Хороший отец
Часть 5 из 37 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Я знаю, кто такая Эллен.
– Она просила тебя позвонить.
– Не сейчас. Придется и этим заняться.
– Звонят люди.
– Знакомые?
– Есть знакомые, есть незнакомые. Ничего хорошего не говорят.
– Не бери трубку. Я пришлю тебе сообщение на мобильный, когда что-то узнаю.
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю.
Я повесил трубку. Нашел в списке номер Дина Олверсона. Дин почти десять лет лечился у меня: он страдал ревматоидным артритом. Его жена подружилась с Фрэн, и мы временами бывали у них в гостях.
При Билле Клинтоне Дин был заместителем госсекретаря. Ушел в отставку после долгой и успешной дипломатической карьеры. Если кто-то и мог мне помочь увидеться с сыном, только он.
Дин ответил с первого гудка.
– Пол, – сказал он, – я не могу с тобой говорить.
– Он мой сын, Дин. Я должен знать, что с ним все нормально.
– Он застрелил кандидата в президенты. Уверяю тебя, о нем позаботятся.
Этого было мало. Отец Дэнни с каждой минутой все глубже увязал в бюрократических лабиринтах.
– Мне этого мало, – сказал я. – Его объявили террористом. Ему нужен адвокат. Нужно справедливое разбирательство. Он никак не мог этого сделать. Мой сын всегда был либералом и демократом. Состоял в Гринпис. Ради бога, он же в Техасе работал на этого типа. Стал бы такой мальчик стрелять в Джея Сигрэма?
Молчание было таким долгим, что я испугался, не разъединили ли нас.
– Жди звонка, – сказал мне Олверсон и повесил трубку.
Джей Сигрэм не был первым политиком, убитым теплым июньским вечером в Лос-Анджелесе. 5 июня 1968 года в кухне отеля «Амбассадор» застрелили Роберта Кеннеди. Это случилось через несколько минут после полуночи. Он только что победил в праймериз Калифорнии и уже считался будущим президентом Соединенных Штатов. В своем выступлении он сказал: «Итак, благодарю вас всех, продолжим в Чикаго и давайте победим и там». Сошедшего с трибуны Кеннеди провели через буфетную и кухню при бальном зале. Маленький темноволосый человечек преградил ему дорогу со словами: «Кеннеди, сукин ты сын!» Он сделал несколько выстрелов из автоматического пистолета 22-го калибра. В Кеннеди попали три пули: две – в туловище, одна – в голову.
Убийцу свалили наземь присутствующие, среди которых были футболист Рузвельт Гриер и писатель Джордж Плимптон. Плимптон позже вспоминал «огромные умиротворенные глаза» молодого человека. В больнице Доброго самаритянина Кеннеди сделали переливание крови. Врачи провели срочную трахеотомию, после чего – операцию на мозге с целью удаления пули.
Он умер через двадцать четыре часа.
Арестованный убийца отказался назвать свое имя.
«Я желаю сохранить инкогнито», – сказал он.
Говорил о бирже и задавал философские вопросы о природе справедливости. Его описывали как «темнокожего, с курчавыми волосами». Кто-то считал его филиппинцем, другие мексиканцем или кубинцем. Позже, когда фотографию показали по телевизору, его опознал брат Адиль. Убийцу звали Серан Серхан. Он был иммигрантом из Палестины, уроженцем Иерусалима. Пятый из девяти детей, Серхан в возрасте двенадцати лет иммигрировал с семьей в Америку. Он признавал себя антисемитом и ненавистником Израиля. Посещал школу Джона Мюира и городской колледж Пасадены. Некоторое время работал на бегах в Санта-Аните и в магазине здорового питания в Пасадене.
После опознания полиция отправилась к нему домой, где нашла подробные записи уличающего содержания. В дневниковой записи от 18 мая 1968 года Серхан писал: «Моя решимость уничтожить РФК все неколебимее… РФК должен умереть… РФК должен умереть. Роберта Ф. Кеннеди необходимо убить до 5 июня 68». Воспитанный в ненависти к Израилю, которая в месяцы перед убийством стала маниакальной, он говорил: «За кулисами повсюду евреи». И признавался, что он «не псих, если речь не идет о евреях».
Отец Серхана был властным человеком, склонным к физическому насилию. В 1957 году, через год после переезда в Америку, он, бросив семью, вернулся в Иорданию. Серхану было тринадцать. Больше он не виделся с отцом.
После убийства друзья Серхана рассказывали, что он часто восхищался Адольфом Гитлером и его «решением» еврейского вопроса.
Через десять лет после отъезда отца, 5 июня 1967 года, Израиль и Египет начали войну. Иордания, подписавшая с Египтом пакт о взаимной обороне, атаковала Израиль с востока. За шесть дней Израиль захватил контроль над Синайским полуостровом, сектором Газа, Западным берегом и Голанскими высотами. Египет и Иордания проиграли войну, проигрывать которую не имели права.
Той осенью безработный Серхан почти все время проводил в библиотеке Пасадены, читая все, что мог найти, о Шестидневной войне. Он читал «Вестник Бнай-Брит», чтобы отслеживать, как он выражался, «замыслы сионистов». Он прятал ярость в своей спальне, словно зверя, – кормил, питал, растил…
26 мая 1968 года Роберт Кеннеди произнес в синагоге Портленда в Орегоне речь в поддержку продажи Израилю новейших военных самолетов. Через неделю, 4 июня 1968-го, Серхан увидел газетное объявление о марше по Уилширскому бульвару в память первой годовщины победы Израиля в Шестидневной войне. Это стало для него «важным знаком, чем-то вроде основания… во мне разгорелся огонь… Я думал, что сионисты, или евреи, или кто они там, бахвалятся тем, что побили арабов».
На суде Серхан говорил: «Это вернуло меня к шести июньским дням прошлого года… я к тому времени был страшно зол на американскую справедливость. Во мне разгорались те же эмоции, те же чувства, тот же огонь… при виде того, как эти сионисты, евреи, израильтяне бахвалятся прошлогодней победой над арабами… увидев то объявление, я решил пойти туда и разобраться, что затевают эти собачьи дети».
После долгой беседы с Серханом дипломированный психиатр Джордж И. Эйб назвал его политические взгляды иррациональными. Он сказал, что Серхан параноидален, особенно в области политики, но прямых свидетельств бреда или галлюцинаций нет.
Психиатр от защиты уверял, что Серхан страдает параноидальной шизофренией и в момент убийства находился в диссоциативном состоянии. Обвинение возражало, что повторяющиеся в записях восклицания «РФК должен умереть!» свидетельствуют о предумышленности и планировании.
На суде Серхан показал, что возненавидел Роберта Кеннеди после телевизионного репортажа о его участии в праздновании Дня независимости Израиля. На вопрос своего адвоката, не вложил ли кто-то ему в голову мысль, что Кеннеди «плохой человек», Серхан ответил: «Нет, нет, это все я сам… я поверить не мог… лучше умереть… чем жить с этим… меня это потрясло… унижение и все эти разговоры о торжестве евреев…»
В апреле 1968 года, за два месяца до убийства, Серхан говорил о ненависти к РФК своему приятелю, мусорщику-афроамериканцу. Альвин Кларк под присягой свидетельствовал, что Серхан хотел застрелить Кеннеди.
По словам Кларка, Серхан услышал по радио передачу, где Кеннеди выступал, по словам ведущего, «в том еврейском или сионистском клубе в Беверли-Хиллз». Кеннеди говорил: «Мы полны решимости сохранить Израиль. Мы полны решимости противостоять любой попытке уничтожить Израиль, от кого бы она ни исходила. И мы не можем и не должны допустить, чтобы наша решимость поколебалась». Серхан вышел, зажимая уши руками и чуть не плача.
По словам одного из адвокатов, после той передачи «Серхана тревожило, что его мать и братья не видят в Кеннеди того опасного, преступного злоумышленника, какого видит он, и, кажется, по этому поводу произошло несколько ссор».
5 июня 1968 года, ровно через год после начала Шестидневной войны, Серан Серхан отправился в отель «Амбассадор». На кухне он дослушал до конца речь Кеннеди. А потом, когда Кеннеди проходил через кухню, достал восьмизарядный 22-миллиметровый «Ивер Джонсон» и, преградив ему дорогу, выстрелил.
Таковы факты. Однако, если Серан Серхан стоял перед Кеннеди, каким образом он трижды попал ему в спину?
Мюррей приехал в половине одиннадцатого. Я слышал, как он орет в коридоре. Через несколько минут Мойерс ввел его в комнату.
– Берите пиджак, – сказал мне Мюррей.
В лифте мы молчали. Я хотел заговорить, но Мюррей приложил палец к губам.
Температура упала на несколько градусов, поэтому я задрожал, проходя через стоянку к его машине.
– Существует миф, – заговорил Мюррей, – что агенты Секретной службы клянутся на крови защищать президента не щадя жизни. На самом деле такой клятвы нет.
Мы сели в его «порше», я пристегнулся.
– В вашей машине всегда чувствую себя пилотом истребителя.
Он завел машину и вырулил за ворота, на ходу показав охраннику средний палец.
– Последние новости, – сказал он. – Я связался с министерством юстиции. Меня послали в госбезопасность. Я позвонил в госбезопасность, там сказали – звоните в Секретную службу. Тогда я позвонил своему знакомцу из ФБР. Тот сказал, что Дэнни держат в центре Лос-Анджелеса. Ему оказали первую помощь, но в больницу не отправили. Насколько известно моему знакомому, пуля еще в ноге.
– Он может лишиться ноги, Мюррей.
– Спокойнее. Тогда я позвонил другому знакомому, из CBS, и слил ему сюжет о том, как Секретная служба отказывает Дэнни во врачебной помощи. Это попадет в одиннадцатичасовой выпуск новостей.
Опустив глаза, я увидел на своей рубашке красное пятно. Порезался? Потом я вспомнил, как мы с Фрэн жевали пиццу перед телевизором. Кажется, двести лет прошло.
– Мой приятель сказал еще, что на некоторые фотографии попал Дэнни, спускающий курок, – продолжал Мюррей. – Это точно он, ручаюсь.
Я не верил. Этот мальчик плакал, когда умер соседский кот. Пока сам не увижу снимки, не поверю, что он не оказался рядом случайно.
– Его кто-то подставил, – сказал я.
Мюррей поднял бровь, словно успокаивая: «Конечно-конечно». Но я видел, что он уверен в обратном.
Как врач, я спросил себя, что могут дать фотографии. Сын с пистолетом или сын, стреляющий из пистолета. Это разные вещи. Мальчик был в толпе. Убийца стреляет, завязывается схватка со зрителями, мой сын затерт в свалке. В его руках оказывается пистолет. Правдоподобно? Нет, но возможно, а в моей профессии маловероятное иной раз оказывается правдой.
Два года назад у меня был пациент, который обратился в больницу с болями в груди. Обследование показало воспаление перикарда. Он жаловался на потерю веса и аппетита. Клинический анализ крови показал повышенное СОЭ, повышено было и давление. Осматривавший его резидент диагностировал классическое заболевание сердца и вызвал кардиолога. Две недели ему лечили сердце, а состояние ухудшалось. Заметив на его плечах и бедрах ливедо ретикулярис, лечащий врач вызвал меня.
Мы вместе пересмотрели симптомы. Потом я побеседовал с пациентом. Он рассказал, что несколько месяцев назад перенес острый гепатит В. Когда исследование функции почек показало азот мочевины более сорока миллиграммов на децилитр, я понял, что дело не в сердце. Пациент страдал узелковым полиартериитом – при этой болезни неизвестной этиологии иммунные клетки атакуют стенки артерий. Мы назначили ему преднизон и циклофосфамил, от чего состояние сразу улучшилось.
Все смотревшие его врачи уверяли, что проблема в сердце. Но в медицине не следует останавливаться на простейших допущениях. Факты бывают обманчивы. Люди склонны замечать только те симптомы, которые подтверждают предполагаемый диагноз, между тем обращать внимание следует на те, которые в него не вписываются.
Мы ехали на север по трассе I-90. У меня зазвонил мобильный. Я ответил. Звонил Дин.
– Тебе забронирован рейс из Кеннеди на Лос-Анджелес. Через час. Успеешь?
Я посмотрел на Мюррея:
– Аэропорт Кеннеди.
Он ушел на три полосы вправо, на пятидесяти вышел к развороту, надавил гудок, развернулся и погнал по шоссе в обратном направлении. Сердце у меня билось в подмышке.
– Дэнни увезли в больницу Седарс-Синай, – говорил Дин. – Утром переведут в федеральную тюремную, и тогда, чтобы добиться свидания, у тебя уйдет не одна неделя. Если успеешь до того, тебя наверняка пустят его повидать.
– Спасибо, Дин.
– Моего имени не называй, – сказал он. – Я всю жизнь служу демократической партии. Мне не хотелось бы, чтобы об этом проведала пресса.
– В могилу унесу, – пообещал я.
– Ну, – отшутился Дин, – в могилу не стоит. В такую даль ничего не стоит нести с собой.
Мы добрались до аэропорта с запасом в пятнадцать минут. Мюррей, высадив меня, сказал, что поедет прямо ко мне домой. Обещал беречь мою семью как свою. По его глазам было видно, что он подсчитывает, сколько часов проставить в счете. По пути к терминалу миновал три поста охраны. Чемодан Мюррею пришлось ставить на ленту не один раз, а дважды. Один из проверяющих объяснил, что госбезопасность повысила уровень угрозы с желтого до красного.
– Из-за того мальчишки, что застрелил сенатора, – сказал он.
– Она просила тебя позвонить.
– Не сейчас. Придется и этим заняться.
– Звонят люди.
– Знакомые?
– Есть знакомые, есть незнакомые. Ничего хорошего не говорят.
– Не бери трубку. Я пришлю тебе сообщение на мобильный, когда что-то узнаю.
– Я тебя люблю.
– И я тебя люблю.
Я повесил трубку. Нашел в списке номер Дина Олверсона. Дин почти десять лет лечился у меня: он страдал ревматоидным артритом. Его жена подружилась с Фрэн, и мы временами бывали у них в гостях.
При Билле Клинтоне Дин был заместителем госсекретаря. Ушел в отставку после долгой и успешной дипломатической карьеры. Если кто-то и мог мне помочь увидеться с сыном, только он.
Дин ответил с первого гудка.
– Пол, – сказал он, – я не могу с тобой говорить.
– Он мой сын, Дин. Я должен знать, что с ним все нормально.
– Он застрелил кандидата в президенты. Уверяю тебя, о нем позаботятся.
Этого было мало. Отец Дэнни с каждой минутой все глубже увязал в бюрократических лабиринтах.
– Мне этого мало, – сказал я. – Его объявили террористом. Ему нужен адвокат. Нужно справедливое разбирательство. Он никак не мог этого сделать. Мой сын всегда был либералом и демократом. Состоял в Гринпис. Ради бога, он же в Техасе работал на этого типа. Стал бы такой мальчик стрелять в Джея Сигрэма?
Молчание было таким долгим, что я испугался, не разъединили ли нас.
– Жди звонка, – сказал мне Олверсон и повесил трубку.
Джей Сигрэм не был первым политиком, убитым теплым июньским вечером в Лос-Анджелесе. 5 июня 1968 года в кухне отеля «Амбассадор» застрелили Роберта Кеннеди. Это случилось через несколько минут после полуночи. Он только что победил в праймериз Калифорнии и уже считался будущим президентом Соединенных Штатов. В своем выступлении он сказал: «Итак, благодарю вас всех, продолжим в Чикаго и давайте победим и там». Сошедшего с трибуны Кеннеди провели через буфетную и кухню при бальном зале. Маленький темноволосый человечек преградил ему дорогу со словами: «Кеннеди, сукин ты сын!» Он сделал несколько выстрелов из автоматического пистолета 22-го калибра. В Кеннеди попали три пули: две – в туловище, одна – в голову.
Убийцу свалили наземь присутствующие, среди которых были футболист Рузвельт Гриер и писатель Джордж Плимптон. Плимптон позже вспоминал «огромные умиротворенные глаза» молодого человека. В больнице Доброго самаритянина Кеннеди сделали переливание крови. Врачи провели срочную трахеотомию, после чего – операцию на мозге с целью удаления пули.
Он умер через двадцать четыре часа.
Арестованный убийца отказался назвать свое имя.
«Я желаю сохранить инкогнито», – сказал он.
Говорил о бирже и задавал философские вопросы о природе справедливости. Его описывали как «темнокожего, с курчавыми волосами». Кто-то считал его филиппинцем, другие мексиканцем или кубинцем. Позже, когда фотографию показали по телевизору, его опознал брат Адиль. Убийцу звали Серан Серхан. Он был иммигрантом из Палестины, уроженцем Иерусалима. Пятый из девяти детей, Серхан в возрасте двенадцати лет иммигрировал с семьей в Америку. Он признавал себя антисемитом и ненавистником Израиля. Посещал школу Джона Мюира и городской колледж Пасадены. Некоторое время работал на бегах в Санта-Аните и в магазине здорового питания в Пасадене.
После опознания полиция отправилась к нему домой, где нашла подробные записи уличающего содержания. В дневниковой записи от 18 мая 1968 года Серхан писал: «Моя решимость уничтожить РФК все неколебимее… РФК должен умереть… РФК должен умереть. Роберта Ф. Кеннеди необходимо убить до 5 июня 68». Воспитанный в ненависти к Израилю, которая в месяцы перед убийством стала маниакальной, он говорил: «За кулисами повсюду евреи». И признавался, что он «не псих, если речь не идет о евреях».
Отец Серхана был властным человеком, склонным к физическому насилию. В 1957 году, через год после переезда в Америку, он, бросив семью, вернулся в Иорданию. Серхану было тринадцать. Больше он не виделся с отцом.
После убийства друзья Серхана рассказывали, что он часто восхищался Адольфом Гитлером и его «решением» еврейского вопроса.
Через десять лет после отъезда отца, 5 июня 1967 года, Израиль и Египет начали войну. Иордания, подписавшая с Египтом пакт о взаимной обороне, атаковала Израиль с востока. За шесть дней Израиль захватил контроль над Синайским полуостровом, сектором Газа, Западным берегом и Голанскими высотами. Египет и Иордания проиграли войну, проигрывать которую не имели права.
Той осенью безработный Серхан почти все время проводил в библиотеке Пасадены, читая все, что мог найти, о Шестидневной войне. Он читал «Вестник Бнай-Брит», чтобы отслеживать, как он выражался, «замыслы сионистов». Он прятал ярость в своей спальне, словно зверя, – кормил, питал, растил…
26 мая 1968 года Роберт Кеннеди произнес в синагоге Портленда в Орегоне речь в поддержку продажи Израилю новейших военных самолетов. Через неделю, 4 июня 1968-го, Серхан увидел газетное объявление о марше по Уилширскому бульвару в память первой годовщины победы Израиля в Шестидневной войне. Это стало для него «важным знаком, чем-то вроде основания… во мне разгорелся огонь… Я думал, что сионисты, или евреи, или кто они там, бахвалятся тем, что побили арабов».
На суде Серхан говорил: «Это вернуло меня к шести июньским дням прошлого года… я к тому времени был страшно зол на американскую справедливость. Во мне разгорались те же эмоции, те же чувства, тот же огонь… при виде того, как эти сионисты, евреи, израильтяне бахвалятся прошлогодней победой над арабами… увидев то объявление, я решил пойти туда и разобраться, что затевают эти собачьи дети».
После долгой беседы с Серханом дипломированный психиатр Джордж И. Эйб назвал его политические взгляды иррациональными. Он сказал, что Серхан параноидален, особенно в области политики, но прямых свидетельств бреда или галлюцинаций нет.
Психиатр от защиты уверял, что Серхан страдает параноидальной шизофренией и в момент убийства находился в диссоциативном состоянии. Обвинение возражало, что повторяющиеся в записях восклицания «РФК должен умереть!» свидетельствуют о предумышленности и планировании.
На суде Серхан показал, что возненавидел Роберта Кеннеди после телевизионного репортажа о его участии в праздновании Дня независимости Израиля. На вопрос своего адвоката, не вложил ли кто-то ему в голову мысль, что Кеннеди «плохой человек», Серхан ответил: «Нет, нет, это все я сам… я поверить не мог… лучше умереть… чем жить с этим… меня это потрясло… унижение и все эти разговоры о торжестве евреев…»
В апреле 1968 года, за два месяца до убийства, Серхан говорил о ненависти к РФК своему приятелю, мусорщику-афроамериканцу. Альвин Кларк под присягой свидетельствовал, что Серхан хотел застрелить Кеннеди.
По словам Кларка, Серхан услышал по радио передачу, где Кеннеди выступал, по словам ведущего, «в том еврейском или сионистском клубе в Беверли-Хиллз». Кеннеди говорил: «Мы полны решимости сохранить Израиль. Мы полны решимости противостоять любой попытке уничтожить Израиль, от кого бы она ни исходила. И мы не можем и не должны допустить, чтобы наша решимость поколебалась». Серхан вышел, зажимая уши руками и чуть не плача.
По словам одного из адвокатов, после той передачи «Серхана тревожило, что его мать и братья не видят в Кеннеди того опасного, преступного злоумышленника, какого видит он, и, кажется, по этому поводу произошло несколько ссор».
5 июня 1968 года, ровно через год после начала Шестидневной войны, Серан Серхан отправился в отель «Амбассадор». На кухне он дослушал до конца речь Кеннеди. А потом, когда Кеннеди проходил через кухню, достал восьмизарядный 22-миллиметровый «Ивер Джонсон» и, преградив ему дорогу, выстрелил.
Таковы факты. Однако, если Серан Серхан стоял перед Кеннеди, каким образом он трижды попал ему в спину?
Мюррей приехал в половине одиннадцатого. Я слышал, как он орет в коридоре. Через несколько минут Мойерс ввел его в комнату.
– Берите пиджак, – сказал мне Мюррей.
В лифте мы молчали. Я хотел заговорить, но Мюррей приложил палец к губам.
Температура упала на несколько градусов, поэтому я задрожал, проходя через стоянку к его машине.
– Существует миф, – заговорил Мюррей, – что агенты Секретной службы клянутся на крови защищать президента не щадя жизни. На самом деле такой клятвы нет.
Мы сели в его «порше», я пристегнулся.
– В вашей машине всегда чувствую себя пилотом истребителя.
Он завел машину и вырулил за ворота, на ходу показав охраннику средний палец.
– Последние новости, – сказал он. – Я связался с министерством юстиции. Меня послали в госбезопасность. Я позвонил в госбезопасность, там сказали – звоните в Секретную службу. Тогда я позвонил своему знакомцу из ФБР. Тот сказал, что Дэнни держат в центре Лос-Анджелеса. Ему оказали первую помощь, но в больницу не отправили. Насколько известно моему знакомому, пуля еще в ноге.
– Он может лишиться ноги, Мюррей.
– Спокойнее. Тогда я позвонил другому знакомому, из CBS, и слил ему сюжет о том, как Секретная служба отказывает Дэнни во врачебной помощи. Это попадет в одиннадцатичасовой выпуск новостей.
Опустив глаза, я увидел на своей рубашке красное пятно. Порезался? Потом я вспомнил, как мы с Фрэн жевали пиццу перед телевизором. Кажется, двести лет прошло.
– Мой приятель сказал еще, что на некоторые фотографии попал Дэнни, спускающий курок, – продолжал Мюррей. – Это точно он, ручаюсь.
Я не верил. Этот мальчик плакал, когда умер соседский кот. Пока сам не увижу снимки, не поверю, что он не оказался рядом случайно.
– Его кто-то подставил, – сказал я.
Мюррей поднял бровь, словно успокаивая: «Конечно-конечно». Но я видел, что он уверен в обратном.
Как врач, я спросил себя, что могут дать фотографии. Сын с пистолетом или сын, стреляющий из пистолета. Это разные вещи. Мальчик был в толпе. Убийца стреляет, завязывается схватка со зрителями, мой сын затерт в свалке. В его руках оказывается пистолет. Правдоподобно? Нет, но возможно, а в моей профессии маловероятное иной раз оказывается правдой.
Два года назад у меня был пациент, который обратился в больницу с болями в груди. Обследование показало воспаление перикарда. Он жаловался на потерю веса и аппетита. Клинический анализ крови показал повышенное СОЭ, повышено было и давление. Осматривавший его резидент диагностировал классическое заболевание сердца и вызвал кардиолога. Две недели ему лечили сердце, а состояние ухудшалось. Заметив на его плечах и бедрах ливедо ретикулярис, лечащий врач вызвал меня.
Мы вместе пересмотрели симптомы. Потом я побеседовал с пациентом. Он рассказал, что несколько месяцев назад перенес острый гепатит В. Когда исследование функции почек показало азот мочевины более сорока миллиграммов на децилитр, я понял, что дело не в сердце. Пациент страдал узелковым полиартериитом – при этой болезни неизвестной этиологии иммунные клетки атакуют стенки артерий. Мы назначили ему преднизон и циклофосфамил, от чего состояние сразу улучшилось.
Все смотревшие его врачи уверяли, что проблема в сердце. Но в медицине не следует останавливаться на простейших допущениях. Факты бывают обманчивы. Люди склонны замечать только те симптомы, которые подтверждают предполагаемый диагноз, между тем обращать внимание следует на те, которые в него не вписываются.
Мы ехали на север по трассе I-90. У меня зазвонил мобильный. Я ответил. Звонил Дин.
– Тебе забронирован рейс из Кеннеди на Лос-Анджелес. Через час. Успеешь?
Я посмотрел на Мюррея:
– Аэропорт Кеннеди.
Он ушел на три полосы вправо, на пятидесяти вышел к развороту, надавил гудок, развернулся и погнал по шоссе в обратном направлении. Сердце у меня билось в подмышке.
– Дэнни увезли в больницу Седарс-Синай, – говорил Дин. – Утром переведут в федеральную тюремную, и тогда, чтобы добиться свидания, у тебя уйдет не одна неделя. Если успеешь до того, тебя наверняка пустят его повидать.
– Спасибо, Дин.
– Моего имени не называй, – сказал он. – Я всю жизнь служу демократической партии. Мне не хотелось бы, чтобы об этом проведала пресса.
– В могилу унесу, – пообещал я.
– Ну, – отшутился Дин, – в могилу не стоит. В такую даль ничего не стоит нести с собой.
Мы добрались до аэропорта с запасом в пятнадцать минут. Мюррей, высадив меня, сказал, что поедет прямо ко мне домой. Обещал беречь мою семью как свою. По его глазам было видно, что он подсчитывает, сколько часов проставить в счете. По пути к терминалу миновал три поста охраны. Чемодан Мюррею пришлось ставить на ленту не один раз, а дважды. Один из проверяющих объяснил, что госбезопасность повысила уровень угрозы с желтого до красного.
– Из-за того мальчишки, что застрелил сенатора, – сказал он.