Хозяева джиннов
Часть 5 из 85 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Чужак поднял меч, направил его на членов Братства. Комната потемнела, свет сочился сквозь тени. Явственное присутствие, излучаемое человеком в маске, усиливалось, нарастало, пока Арчибальд не почувствовал, что сейчас упадет на колени. Он повернулся к лорду Уортингтону – и обнаружил, что старец горит. Ярко-красные языки пламени поднимались по его рукам, сморщивая и покрывая волдырями кожу. Но лорд Уортингтон этого не замечал. Его глаза были устремлены в зал, где каждый член Братства тоже горел – тела полыхали бездымным огнем цвета крови. Странный огонь оставлял их одежду нетронутой, но выжигал кожу и волосы, пока их крики наполняли комнату.
Не только их крики, осознал Арчибальд. Потому что он тоже кричал.
Он опустил взгляд на огонь, обвивающий его руки, пожирающий плоть под целехонькой мантией. Рядом с ним визжала женщина, ее предсмертные крики вплетались в чудовищную какофонию. Где-то за гранью боли, за гранью ужаса, перед тем, как последние крохи его сознания пожрало пламя, Арчибальд горевал по Лондону, по Рождеству, по дорогой Джорджиане и мечтам, которым не суждено сбыться.
Глава вторая
Фатима подалась вперед и выпустила клуб дыма из своего кальяна. Муассель смешали из резкого табака, вымоченного в меде, и мелассы с нотками трав, орехов и фруктов. Но чувствовался и другой вкус: сладкий до приторности, он щекотал язык. Магия. Волоски на ее шее встали дыбом.
Собравшаяся вокруг небольшая толпа выжидающе за ней наблюдала. Мужчина с большим носом и в белом тюрбане так близко склонился к ее плечу, что она ощущала окружавший его запах сажи – металлург, судя по вони. Он шикнул на спутника, но только заставил остальных заворчать. Боковым зрением Фатима заметила, как Халид награждает обоих мужчин испепеляющим взглядом – его широкое лицо нахмурилось. Не стоит злить букмекера.
Они, как и большинство, скорее всего, поставили на ее оппонента, сидевшего на другой стороне восьмиугольного стола. «Лет семнадцать, – прикинула она, – с лицом еще более мальчишечьим, чем ее собственное». Но он уже побеждал людей вдвое его старше. Что важнее, он был мужчиной, чему даже в гордящемся своей современностью Каире все еще придавалась важность – это объясняло улыбку на его темных губах.
Часть более традиционных ахва не обслуживали женщин, особенно, если там курили кальяны, а курили их почти везде. Но в этом злачном притоне, спрятанном в нехорошем переулке, пол никого не заботил. Все же Фатима могла пересчитать женщин по пальцам одной руки. Большинство оставили ставки мужчинам. Три сидящие в темной комнате дамы у дальнего столика, без сомнений, принадлежали к Сорока леопардицам, в их кричащих красных кафтанах, хиджабах и синих турецких шароварах. Если судить по презрительным лицам, их можно было принять за зажиточных светских львиц – а не самую знаменитую воровскую банду города.
Фатима отсеяла окружение – игроков, самодовольных мальчишек и высокомерных леди-воровок, – сфокусировавшись на булькающей воде в луковичной колбе кальяна. Когда Фатима вдохнула дым, она представляла его струящейся рекой, достаточно реальной, чтобы смочить ее пальцы. После долгой затяжки из деревянной трубки Фатима позволила зачарованному муасселю пройти сквозь ее тело, прежде чем она выдохнула густую колонну дыма.
Он не походил на обычный дым – скорее серебряный, чем серый. И двигался он иначе: сгущаясь, вместо того чтобы рассеиваться. Ему требовалось несколько секунд, чтобы собраться воедино, но когда это произошло, Фатима не удержалась от чувства легкого триумфа. Дымная река извивалась в воздухе, а по ее поверхности, оставляя за собой рябь, плыла фелюга с туго натянутым латинским парусом.
Каждый взгляд в кофейне провожал бесплотное судно. Даже Сорок леопардиц подняли глаза в изумлении. На другой стороне стола улыбка ее противника сменилась разинутым от удивления ртом. Когда магия иссякла, а дым рассеялся, он покачал головой и отложил трубку кальяна, признавая поражение. Толпа взревела.
Фатима игнорировала похвалы, пока Халид собирал свои деньги. Зачарованный муассель был запрещенным веществом: халтурное чародейство и алхимическая смесь, что имитировали наркотик. Пристрастившиеся отказывались от своих жизней в погоне за все новыми величайшими чарами. К счастью, в женском колледже Луксора была популярна смесь помягче. И в бытность студенткой Фатиме довелось поучаствовать в одной-двух дуэлях. Или трех. Может, больше.
– Йа Салям! – воскликнул парнишка. – Шадия, не зря тебя Уста хвалил.
Халид носил прозвище эль-Уста. Старым турецким титулом называли водителей, рабочих, механиков или ремесленников – любого, кто был действительно хорош в том, чем занимался. Фатима не сомневалась, что Халид и дня в своей жизни не работал честно. Но когда дело доходило до игры со ставками, лучше его было не найти.
– Я же говорил, что она одна из лучших, – добавил букмекер, усаживаясь, чтобы пересчитать пачку купюр.
Имя Шадия предложил Халид. Толстяк служил ее гидом по злачной изнанке Каира, где Фатима эль-Шаарави, специальный следователь египетского Министерства алхимии, заклинаний и сверхъестественных сущностей, могла привлечь нежелательное внимание.
– Валлахи! Никогда не видел таких живых чар. В чем твой секрет, а?
Об этом «секрете» каждый первокурсник узнавал на лекциях по ментальной манипуляции элементами – выбирай реальный опыт, а не воображаемый. Фатима остановилась на дядиной лодке, на которой плавала десятки раз.
– Как говорит Халид Уста – я одна из лучших.
– Вот уж не подумал бы, – фыркнул парень.
Он указал подбородком на ее костюм – полностью белый с жилетом в цвет, он выглядел безукоризненно в сочетании с ее бронзовой кожей. Фатима провела пальцами по золотому галстуку, чтобы продемонстрировать сверкающие запонки на рукавах темно-синей рубашки.
– Завидуешь?
Парень снова фыркнул и сложил руки на выцветшем кафтане. Точно завидует.
– Давай ты отдашь то, за чем я пришла, а я тебя познакомлю со своим портным.
– Гамаль, – вмешался Халид. – Давай к делу. Шадия и без того была достаточно терпеливой.
Более чем терпеливой. Не самая сильная ее сторона. Но работа под прикрытием ее требовала. Воры по существу своему недоверчивы, и только любовь к их грехам могла заставить их расслабиться. Фатима сверилась с золотыми карманными часами в форме старинного астурлаба. Половина одиннадцатого.
– Ночь не молодеет.
Парень склонил голову набок.
– Что скажешь, Саид? Похожа Шадия на делового партнера?
Сидевший рядом товарищ Гамаля ненадолго прекратил обкусывать ногти, чтобы пробормотать: «Давай с этим покончим, ладно?» Долговязый юнец со своими ушами-лопухами и нимбом кудрявых волос выглядел даже младше Гамаля. Его взгляд никогда не встречался с Фатимой, и агент надеялась, что мальчишка обманулся личностью, которую она отыгрывала: юная прожигательница жизни, готовая хорошо заплатить за ворованный товар.
– Тогда давайте переберемся в место потише, – предложил Халид. Он указал в глубину кофейни и поднялся. Фатима приготовилась вставать, пригладила копну коротко стриженных черных кудрей, прежде чем вновь водрузить на голову котелок. Она остановилась на полпути, заметив, что ни один из юношей не пошевелился.
– Нет, – сказал Гамаль. Саид, похоже, удивился не меньше, чем остальные.
– Нет? – То, как Халид протянул слово, могло устрашить любого. Но не этого парнишку.
– Будешь прятаться в секретных местах – и люди могут неправильно понять. Могут дождаться нас на обратном пути, чтобы узнать наши секреты. Мы можем заняться делом прямо здесь. В чем проблема? Валлахи, никто даже внимания на нас не обращает.
Фатима не сомневалась, что все окружающие полностью сосредоточили на них все свое внимание. В подобных местах глаза отрастали на твоем затылке, висках и макушке. Все-таки в чем-то парень прав. Она поймала вопросительный взгляд Халида. Он выглядел готовым выхватить юношу из кресла. Но, как бы забавно это ни было, лучше, пожалуй, не устраивать сцену. Она снова опустилась на свое сиденье. Халид вздохнул и последовал за ней.
– Значит, давай показывай, – потребовала Фатима.
Саид снял с плеча коричневый портфель и поставил его на стол. Когда он забрался внутрь, рука Фатимы сжалась на львиноголовом набалдашнике трости. Терпение.
– Погоди. – Гамаль выставил руку. – Покажи деньги.
Фатима сильнее сжала трость. Парень начинал раздражать.
– Так дела не делаются, – заворчал Халид.
– Я их делаю так, дядя. – Его взгляд застыл на Фатиме. – Они при тебе?
Фатима ответила не сразу. Вместо этого она встретила его взгляд – пока часть бравады не поугасла. Только затем она достала из пиджака свернутые в трубку банкноты. Сине-зеленая бумага, скрепленная королевской печатью, заискрилась в глазах парня, и он облизал губы, прежде чем кивнуть. Саид расслабился и достал из портфеля объект. У Фатимы перехватило дыхание.
Он выглядел как бутылка, сделанная из металла вместо стекла, с грушевидным дном, инкрустированным цветочным золотым орнаментом, который поднимался к длинному горлышку. Позеленевшая поверхность напоминала бронзу, но Фатиме казалось, что это медь.
– Старая штуковина, – заметил Саид, водя пальцем по гравировке. – Думаю, где-то периода Аббасидов. То есть не меньше тысячи лет.
Хороший глаз. Значит, за этим нервным взглядом скрывался знаток.
– Мы ее нашли, когда рыбачили. Я думал, она предназначалась для парфюмов, или ее использовали древние алхимики. Но это… – Его рука потянулась к пробке, поверх которой была керамическая печать с вытравленным на ней драконом. – Никогда такого не видел. Может, китайская? Тан? Язык тоже не узнаю. И воск свежий, будто его только вчера заливали…
– Ты ничего не трогал, так ведь? – перебила Фатима.
Резкость ее тона заставила его глаза расшириться.
– Халид Уста сказал, что нельзя. Что нетронутая печать – это часть сделки.
– Рада, что ты послушался. Иначе мы все зря потратили время.
– Айва, – вздохнул Гамаль. – Что я хочу знать, так это что в ней такого особенного? Мы с Саидом много мусора находим. Каждый день, валлахи. Все, что люди выбрасывают в Нил, возвращается снова. Мы продаем это богатеям вроде тебя. Но никто еще не предлагал так много, валлахи. Я слышал, другие вещи…
– Гамаль, – перебил Саид. – Не время опять начинать.
– Я думаю, как раз время, – ответил Гамаль, не сводя глаз с Фатимы. – Моя старенькая сетти[2] любила рассказывать истории о джиннах, которых запирали в бутылках и бросали в море – задолго до того, как аль-Джахиз вернул их в наш мир. Она говорила, что иногда их находили рыбаки, и когда они освобождали джинна, тот исполнял их величайшие желания. Валлахи! Три желания могут сделать тебя королем или самым богатым человеком в мире!
– Я похожа на твою сетти? – спросила Фатима. Но на этот раз бравада паренька не угасала.
– Сделки не будет, – внезапно сказал он. Гамаль схватил бутылку и запихнул ее назад в портфель. В сердце своем Фатима взвыла.
– Йа Аллах! Что ты делаешь? Нам нужны эти деньги! – всполошился Саид.
Гамаль укоризненно поцокал языком.
– А! Валлахи, у тебя только на книги мозгов хватает! Подумай! Если эта бутылка то, что я думаю, – то, чем она ее считает, – мы сами ее можем использовать! Пожелать, чтобы деньги дождем на нас сыпались! Или целую пирамиду в золото превратим!
– Вы двое совершаете ошибку, – предупредил Халид. Его лицо потемнело, как шторм, а белые волосы окружали его гневными облаками. – Соглашайтесь на сделку, и каждый пойдет своим путем. Видит Милосердный, будет неумно…
– Неумно? – хмыкнул Гамаль. – Ты теперь шейх? Хадисы зачитывать будешь? Тебе нас не запугать, старик. Ты очень хотел забрать бутылку, когда мы к тебе пришли. Затем, когда мы отказались, тебе еще больше захотелось договориться о сделке. Вы двое сговорились? Думаете, сможете нас надуть? Лучше поосторожней. Одно желание мы можем потратить на вас, валлахи!
Фатима услышала достаточно. Должна была сообразить, что честным торговцем парень не будет, особенно со всеми этими «валлахи», которые он повсюду разбрасывал. Тем, кто постоянно клянется Богом, доверять нельзя. Вот тебе и простое решение. Она достала из пиджака кусочек серебра и выложила его на стол. Старое министерское удостоверение было пухлой стопкой бумаги с дагеротипом. Они перешли на жетоны в прошлом году – с алхимической фотографией, вплавленной в металл. Не то чтобы засветка прикрытия выступала у нее планом номер один. Но зрелище, как от лица Гамаля отливает наглость, стоило того.
– Ты из министерства? – прохрипел Саид.
– Другими путями этот значок трудновато добыть, – ответила она.
– Ты врешь, – запинаясь, сказал Гамаль. – В министерстве нет женщин.
– Вам двоим стоит чаще читать газеты, – вздохнул Халид.
Гамаль затряс головой.
– Я не верю. Ты не…
– Кхаллас![3] – прошипела Фатима, склоняясь вперед. – Все кончено! Вот, что ты должен знать. В этой комнате еще четыре агента. Видишь того мужчину у двери? – Она не стала оборачиваться, пока парочка присматривалась. – Вон еще один, заговаривает народу зубы, за столиком справа. И третий наслаждается игрой в тавлею и кальяном слева. Даже не буду говорить, где четвертый.
Они крутили головами, как сурикаты. Саид заметно дрожал.
– Вот что произойдет дальше. Ты отдашь бутылку. Я заплачу половину того, о чем договаривались – за дополнительные сложности. И я не стану тебя забирать на допрос. Договорились?
Саид кивал так быстро, что уши развевались. Гамаль, однако, был не таков: он нервничал, но не сдался. Его глаза метались от нее к значку, затем к сумочке и обратно. Когда челюсть парня сжалась, Фатима выругалась про себя. Дурной знак.
Во взрыве движения Гамаль перевернул стол. Халид растянулся на полу, из-под него вылетел стул. Фатима удержалась, отшатнувшись назад. Гамаль стоял с бутылкой в одной руке и небольшим ножом в другой. Вот тебе и не устроили сцену.
Не только их крики, осознал Арчибальд. Потому что он тоже кричал.
Он опустил взгляд на огонь, обвивающий его руки, пожирающий плоть под целехонькой мантией. Рядом с ним визжала женщина, ее предсмертные крики вплетались в чудовищную какофонию. Где-то за гранью боли, за гранью ужаса, перед тем, как последние крохи его сознания пожрало пламя, Арчибальд горевал по Лондону, по Рождеству, по дорогой Джорджиане и мечтам, которым не суждено сбыться.
Глава вторая
Фатима подалась вперед и выпустила клуб дыма из своего кальяна. Муассель смешали из резкого табака, вымоченного в меде, и мелассы с нотками трав, орехов и фруктов. Но чувствовался и другой вкус: сладкий до приторности, он щекотал язык. Магия. Волоски на ее шее встали дыбом.
Собравшаяся вокруг небольшая толпа выжидающе за ней наблюдала. Мужчина с большим носом и в белом тюрбане так близко склонился к ее плечу, что она ощущала окружавший его запах сажи – металлург, судя по вони. Он шикнул на спутника, но только заставил остальных заворчать. Боковым зрением Фатима заметила, как Халид награждает обоих мужчин испепеляющим взглядом – его широкое лицо нахмурилось. Не стоит злить букмекера.
Они, как и большинство, скорее всего, поставили на ее оппонента, сидевшего на другой стороне восьмиугольного стола. «Лет семнадцать, – прикинула она, – с лицом еще более мальчишечьим, чем ее собственное». Но он уже побеждал людей вдвое его старше. Что важнее, он был мужчиной, чему даже в гордящемся своей современностью Каире все еще придавалась важность – это объясняло улыбку на его темных губах.
Часть более традиционных ахва не обслуживали женщин, особенно, если там курили кальяны, а курили их почти везде. Но в этом злачном притоне, спрятанном в нехорошем переулке, пол никого не заботил. Все же Фатима могла пересчитать женщин по пальцам одной руки. Большинство оставили ставки мужчинам. Три сидящие в темной комнате дамы у дальнего столика, без сомнений, принадлежали к Сорока леопардицам, в их кричащих красных кафтанах, хиджабах и синих турецких шароварах. Если судить по презрительным лицам, их можно было принять за зажиточных светских львиц – а не самую знаменитую воровскую банду города.
Фатима отсеяла окружение – игроков, самодовольных мальчишек и высокомерных леди-воровок, – сфокусировавшись на булькающей воде в луковичной колбе кальяна. Когда Фатима вдохнула дым, она представляла его струящейся рекой, достаточно реальной, чтобы смочить ее пальцы. После долгой затяжки из деревянной трубки Фатима позволила зачарованному муасселю пройти сквозь ее тело, прежде чем она выдохнула густую колонну дыма.
Он не походил на обычный дым – скорее серебряный, чем серый. И двигался он иначе: сгущаясь, вместо того чтобы рассеиваться. Ему требовалось несколько секунд, чтобы собраться воедино, но когда это произошло, Фатима не удержалась от чувства легкого триумфа. Дымная река извивалась в воздухе, а по ее поверхности, оставляя за собой рябь, плыла фелюга с туго натянутым латинским парусом.
Каждый взгляд в кофейне провожал бесплотное судно. Даже Сорок леопардиц подняли глаза в изумлении. На другой стороне стола улыбка ее противника сменилась разинутым от удивления ртом. Когда магия иссякла, а дым рассеялся, он покачал головой и отложил трубку кальяна, признавая поражение. Толпа взревела.
Фатима игнорировала похвалы, пока Халид собирал свои деньги. Зачарованный муассель был запрещенным веществом: халтурное чародейство и алхимическая смесь, что имитировали наркотик. Пристрастившиеся отказывались от своих жизней в погоне за все новыми величайшими чарами. К счастью, в женском колледже Луксора была популярна смесь помягче. И в бытность студенткой Фатиме довелось поучаствовать в одной-двух дуэлях. Или трех. Может, больше.
– Йа Салям! – воскликнул парнишка. – Шадия, не зря тебя Уста хвалил.
Халид носил прозвище эль-Уста. Старым турецким титулом называли водителей, рабочих, механиков или ремесленников – любого, кто был действительно хорош в том, чем занимался. Фатима не сомневалась, что Халид и дня в своей жизни не работал честно. Но когда дело доходило до игры со ставками, лучше его было не найти.
– Я же говорил, что она одна из лучших, – добавил букмекер, усаживаясь, чтобы пересчитать пачку купюр.
Имя Шадия предложил Халид. Толстяк служил ее гидом по злачной изнанке Каира, где Фатима эль-Шаарави, специальный следователь египетского Министерства алхимии, заклинаний и сверхъестественных сущностей, могла привлечь нежелательное внимание.
– Валлахи! Никогда не видел таких живых чар. В чем твой секрет, а?
Об этом «секрете» каждый первокурсник узнавал на лекциях по ментальной манипуляции элементами – выбирай реальный опыт, а не воображаемый. Фатима остановилась на дядиной лодке, на которой плавала десятки раз.
– Как говорит Халид Уста – я одна из лучших.
– Вот уж не подумал бы, – фыркнул парень.
Он указал подбородком на ее костюм – полностью белый с жилетом в цвет, он выглядел безукоризненно в сочетании с ее бронзовой кожей. Фатима провела пальцами по золотому галстуку, чтобы продемонстрировать сверкающие запонки на рукавах темно-синей рубашки.
– Завидуешь?
Парень снова фыркнул и сложил руки на выцветшем кафтане. Точно завидует.
– Давай ты отдашь то, за чем я пришла, а я тебя познакомлю со своим портным.
– Гамаль, – вмешался Халид. – Давай к делу. Шадия и без того была достаточно терпеливой.
Более чем терпеливой. Не самая сильная ее сторона. Но работа под прикрытием ее требовала. Воры по существу своему недоверчивы, и только любовь к их грехам могла заставить их расслабиться. Фатима сверилась с золотыми карманными часами в форме старинного астурлаба. Половина одиннадцатого.
– Ночь не молодеет.
Парень склонил голову набок.
– Что скажешь, Саид? Похожа Шадия на делового партнера?
Сидевший рядом товарищ Гамаля ненадолго прекратил обкусывать ногти, чтобы пробормотать: «Давай с этим покончим, ладно?» Долговязый юнец со своими ушами-лопухами и нимбом кудрявых волос выглядел даже младше Гамаля. Его взгляд никогда не встречался с Фатимой, и агент надеялась, что мальчишка обманулся личностью, которую она отыгрывала: юная прожигательница жизни, готовая хорошо заплатить за ворованный товар.
– Тогда давайте переберемся в место потише, – предложил Халид. Он указал в глубину кофейни и поднялся. Фатима приготовилась вставать, пригладила копну коротко стриженных черных кудрей, прежде чем вновь водрузить на голову котелок. Она остановилась на полпути, заметив, что ни один из юношей не пошевелился.
– Нет, – сказал Гамаль. Саид, похоже, удивился не меньше, чем остальные.
– Нет? – То, как Халид протянул слово, могло устрашить любого. Но не этого парнишку.
– Будешь прятаться в секретных местах – и люди могут неправильно понять. Могут дождаться нас на обратном пути, чтобы узнать наши секреты. Мы можем заняться делом прямо здесь. В чем проблема? Валлахи, никто даже внимания на нас не обращает.
Фатима не сомневалась, что все окружающие полностью сосредоточили на них все свое внимание. В подобных местах глаза отрастали на твоем затылке, висках и макушке. Все-таки в чем-то парень прав. Она поймала вопросительный взгляд Халида. Он выглядел готовым выхватить юношу из кресла. Но, как бы забавно это ни было, лучше, пожалуй, не устраивать сцену. Она снова опустилась на свое сиденье. Халид вздохнул и последовал за ней.
– Значит, давай показывай, – потребовала Фатима.
Саид снял с плеча коричневый портфель и поставил его на стол. Когда он забрался внутрь, рука Фатимы сжалась на львиноголовом набалдашнике трости. Терпение.
– Погоди. – Гамаль выставил руку. – Покажи деньги.
Фатима сильнее сжала трость. Парень начинал раздражать.
– Так дела не делаются, – заворчал Халид.
– Я их делаю так, дядя. – Его взгляд застыл на Фатиме. – Они при тебе?
Фатима ответила не сразу. Вместо этого она встретила его взгляд – пока часть бравады не поугасла. Только затем она достала из пиджака свернутые в трубку банкноты. Сине-зеленая бумага, скрепленная королевской печатью, заискрилась в глазах парня, и он облизал губы, прежде чем кивнуть. Саид расслабился и достал из портфеля объект. У Фатимы перехватило дыхание.
Он выглядел как бутылка, сделанная из металла вместо стекла, с грушевидным дном, инкрустированным цветочным золотым орнаментом, который поднимался к длинному горлышку. Позеленевшая поверхность напоминала бронзу, но Фатиме казалось, что это медь.
– Старая штуковина, – заметил Саид, водя пальцем по гравировке. – Думаю, где-то периода Аббасидов. То есть не меньше тысячи лет.
Хороший глаз. Значит, за этим нервным взглядом скрывался знаток.
– Мы ее нашли, когда рыбачили. Я думал, она предназначалась для парфюмов, или ее использовали древние алхимики. Но это… – Его рука потянулась к пробке, поверх которой была керамическая печать с вытравленным на ней драконом. – Никогда такого не видел. Может, китайская? Тан? Язык тоже не узнаю. И воск свежий, будто его только вчера заливали…
– Ты ничего не трогал, так ведь? – перебила Фатима.
Резкость ее тона заставила его глаза расшириться.
– Халид Уста сказал, что нельзя. Что нетронутая печать – это часть сделки.
– Рада, что ты послушался. Иначе мы все зря потратили время.
– Айва, – вздохнул Гамаль. – Что я хочу знать, так это что в ней такого особенного? Мы с Саидом много мусора находим. Каждый день, валлахи. Все, что люди выбрасывают в Нил, возвращается снова. Мы продаем это богатеям вроде тебя. Но никто еще не предлагал так много, валлахи. Я слышал, другие вещи…
– Гамаль, – перебил Саид. – Не время опять начинать.
– Я думаю, как раз время, – ответил Гамаль, не сводя глаз с Фатимы. – Моя старенькая сетти[2] любила рассказывать истории о джиннах, которых запирали в бутылках и бросали в море – задолго до того, как аль-Джахиз вернул их в наш мир. Она говорила, что иногда их находили рыбаки, и когда они освобождали джинна, тот исполнял их величайшие желания. Валлахи! Три желания могут сделать тебя королем или самым богатым человеком в мире!
– Я похожа на твою сетти? – спросила Фатима. Но на этот раз бравада паренька не угасала.
– Сделки не будет, – внезапно сказал он. Гамаль схватил бутылку и запихнул ее назад в портфель. В сердце своем Фатима взвыла.
– Йа Аллах! Что ты делаешь? Нам нужны эти деньги! – всполошился Саид.
Гамаль укоризненно поцокал языком.
– А! Валлахи, у тебя только на книги мозгов хватает! Подумай! Если эта бутылка то, что я думаю, – то, чем она ее считает, – мы сами ее можем использовать! Пожелать, чтобы деньги дождем на нас сыпались! Или целую пирамиду в золото превратим!
– Вы двое совершаете ошибку, – предупредил Халид. Его лицо потемнело, как шторм, а белые волосы окружали его гневными облаками. – Соглашайтесь на сделку, и каждый пойдет своим путем. Видит Милосердный, будет неумно…
– Неумно? – хмыкнул Гамаль. – Ты теперь шейх? Хадисы зачитывать будешь? Тебе нас не запугать, старик. Ты очень хотел забрать бутылку, когда мы к тебе пришли. Затем, когда мы отказались, тебе еще больше захотелось договориться о сделке. Вы двое сговорились? Думаете, сможете нас надуть? Лучше поосторожней. Одно желание мы можем потратить на вас, валлахи!
Фатима услышала достаточно. Должна была сообразить, что честным торговцем парень не будет, особенно со всеми этими «валлахи», которые он повсюду разбрасывал. Тем, кто постоянно клянется Богом, доверять нельзя. Вот тебе и простое решение. Она достала из пиджака кусочек серебра и выложила его на стол. Старое министерское удостоверение было пухлой стопкой бумаги с дагеротипом. Они перешли на жетоны в прошлом году – с алхимической фотографией, вплавленной в металл. Не то чтобы засветка прикрытия выступала у нее планом номер один. Но зрелище, как от лица Гамаля отливает наглость, стоило того.
– Ты из министерства? – прохрипел Саид.
– Другими путями этот значок трудновато добыть, – ответила она.
– Ты врешь, – запинаясь, сказал Гамаль. – В министерстве нет женщин.
– Вам двоим стоит чаще читать газеты, – вздохнул Халид.
Гамаль затряс головой.
– Я не верю. Ты не…
– Кхаллас![3] – прошипела Фатима, склоняясь вперед. – Все кончено! Вот, что ты должен знать. В этой комнате еще четыре агента. Видишь того мужчину у двери? – Она не стала оборачиваться, пока парочка присматривалась. – Вон еще один, заговаривает народу зубы, за столиком справа. И третий наслаждается игрой в тавлею и кальяном слева. Даже не буду говорить, где четвертый.
Они крутили головами, как сурикаты. Саид заметно дрожал.
– Вот что произойдет дальше. Ты отдашь бутылку. Я заплачу половину того, о чем договаривались – за дополнительные сложности. И я не стану тебя забирать на допрос. Договорились?
Саид кивал так быстро, что уши развевались. Гамаль, однако, был не таков: он нервничал, но не сдался. Его глаза метались от нее к значку, затем к сумочке и обратно. Когда челюсть парня сжалась, Фатима выругалась про себя. Дурной знак.
Во взрыве движения Гамаль перевернул стол. Халид растянулся на полу, из-под него вылетел стул. Фатима удержалась, отшатнувшись назад. Гамаль стоял с бутылкой в одной руке и небольшим ножом в другой. Вот тебе и не устроили сцену.