать надо было. Но что они хотели-то? Думали, что вожделенная Республика им имения с крепостными вернет или миллионные дотации платить будет? Чиновники думали, что при «свободе» им не придется каждый день ходить на опостылевшую службу. Студенты и гимназисты, что избавят от необходимости грызть гранит науки. Или взять, например церковь. Она ведь тоже царизм в критический момент не поддержала. Ей хотелось «демократических реформ», выборов патриарха и главное избавиться от государственного контроля в лице Священного Синода. И чем эти игры для нее кончились? О великих князьях с красными бантами я уже говорил.

В общем, вся эта публика почему-то была твердо уверена, что с упразднением самодержавья вдруг автоматически настанет золотой век. Все вдруг сразу станут богатыми и свободными, причем работать при этом не придется.

То есть элита утратила не только здравый смысл, но и инстинкт самосохранения. За что заслуженно и заполучила.

Кстати, уже в Перестройку, ну, вы уже знаете, что это такое, опять наступили на эти грабли. Всем опять «свободы» захотелось, но уже от Советской Власти. И манны небесной соответственно. Интеллигенция, само собой, в первых рядах. Но я так думаю, что не свободы она на самом деле хотела, а Высочайшего Указа о Вольностях советской интеллигенции. Чтобы дали право указывать, как всем жить, но без ответственности за результаты оных указаний. Плюс жирные зарплаты, все в первую очередь и обязательно доступ к спецраспределителям. Ну и чтоб «гегемоны» шапки ломали. И под прикрытием интеллигентских воплей о свободе и демократии высшее партийное руководство с энтузиазмом растаскивало по карманам общенародную собственность. Итог получился, может не таким кровавым как в 1917 году, но тоже печальным. То есть страна в разрухе, население убывает по миллиону в год, а интеллигенция у разбитого корыта.

— Товарищ Прутов, а вы не боитесь мне такое говорить? — весело поинтересовался Сталин после паузы.

— Не боюсь, товарищ Сталин. Я, разумеется, сознаю, что по духу и букве успел наговорить на десять лет строгого расстрела, но в данной ситуации не могу поступить иначе. С самого начала решил говорить только правду. Ну, насколько я сам ее понимаю. Считаю, что по другому тут нельзя. Слишком велики ставки.

— Это хорошо, что вы понимаете. На сегодня наш разговор можно считать законченным, но встречаться нам, видимо придется часто. Быстрее выздоравливайте.

— Как говорится — всегда готов, товарищ Сталин.

Вождь кивнул, поднялся, направился, было к выходу. Но вдруг остановился и снова повернулся к кровати. — Так вы считаете, что Гитлер на самом деле гений стратегии?

— Ага, зацепило таки Иосифа Виссарионовича, — усмехнулся про себя Николай Иванович.

— С уверенностью сказать не могу. Свидетели, как говорится, противоречили друг другу. Но, по моему мнению, стратег он весьма не слабый. Хоть и любитель, но талантливый.

Пока с нами не связался, все ему удавалось. Да и мы избежали поражения, чуть ли не чудом и с огромным напряжением сил.

Да и вы, товарищ Сталин, по факту показали себя прекрасным военным стратегом. Другой вопрос, что до сих пор вы этим делом серьезно не занимались. Но в войну пришлось заняться и очень серьезно. А учиться на ходу. Опыт показал, что полагаться в этом вопросе на генералов нельзя. Гитлер это прекрасно понимает, сам вникает во все тонкости. Иначе они навоюют….

Сталин снова кивнул, попрощался и вышел.





Глава 12




Хорошенько подумать по поводу итогов разговора со Сталиным Николаю Ивановичу не дали. После очередных процедур и кормежки снова заявился неугомонный капитан госбезопасности. Николай Иванович хотел, было пожаловаться на изрядную головную боль, которая на самом деле имела место быть, но не стал. Не те времена на дворе стоят, чтобы такими пустяками прикрываться.