Хрупкие создания

8. Бетт




Пятничная репетиция заканчивается раньше из-за того инцидента с зеркалом. Надо потратить свободное время с умом. Я ведь все поняла, когда Алек подбежал к Джиджи после того, как с зеркала стянули тряпку. А потом укрепилась в своих подозрениях, услышав кусочки его разговора с мистером К. о запугиваниях и о хрупких чувствах Джиджи.

Элеанор ушла в кафе, так что захожу в нашу общую ванную и поправляю помаду – темно-красный оттенок «Диор 1940». Она не спасет меня от подозрений – кто-нибудь узнает мой почерк или помаду от «Шанель» моего цвета. Цвета моей сестры, а до того – моей матери.

Насыщенный розовый. Слишком заметный, слишком очевидный. Из-за него у меня будут неприятности, но я не могла не поддаться соблазну. Да, это было небрежно. Я даже не хотела, чтобы она это увидела. Не теперь.

Уилл нарочно это сделал. Он слишком хорошо меня знает. Раньше меня было почти невозможно вычислить.

Помню, как вместе с Лиз и Элеанор мы втайне подшучивали над Кэсси в прошлом году: подливали фиолетовую краску в ее кондиционер, резали леотарды и колготки, чтобы учителя ее отругали, портили туфли, окуная их в уксус, устраивали беспорядок в комнате. Но Джиджи отреагировала так бурно… Как же ее легко поддеть. Да и послание было таким изобретательным, что я чувствовала себя всемогущей. Но нельзя совершить ту же ошибку, что и в прошлом году.

Проверяю, нет ли на телефоне сообщений от Алека, но там ничего, кроме трех пропущенных от матери. Ей я перезванивать не собираюсь.

Уверена, мама Джиджи печет ей печенья, всякие мелочи и говорит, что она прекрасна такой, как есть. Джиджи повезло: наверняка ее пожалеют, когда она расскажет об угрозе и о том, как испугалась.

С силой сжимаю края раковины, представляя руки Алека на талии Джиджи – как он поднимает ее, одетую в балетную пачку, как делает поддержки и крутит. Представляю их поцелуй. Представляю, что ей нравятся его прикосновения, а ему – то, что она так на меня непохожа со своими черными кудрями, и кожей цвета кофе, и веснушками, и калифорнийской зрелостью.

Пара таблеток не в силах стереть из моего воображения эти картины и чувства. Проглатывают третью, не запивая. Горькая. Придется достать еще, чтобы совсем не раскиснуть. Вся моя энергия, вся нетерпеливость теперь сосредоточена на другом: я должна найти Алека.

«Адерол» отзывается в костях и звенит в голове, не дает мне жалеть себя. Мое тело и разум сосредоточены на Алеке. Так всегда после таблеток: внутри остается место только для одного чувства.

Жужжит телефон, и я подскакиваю, думая, что это мать, но это всего лишь Лиз. Она сидит в кафе на Шестьдесят пятой улице, и там же обретаются Алек и Уилл. Это не столько приглашение, сколько предупреждение: нельзя оставлять их наедине.

Стягиваю пуанты и влетаю в балетки, но не переодеваюсь. Алеку нравится, когда я одета в леотард, юбку и гольфы и когда волосы мои забраны назад. Он любит распускать блондинистые волны из пучка и стягивать леотард с моих плеч. Вся дрожу от воспоминаний. Я становлюсь какой-то совсем уж бешеной, когда о нем думаю. Так не пойдет. Алеку нравится, что я такая недоступная и холодная. А Уилл бесится, что все внимание Алека – на мне.

Охранник положил скрещенные ноги на стол, а сложенные руки – на живот и, конечно, спит. Я вписываю себя в журнал посещений. Выбегаю из здания и с удовольствием вдыхаю свежий воздух – успокаиваюсь. Для позднего октября холодновато – обычно в Нью-Йорке летнее тепло задерживается надолго. Добираюсь до кафе замерзшей, с посиневшими от холода ногтями. Снежная королева как она есть.

Алек сидит за столом у окна, на нем полосатый шарф и кашемировый свитер. И новенькие, и старшеклассницы наблюдают за ним, попивая некалорийные напитки. Даже группа девочек из соседней католической школы украдкой на него поглядывает. Ненавижу делить с кем-то восхищение своим парнем. Но вот она я, стою у входа в крошечное кафе и пялюсь. Люблю наблюдать за ним, когда он меня не видит. Никакого притворства. Никакого давления. Простое удовольствие лицезреть кого-то настолько прекрасного и уверенного в себе.

Конечно, все заканчивается слишком быстро. Лиз улыбается из своего угла – в ее взгляде горит понимание, – и Алек машет мне рукой. Теперь я у нее в долгу.

У ее стола не задерживаюсь, чтобы Алек не подумал, будто она на него настучала. Да сама мысль, что я за ним слежу…

Уилл сидит здесь же, скрытый деревянной колонной. Слишком уж близко. Я ухмыляюсь: так он выглядит еще более жалко.

– За мной примчалась? – Алек сияет. Мне нравится, что я на него так действую.

– А то ж, – протягивает Уилл. Он хмурит брови. Раньше с ним было так весело – когда он держал свои чувства при себе.

– Даже стул не отодвинешь? – Поджимаю губы и жду, когда Алек поднимет на меня взгляд.

– А я люблю, когда ты стоишь, – отвечает Алек, пытаясь казаться крутым – я ведь сказала, что мне это нравится.

Другая бы на моем месте смутилась, но я чуть ли не голышом стояла перед столькими дизайнерами, учителями и одноклассниками… Они щипали меня за бока, взвешивали на глазах у всех, чтобы понять, насколько я далека от совершенства. И потому я не смущаюсь. Я упираю руку в бок. Пусть смотрит.

Он, наверное, прав. Они тут все на меня смотрят. Я же прима-балерина, и не важно, что на этот счет думает мистер К. Остальные это прекрасно видят.

– Выглядишь классно, – наконец говорит Алек. Раунд за мной.

Уилл громко вздыхает. Я сажусь на стул и двигаюсь вместе с ним, пока не достаю ногой до Алековой лодыжки. Он притягивает меня к себе и звучно целует. От него пахнет кофе и тяжелым трудом – он задержался на дополнительную тренировку. Мне становится стыдно, что я тут сижу, глажу его по ноге, а могла бы заниматься, делать пируэты, использовать оставшиеся часы репетиции по максимуму. Целую его еще раз, чтобы прогнать эти мысли.

– Так, хватит уже, вы двое. – Голос Уилла как натянутая струна. Он и раньше так говорил, но теперь его слова звучат совсем по-другому.

– Не оставишь нас наедине? – огрызаюсь я. Не могу его сегодня терпеть.

Прижимаюсь к Алеку еще сильнее, вплотную. Похоже, Уилл хочет еще что-то сказать, но потом просто кивает и начинает собираться. Его маленькое отступление меня радует. Ухмыляюсь ему в спину, но он этого не замечает. Да и увидел бы, не понял, что я имею в виду. Наши тайные улыбки больше не работают. Этим летом он перестал быть моим суррогатным маленьким братиком, и я понятию не имею, кто мы теперь друг для друга.

– Алек, перезвони мне потом, идет? – просит он, выделяя имя друга не только голосом, но и паузами. Раньше в этих паузах было бы мое имя. А теперь Уилл – всего лишь еще один ученик, который меня ненавидит.

Знаю, что это ничуть не поможет, но опускаю голову на плечо Алека. Уилл уходит, полный изящества. Провожаю его взглядом: двигается он просто божественно. Мне бы хотя половину его стати. Я бы сказала ему об этом, если бы мы до сих пор разговаривали, а не перебрасывались обрывками фраз.

– Найди себе своего парня! – кричу я ему вслед.

Уилл резко опускает плечи – все в кафешке меня слышали. Он краснеет почти в тон собственным волосам. Вряд ли кто-то вне школы знает о его предпочтениях – мальчишкам из Кентукки не следует любить других мальчишек. Он поднимает на меня взгляд, в глазах его плещется грусть. Я не хотела его обидеть. Ну разве что чуть-чуть.

– Жестко, Би, – произносит Алек. – Может, уже помиритесь?

Он ухмыляется и обнимает меня за бедро. Я чувствую тепло его ладони даже сквозь колготки.


– Не сейчас. – Даже не думаю убирать его руку. – Так что не лезь.

Последнее – чтобы он не думал, что я нежный цветочек, неспособный ему перечить, и похожа на остальных балерин, жаждущих его внимания. Он любит меня за то, что я – ярость, что я – сильнее остальных.

Ни Уилл, ни я никогда не расскажем ему, что между нами произошло. Потому что между нами произошел Алек. Иногда мне хочется выпалить все Алеку в лицо, но настолько огромные секреты я предпочитаю хранить.

– Ты сегодня на взводе. Потому и оставила для Джиджи послание? – спрашивает Алек.

Я немного отстраняюсь, стряхиваю с себя руку. Как он вообще может произносить ее имя? Из его уст оно звучит почти мило.

Думаю, не соврать ли, заверить, что это сделала не я. Но он продолжает:

– То, что мистер К. не отдал тебе роль феи Драже, еще ничего не значит. Не будь как остальные девчонки, которые выпускают коготки и начинают драку. Ты же не такая.

Но я такая. Именно такая. Просто я очень хорошо притворяюсь.

– Роль Снежной королевы – это твой шанс показать…

– Я в порядке. – Говорю громче, чем планировала. – Прекрати. Ты ведь меня знаешь. Я в полном порядке. Всего лишь захотела тебя навестить.

Слышу сталь в собственном голосе и пытаюсь смягчить его, приправить сексуальностью. Целую Алека в шею и шепчу куда-то под подбородок:

– Мы с тобой редко видимся.

– И я всегда тебе рад.

Но он медлит, не сразу прижимает меня к себе. По голосу понятно, что он во мне разочарован. В последнее время такое происходит все чаще.

Он вытягивает меню из-под пустой чашки и начинает замысловато его складывать.

– Раз мы празднуем, тебе нужны цветы, – поясняет он.

Он делает мне бумажные цветы с тех пор, как мы были детьми. Искусству оригами его научила японская няня. Это странное хобби, и девочки посмеиваются, но на самом деле считают, что это классно и в каком-то роде сексуально. И так оно и есть. Люблю наблюдать за его руками, которые сворачивают бумагу. Каждый изгиб так аккуратен и нежен. Как и он сам.

Он сворачивает идеальную розу, буквы меню на лепестках делают ее еще красивее.

– Для тебя, – шепчет он. – И если ты хочешь поговорить…

Но он умолкает, потому что знает: это бесполезно.

– Уверен, вы с Анри сработаетесь, – заканчивает он, снова ухмыляясь. – Он о тебе спрашивал.

Анри и Алек живут в одной комнате.

– Станцуешь с ним – наверняка попадешь в журналы.

И по его голосу я слышу: Анри ему ничуть не нравится.

– Может.

Пожимаю плечами и закладываю бумажный цветок за ухо, закалываю его заколкой. Мы еще ни разу не танцевали с кем-то другим. Алек и Бетт – пара не разлей вода. Наши имена так часто стояли рядом в списках, что я не представляю, что может быть иначе. Не хочу, чтобы его имя соседствовало с именем Джиджи. И с Анри танцевать не хочу.

– Думаю, однажды нам придется к этому привыкнуть, хотя поначалу наверняка будет очень странно. У Джиджи другое…

Я заткнула его поцелуем. Хорошо просто быть здесь, рядом с ним. Наедине. Хоть что-то Жизель Стюарт у меня не отнимет.



Веду Алека в свою комнату – теперь это так же легко, как делать знакомые па. Мы прокрадываемся мимо спящего охранника прямиком в лифт. Алек нажимает кнопку четвертого этажа, чтобы проверить, на месте ли коменданты. Их офисы занимают целый этаж, они отвечают на звонки и выдают таблетки круглолицым новеньким девочкам, которые доплакались до головной боли. Никто не поднимает на нас взгляд, когда двери с шумом разъезжаются.

В лифтах есть камеры, поэтому мы отправляемся на этаж Алека, десятый, а я еду до одиннадцатого и впускаю его через пожарную лестницу.

– Вон, – бросаю я Элеанор и тут же улыбаюсь, чтобы смягчить резкие слова. Она разлеглась на своей кровати, «визуализирует» движения, но если бы она была умнее, то занималась бы сейчас в пустом классе, вместо того чтобы просто воображать тренировку.

На экране – запись одного из выступлений Адель, «Баядерки», которую она танцевала три года назад. Я молча выключаю телевизор. Элеанор в последнее время часто смотрит записи с моей сестрой. А что потом? Притащится в ее квартиру, как преданная фанатка? Спросит совета?

– Это и моя комната тоже, Бетт, – произносит Элеанор тоном, которого я никогда прежде не слышала. – Я не твоя служанка. И привет, Алек. Поздравляю с ролью.

– Я позволяю тебе делить со мной комнату, – шиплю я. И это даже не ложь.

Элеанор не может позволить себе эту комнату – в которой, кстати, раньше жила Адель, – единственную на этаже с личной ванной. – Тебе ведь не стоит об этом напоминать, так ведь?

– Бетт, – одергивает меня Алек. Раньше он так не делал. Ему нравилось, что у меня нет фильтра. К тому же, когда Уилл был моим соратником, мы бесконечно веселили Алека своими едкими замечаниями.

Элеанор меняется в лице. Я этого и добивалась, но я ведь все-таки не робот какой. А она вроде как моя лучшая подруга.