Хороший отец

У меня пересохло во рту:

– От кого?

Хуплер закончил обход кабинок, постоял, прислушиваясь, с рассеянным видом, и, убедившись, что мы одни, повернулся ко мне лицом:

– От людей.

У меня вспотела спина.

– Мне нужна ваша помощь, – сказал я. – Мой сын…

Он покивал.

– Я встречался с вашим сыном. Один раз, в поезде.

Сердце у меня забилось.

– В товарном поезде, – уточнил я.

– Он сказал, что его зовут Картер, но его звали иначе.

– Да, Дэнни. Дэниел.

Хуплер отвернулся от меня, чтобы вымыть руки: мыло и вода подавались ему на руки автоматически.

– У вас есть вопросы, – сказал он. – Ваша жизнь перевернулась, и вы ничего не понимаете.

Я кивнул.

– Такое случается, – продолжал он. – События. Они подкрадываются со спины. Как те астероиды – как их называют… глобальные убийцы. Вышибают вас из жизни непонятно куда.

– Я должен знать, что произошло, – сказал я. – На самом деле.

Он смотрел на меня, оценивая что-то: уровень отчаяния, готовность услышать жестокую правду, насколько я съехал с катушек…

– У меня был сын, – сказал он. – Максвелл. Он задохнулся, подавившись морковиной в детском садике. Я был в Йемене, воевал. Мать приготовила ему завтрак с собой – яблоки и морковку. Здоровое питание. Она положила маленькие морковки из готового завтрака для малышей. Ему было три года.

– Сочувствую, – сказал я ему.

– Для детей делают гробы, – сказал он. – Я не знал. То есть это вроде бы понятно, но о таком не думаешь, понимаете ли. А потом видишь их, и они… как шкатулка с ребенком вместо драгоценностей.

– Это несправедливо, – сказал я. – То, что преподносит нам жизнь.

Он вытирал руки бумажным полотенцем – медленно, тщательно.

– Вы хотите знать, подсказал ли я вашему сыну убить сенатора? Посеял ли зерно, идею? Или больше того? Не я ли встретился с ним перед Ройс-холлом и подсунул ему незарегистрированный пистолет? Не я ли управлял им, контролировал? Вам хочется видеть сына сосудом, орудием.

Я кивнул.

– Но этого не было, – сказал он. – Я могу представить восемь свидетелей, которые скажут, что я в тот день был в Далласе.

– Алиби бывают фальшивыми, – заметил я.

Он подумал и сказал:

– Я не знаю, где он взял пистолет.

– Но вы подсказали ему им воспользоваться.

– Зачем бы мне?

– Затем, что вы работали в KBR, – сказал я, – а им нужна была смерть Сигрэма. Вы нашли его в поезде и… подтолкнули к этому.

Он стал рассеянно вытирать раковину мокрым полотенцем.

– Когда мой мальчик умер, – говорил он, – я попросил отправить меня на фронт, на передовую. В самую глубокую и темную дыру, какая найдется. В день, когда хоронили сына, я был в глубине вражеской территории, ползал в пыли за сто миль от фронта. Еще с шестью ребятами. Мы отрастили бороды и одевались как местные. Вооружены были ножами и пили собственную мочу. Не все время, но нам хватило.

– Вы были в том вагоне? – спросил я. – Вы с Коббом?

Имя Кобба я использовал как оружие. Хотел показать, что мне известны подробности, что я не дилетант. Что для меня это не хобби. Я спасал сына и готов был вырвать у него правду любой ценой.

– Жена мне писала, – сказал он, – но я не отвечал. Боялся того, что мог написать.


Тем же мокрым полотенцем он стер пятно с зеркала – пятно прямо перед своим лицом, словно стирал всякую память о себе.

– Я хочу сказать: долго ли нарезать полдюжины морковин, – говорил он. – Нарезать полосками вдоль или нарубить помельче? Что она хотела от меня услышать? Он был ребенок, а она мать. Ей полагалось его защищать.

– Моему сыну назначили дату казни, – сказал я. – Его убьют.

– В тех местах, – говорил он, – мы общались в основном жестами. Английский был не в ходу. Кто-нибудь мог услышать. Мы жили в горах, место я назвать не вправе. Шесть ребят с ножами, ищущих опасности. Кобб был одним из них. Он, бывало, изжует себе все губы, руки у него были нервные, но он за милю попадал в картофельный глазок.

Вот оно. Связь. Лампы надо мной моргали, вздрагивали.

Хуплер скатал бумажное полотенце в комок.

– За таких ребят можно умереть, проглотить гранату, лишь бы их спасти, но это не значит, что они тебе нравятся. Кобб был сквалыга и зануда. Отглаживал шнурки для ботинок. По-моему, он от высоты немного свихнулся. Но этот парень сбивал беспилотник из пистолета, так что его тараканы не в счет.

– Его зарезали, – сообщил я. – Несколько месяцев назад. Шестнадцать ударов под мостом автострады.

Он кивнул. Если удивился, то не выдал себя. Бросил бумажный комок в урну, постаравшись не коснуться металла рукой.

– Позже, на другом задании, он нахватал осколков и попал под списание. Вы что думаете, такой вернется в реальный мир, где работают, оплачивают счета за газ и подставляют другую щеку? Так не бывает. А я в то время работал на одно частное предприятие.

– KBR, – подсказал я.

Он пожал плечами.

– С какой стати воевать задаром? Я кое-что умею, годный эксперт. Такие знания в цене.

Я молчал. Что я в этом понимал?

– Жена только через два года со мной развелась, – сказал он мне. – Я не звонил. Не писал. Как вы думаете, чего она ждала?

У меня кружилась голова.

– Не могли бы вы… пожалуйста… рассказать мне о сыне. Расскажите, что там было.

Он стоял неподвижно, привалившись к раковине. Он учился неподвижности там, где любое движение означает смерть.

– Вы зря время теряете, – сказал он. – Суть в чем: он это сделал. Ваш сын. Он купил пистолет. Он его прятал, а в тот день забрал и воспользовался. Вот в чем суть. И только в этом.

– Вы говорили ему, чтобы он это сделал? – спросил я. – Натолкнули на эту мысль?

– Вы спрашиваете, не промывал ли я… мозги вашему детке? Вроде как внедрил подсознательный приказ прямо в продолговатый мозг? Двадцатилетний парень, не знает, чего ищет, и – честно? – малость не в себе. Я в двадцать лет ушел в армию. Был воякой в солдатских сапогах, готов убивать и умирать за Соединенные Штаты Америки. Мир полон двадцатилетних, у которых крутые яйца и мало мозгов. Вот на что годятся молодые – на революции и убийства. Нельзя им бродить самим по себе. Ваш малыш сделал большую ошибку, бросив школу. Зря вы ему позволили. Ему нужны были рамки, что-то конкретное, во что можно верить. Учебные лагеря террористов полны двадцатилетними ребятами без работы, без цели, без позитивных ролевых моделей. Я вам вот что скажу: на воле ваш сын был управляемой ракетой. Ему только и нужно было задать цель.

– И вы задали?

Он не столько улыбнулся, сколько скривил губы, словно моя наивность его позабавила.

– Тому уже два года. Кобб уехал в Германию. Они там вырезали из него осколки и отправили домой. И он здорово запутался. Классический набор: пьянство, наркотики, крупные неприятности.

Его мать забеспокоилась и стала думать, как ему помочь. Нашла в его телефонной книжке несколько номеров – армейских друзей – и стала обзванивать. Я же говорю: пусть парень тебе не нравится, это твой парень. Ну я потолковал с его матерью и сказал: «Ладно, попробую что-то сделать». Может, уговорю старину Фредди сдаться добровольно. Или хотя бы притихнуть.

Вот я и стал искать его по Калифорнии. Он пересаживался с поезда на поезд, иногда ночевал в машине. Я говорил с людьми, искал его след, и кто-то мне сказал, что он катается на поездах. Что вроде бы кто-то слышал, как он собирался вскочить на товарняк до Лос-Анджелеса. Ну, и я тоже подсел.

У меня щелкнуло в животе, словно включился взрывной механизм.

– Вы объясняете, что попали на тот поезд в поисках Кобба.

– Звонит мать парня, – сказал он. – Хоть и не хочется, а попробуешь что-то сделать. Потому что, а если бы это была твоя мама, так?

– А мой сын случайно оказался в том же поезде.

– Вам хочется найти смысл, – сказал он. – Понимаю. Мой сын подавился морковкой. По правде сказать, ни в чем нет смысла. Просто белый шум.

Я чувствовал, что не могу больше сдерживаться. Слишком устал, слишком натянуты нервы, слишком долго продолжался отчаянный поиск чуда.

– Так что же? – спросил я. – Случайность, что вы работали на военного подрядчика, терявшего миллиарды долларов, если бы приняли билль Сигрэма?

Он пожал плечами.

Короткое движение, наигранно безразличное. Глядя на этого безликого человека в комбинезоне, я подумал, не пришел ли он меня убить. Бывший спецназовец, обученный темному искусству уничтожения. Не предшествуют ли его слова пуле? Пожатие плеч – удару ножом? Или незаметному быстродействующему яду, который скоро найдет путь в мою кровь? Газеты сообщат о смерти во сне, в зале ожидания остинского аэропорта. Меня назовут «отцом осужденного убийцы Дэниела Аллена». Или он схватит меня и выжмет жизнь из легких – два незнакомца обнимутся, как любовники, в пустом туалете.

Едва эта мысль мелькнула в голове, я отогнал ее.

И продолжал:

– Вы хотите меня убедить, что Кобб случайно прошел подготовку снайпера, а вы – спецназовца? Я должен поверить, что вы с моим сыном поговорили о погоде и немножко о спорте, а потом он сошел с поезда и убил кандидата в президенты? Я просто… хочу до конца понять.