И один в тайге воин

– Добро. И ежели что, сразу на меня ссылайся. И пусть только попробует кто рот открыть. Мне их ужимки вот уже где, – неожиданно пожаловался он, чиркнув ребром ладони себе по горлу.

– Так я по начальству не хожу. Я с рабочими говорю. А они мне завсегда помогали, – развёл Мишка руками.

Выйдя из здания, парень отвязал от коновязи Монгола и, вскочив в седло, тряхнул поводьями, направляя его в сторону станции. Спустя десять минут он увлечённо рылся в железных завалах, откладывая в сторону всё, что должно было ему пригодиться. Набив пару прихваченных с собой мешков, парень погрузил их на коня и, взяв его под уздцы, повёл на улицу. Торопиться было некуда, и Мишка решил ещё заглянуть на торг. Зафиксировать для себя цены на самые важные товары.

Он шагал по центральной улице посёлка, то и дело вежливо раскланиваясь с бывшими соседями. Но уже на выходе на площадь едва не столкнулся с высокой огненно-рыжей девицей. С ходу вспомнив, где её видел, Мишка вежливо склонил голову и хотел было пройти мимо, когда девица сама заступила ему дорогу.

– Вас ведь Михаилом зовут? – спросила она, с любопытством рассматривая его.

– Точно так, барышня, – кивнул Мишка, насторожившись.

– А правду говорят, что вы дочку полюбовницы своей словно родную дочку растите? – тут же последовал вопрос.

– Правду. Только вам-то что до того? – не понял парень.

– Интересно просто стало, – пожала девица плечами. – На торгу про вас разное говорят, а чему верить, непонятно.

– Ничему не верьте, – с улыбкой посоветовал Мишка. – Слухи они слухи и есть.

– А то, что вы любовником графини были, тоже верно? – последовал следующий вопрос.

– Чушь собачья, – отмахнулся Мишка. – Ну вы, барышня, сами подумайте, кто я и кто она. Но я не пойму, с чего вдруг такой интерес?

– А любопытно мне стало, как оно, с графиней, – нахально заявила рыжая, глядя на него в упор.

– Да точно так же, как с любой другой бабой, думаю, – пожал Мишка плечами. – Чем она от них отличается? Титулом? Так он только на бумаге да в воспитании. А телом она такая же, как и все остальные. И даже в сортир пешком ходит.

– А вы наглец, – произнесла девица с непонятной интонацией. То ли восхитилась, то ли осудила, без стакана не разберёшь.

– Каков есть, барышня, и другим не буду, – фыркнул Мишка и, ещё раз коротко поклонившись, зашагал дальше. «Твою маман, это что сейчас такое было? Я не я буду, если эта чувиха меня не клеила. Только зачем я ей? Она же вроде из благородных. Что, офицеров не хватает? Или зажраться успела? Тоже ерунда. Молодая ещё. Хрень какая-то», – мысленно пожал он плечами, привязывая поводья к коновязи.

Пройдясь по лавкам, Мишка запомнил цены на самые важные товары и отправился в оружейную. Там он завис надолго. Прикупив пару сотен капсюлей, свинца и пороха, он усилием воли заставил себя угомониться и выйти наружу. Отвязав коня, он уселся в седло и решительно направил его домой. Гружёный конь шёл неторопливой рысцой, гулко бухая копытами по земле. Что ни говори, а конёк Мишке достался отличный. Сильный, выносливый, а что не сильно быстрый, так ему спешить некуда.

В местной жизни выносливость, сила и разум гораздо важнее. А Монгол всеми этими качествами был одарён, что называется, от души. Дома, разгрузив коня, он вычистил его и, поставив в денник, щедро отсыпал овса. Но едва только парень переступил порог, как с ходу понял: что-то не так. И Глафира, и маленькая Танюшка смотрели на него с непонятым выражением на лицах. Остановившись, словно на стену налетел, Мишка сжал кулаки и глухим от волнения голосом спросил:

– Что случилось? Настя где?

– Здесь, – пряча улыбку, ответила тётка, подходя к нему. Взяв в ладони его голову, женщина заставила Мишку пригнуться и троекратно целуя, сказала: – Поздравляю, Мишенька. Сын у тебя родился. Здоровенький. А уж красивый, глаз не отвесть.

– Твою ж дивизию! – взвыл Мишка не своим голосом. – Меня ж всего полдня не было. Когда она успела-то?

– Так ты уехал, и началось. Часа два как опросталась, – рассмеялась Глафира. – Да уймись, заполошный. Хорошо всё с ними. Спят пока. Садись чай пить. Или ты, может, есть хочешь?

– Да какая тут сейчас еда, – отмахнулся Мишка, автоматически подхватывая на руки странно притихшую Танюшку. – Ты чего такая тихая, дочка? Или опять напроказила чего? – спросил он, целуя её в макушку.

– Тятя Миша, а ты меня не отдашь? – вдруг спросила девчушка.

– Кому отдам? Зачем? – растерялся Мишка. – Тебе кто такое сказал? – взревел он, сообразив, о чём речь.

– Мальчишки на улице говорили, что как Настя родит, так ты меня в приют отдашь, потому, как у тебя теперь свой ребёночек есть, – еле слышно ответила Танюшка.

Услышав это, Глафира только тихо охнула, прижав ладонь к губам.

– Вот что, доча, – вздохнув и беря себя в руки, принялся пояснять парень. – Ты этих мальчишек посылай к чёрту. У меня старшая дочка есть, и зовут её Танюшка. А кто иначе думает, пусть себе язык откусит, потому как иначе я ему его сам оторву, если не по делу ерунду болтать начёт. Никому я тебя не отдам. Если только замуж, когда вырастешь, – с улыбкой закончил он.

– Ты чего тут опять буянишь, Мишаня, – послышался усталый голос, и в комнату, держась за стену, вошла Настя.

– Ты чего вскочила, глупая! – зашипела на неё Глафира разъярённой коброй. – А ну, марш в постелю.

– Погоди, мама Глаша. Мне на двор надо, – слабо улыбнулась Настя.

– Не было печали, – буркнул Мишка и, ссадив с колен ребёнка, в два шага оказался рядом с женой.

Одним плавным движением подхватив её на руки, он оглянулся на девочку и, улыбнувшись, попросил:

– Доча, помоги бабушке самовар поставить. Я вернусь и договорим.

Потом, ногой открыв дверь, он донёс Настю до скворечника и, поставив её на ноги у самого сооружения, тихо велел:

– Дальше сама, но если почуешь, что плохо стало, сразу зови. Я тут подожду.

– Я сильная, Миша. Справлюсь. Завтра уже по хозяйству хлопотать стану, – улыбнулась в ответ девушка, погладив его по щеке.


– Иди уже, хлопотунья, – проворчал Мишка, мимолётно целуя её мозолистую ладошку.

Таким же макаром вернув жену в кровать, он осторожно подошёл к колыбели, которую сам же и вырезал под чутким руководством тётки, и заглянул в ворох пелёнок. Задумчиво посмотрев на тихо сопящего младенца, Мишка растерянно почесал в затылке, про себя подумав: «И что тут вообще разобрать можно? Он же такой маленький и весь какой-то красный и сморщенный».

– Как тебе? – спросила Настя с потаённой надеждой.

– Пока не понял, – честно признался парень. – Вот когда начнёт орать да обоссыт пару раз, тогда ясно станет. Но всё равно, спасибо, – добавил он, наклоняясь к жене и нежно целуя её в припухшие губы.

Девушка тихо хихикнула на его немудрящую шутку и с явным удовольствием ответила на поцелуй. Очевидно, она ждала чего-то подобного, потому что заметно расслабилась.

– Отдыхай, – улыбнулся Мишка, погладив её по шее.

Выйдя в общую комнату, он снова подхватил Танюшку на руки и, усевшись за стол, растерянно посмотрел на суетящуюся тётку.

– Чего? – вскинулась та, заметив его взгляд.

– Ты знала, что она сегодня родит? – осторожно уточнил Мишка, глядя ей в глаза.

– Знала, – вздохнула Глафира, опуская взгляд.

– А чего мне не сказала? Почему уехать позволила?

– А на кой ты нам тут нужен? – вдруг возмутилась тётка. – Суетиться попусту да под ногами мешаться? Не мужское это дело. Нам только и не хватало, чтобы ты тут принялся с перепугу стволами размахивать, помочь ей требуя. Сладилось, и ладно, – решительно закончила она.

– Да я бы хоть… – начал было Мишка, но Глафира не дала ему закончить.

– Ну что ты бы, что? – возмущённо запыхтела тётка, выпрямляясь во весь рост и упирая кулачки в бёдра. – Сказано тебе, не мужское это дело. Тут бабы нужны, опытные да знающие. Твоё тут место десятое. Понял?

– Понял, – растерянно кивнул Мишка, не найдясь с ответом.

– Что, тятя, и тебя баба Глаша ругает? – вдруг сочувственно поинтересовалась Танюшка.

– Так ведь за дело, – рассмеялся Мишка, прижимая её к себе.

– Вот и не лезь в бабьи дела. А то взял манеру баб учить, как детей рожать, – выдала девчушка, явно повторяя чьи-то слова и прижимаясь к его груди.

И Мишка, и Глафира от такой сентенции дружно покатились с хохоту.





* * *


Ровно месяц с рождения сына Мишка не уходил со двора, занимаясь чем угодно, лишь бы быть рядом с семьёй. К тому же атаман всё оттягивал подбор добровольцев. Парень разрывался между необходимостью и долгом, доведя себя почти до нервного срыва. Но накалившуюся ситуацию неожиданно разрядил совершенно неожиданный разговор. Закончив с очередной партией гранат, которых набралось уже более полусотни, Мишка прошёл в дом и, умывшись, сел ужинать.

Устроившаяся напротив тётка подпёрла щёку ладонью и, задумчиво глядя на него, вздохнула. Сообразив, что это вступление к какому-то разговору, парень насторожился и, прожевав очередную порцию каши, спросил, поглядывая на кормящую малыша Настю:

– Что случилось, мама Глаша?

– Да я уж и не знаю, как сказать, – снова вздохнула Глафира. – С одной стороны, дурь, а с другой – люди просто так говорить не станут.

– И что нынче люди говорят? – поинтересовался Мишка, сразу помрачнев.

– Всякое, сынок. Не знаю, как и сказать правильно.

– А ты говори как есть, мне скрывать нечего, – пожал Мишка плечами, переглядываясь с навострившей ушки Настей.

– Да тут речь не столько о тебе, сколько о вас обоих, – ещё больше смутилась тётка.

– Мама Глаша, ну не тяни ты кота за хвост, – рыкнул Мишка. – Говори как есть, а дальше видно будет.

– Ты только это, Миша, буянить не вздумай, – осторожно предупредила тётка. – Тут вот какое дело. В деревне бабы болтают, что вы с Настей уже почти два года живёте. Она тебе дитя родила. А всё не поротая ходит. Видать, не любишь.

– Чего-о?! – от удивления Мишка даже ложку выронил. – Это что ещё за бред сивой кобылы?! – прохрипел он осевшим от возмущения голосом, оглядываясь на жену.

Вместо ответа Настя смущённо потупилась, слегка порозовев. Понимая, что уже вообще ничего не понимает, Мишка отодвинул тарелку и, тряхнув головой, глубоко вздохнул. Потом, немного успокоившись, сложил руки на груди и, глядя тётке в глаза, спросил:

– Я так понимаю, это у семейных правило такое. Бьёт, значит, любит?

– Во-во, – радостно закивала Глафира. – Бабу к порядку приучить – первое дело.

– Мама Глаша, ты не заболела, часом? – участливо поинтересовался Мишка, глядя ей в глаза.