Хороший отец

– Дэнни! – крикнул я. Вырвался от Мюррея и растолкал толпу. – Дэнни!

Сын обернулся из конца коридора. Наши глаза встретились.

– Все нормально, – крикнул он.

– Подожди!

– Все нормально.

От их стаи отделился человек в костюме и двинулся мне наперерез.

– Сэр, – сказал он, – прекратите.

– Прошу вас, – ответил я, – мне нужно с ним поговорить. Дэнни!

– Сэр, правила перевода заключенных очень строги.

Я чувствовал себя человеком, стоящим на берегу и видящим, как сына уносит река.

– Пошли вы! – крикнул я. – Дэнни…

Агенты сомкнулись плотнее и поволокли моего сына к выходу.

Через пять секунд он скроется. Как знать, когда я снова его увижу? Если его вынудили признаться в преступлении, которого он не совершал, на что еще могут пойти?

Или еще хуже? Что, если он признался потому, что действительно виновен?

Мне нужно с ним поговорить, узнать раз и навсегда. Где правда? Как мне спасать сына, не зная, от чего я его спасаю? Почти обезумев, я попытался оттолкнуть агента и догнать сына. Он мертвой хваткой вцепился в мою шею. Мы сплелись.

– Я знаю про ветеранов, – крикнул я. – Дэнни! Из поезда! Я знаю!

А потом пол ушел из-под ног. Я почувствовал, что вращаюсь в пустоте. Очнулся я лежащим ничком на полу, с заломленной за спину правой рукой. В спину упиралось колено, не давая вздохнуть.

– Прекратите драку, – сказал агент.

Я попытался вдохнуть, хотел крикнуть.

– Я тебя вытащу, – сказал или попытался сказать я.

Получился то ли визг, то ли стон. Я сумел встать на колени, но Дэнни уже исчез, его унесло, затопила река времени. Агент достал наручники, и я сдался, обмяк, как кролик в волчьей пасти. Когда он, наконец, принимает неизбежность смерти.





3. Картер Аллен Кэш




Психиатрическая экспертиза Дэниела Аллена, проводил д-р Артур Филдинг, бакалавр медицины, ДМ.

Дата: 11 октября 20.. Заключение подготовлено для западного отделения окружного суда США доктором Артуром Филдингом. Использована информация двадцати трех часов бесед с обследуемым и 147 страниц записей Дэниела Аллена.



Резюме

Обследуемый обвиняется в убийстве сенатора Джея Сигрэма 16 июня 20.. года в Лос-Анджелесе. Суд запросил обследование с целью установить вменяемость субъекта на момент признания себя виновным.

Хотя обследуемый выказывает некоторые признаки диссоциации и перенес, по меньшей мере, один эпизод клинической депрессии за последние двенадцать месяцев, он, по оценке эксперта, не страдает психическими заболеваниями, перечисленными в «Диагностическом и статистическом руководстве по психическим заболеваниям».

Отсюда следует заключение, что Дэниел Аллен, также известный под именем Картер Аллен Кэш, юридически вменяем для признания виновности по этому делу.

По оценке эксперта, во время убийства субъект также был способен отличать фантазии от реальности. Из углубленного опроса и исследования собственноручных записей субъекта явственно следует, что он различает правильное и ложное согласно тесту М. Нагтена и стандарту Дарема.



Физическое состояние

Субъекту двадцать лет, рост – 5 футов 10 дюймов, вес – 150 фунтов. На момент опроса одет в оранжевую тюремную робу. Следит за собой и, несмотря на недобор веса, выглядит здоровым и бодрым. Интеллект молодого человека оценивается выше среднего, он внятно рассуждает на многочисленные темы, хотя неохотно описывает свое эмоциональное состояние.




История

Дэниел Аллен родился 9 апреля 19.. года в Санта-Монике, Калифорния. Мать – Эллен Шапиро, отец – Пол Аллен. Со слов субъекта, годы детства в целом счастливые, хотя он сообщил, что родители развелись, когда ему было семь лет. Отец, врач, переехал в Нью-Йорк в том же году. Мать осталась главным опекуном, субъект проводил у отца в Нью-Йорке каникулы и лето. На вопрос, насколько его это устраивало, субъект ответил «вполне», хотя мать, по его словам, была «несколько несобранной» и «все время кричала». Обзор школьных лет субъекта показывает, что он хорошо успевал в начальной и средней школе, не выказывая признаков ПТСР: не мочился в постель, не заикался и не имел иных расстройств речи.

По словам субъекта, дальнейшего рассмотрения заслуживает один эпизод из того периода. Он утверждает, что на восьмом году жизни «едва не погиб в авиакатастрофе». Подробности таковы: субъект проводил Рождество у отца в Нью-Йорке. Он должен был один лететь в Лос-Анджелес, что, по его словам, было обычной практикой. Над Средним Западом в самолете возникли «проблемы с проводкой», и он вошел в крутое пике. «Все были уверены, что погибнут», – сообщает субъект.

На вопрос, что он чувствовал во время свободного падения, субъект сообщил: «Я чувствовал… трудно сказать. Я был испуган, но не думал, что умру». На вопрос почему, он ответил: «Просто чувствовал, что мое время еще не пришло». На вопрос, как, по его мнению, повлиял на него этот случай, субъект заявил: «Он должен был повлиять, но… я не знаю, как именно». На вопрос, изменил ли инцидент его отношение к родителям, он ответил: «Да. После этого они стали как будто меньше». На настойчивую просьбу уточнить, субъект заявил: «Я больше не чувствовал, что должен их слушать. Как будто они больше не были моими родителями». На вопрос почему, субъект ответил: «Родителям полагается защищать детей от таких вещей, верно? Моим, казалось, не было до меня дела».



Старшие классы

В пятнадцать лет субъект стал жить с отцом. На вопрос почему, ответил: «Мне просто хотелось перемен. Мать была немножко приставучей, понимаете. У нее было много неудачных романов, и она много грустила. Мне кажется, она хотела мной заполнить эту дыру». По словам субъекта, его отец за несколько лет до того вступил во второй брак и имел двух маленьких сыновей. «У них была настоящая семья, – сказал мне субъект, – и мне, наверное, хотелось посмотреть, на что это похоже».

После переезда субъект по-прежнему хорошо успевал в школе. Учителя отмечали его прилежание и творческие способности и утверждают, что он почти всегда был подготовлен к занятиям. Но, по словам субъекта, смена опекуна не дала ему того, на что он надеялся. Он сообщил, что не чувствовал себя членом отцовской семьи, а оставался вне ее. Чужаком. На вопрос, какие чувства у него это вызывало, он ответил: «Меня это не слишком беспокоило. Я, собственно, не очень удивлялся. В смысле, папа никогда не принимал большого участия в моей жизни. А тут, не знаю, я, наверное, чувствовал себя как студент по обмену, знаете? Когда едешь куда-нибудь во Францию, и тебя селят во французскую семью. Вот так я себя чувствовал».

Субъект подал документы и был принят в несколько колледжей. Он выбрал обучение в колледже Вассар в Нью-Йорке, но провел в нем всего полтора семестра. Он заявил, что ему «было трудно сосредоточиться» на программе колледжа. «Мне это казалось неважным, понимаете?» – сказал он. На вопрос, завел ли он друзей, субъект заявил, что несколько друзей у него было, но он «ни с кем не был по-настоящему близок». Он заявил, что и в старших классах у него было мало друзей. На вопрос, чем, по его мнению, это объясняется, субъект заявил: «Я на самом деле не люблю говорить о себе. Думаю, в дружбе это очень важно, но мне не нравится рассказывать людям, что я чувствую и что думаю. Мне кажется, люди чаще всего говорят, только чтобы слышать свой голос». На вопрос, считает ли он свое мнение менее ценным, чем другие, субъект заявил: «Нет. Я просто думаю, что, слушая, научишься большему, чем когда говоришь».

Субъект заявил, что покинул колледж, так как считал, что его «большему научит дорога. Знаете, настоящая жизнь».



Дорога

Следующие пятнадцать месяцев субъект провел в пути. По его словам, он все изъездил: Средний Запад, Техас, Портленд. Согласно федеральной базе данных, за вышеупомянутый период в пятнадцать месяцев субъект побывал в Чикаго, Айове, Остине, Хелене, Портленде, Сан-Франциско и Сакраменто, после чего прибыл в Лос-Анджелес, где произошел инцидент. По словам субъекта, он нигде не задерживался дольше четырех месяцев. На вопрос ответил, что это не было правилом, но ему не сиделось на месте.

На протяжении беседы субъект выказал нарастающее беспокойство при обсуждении времени, проведенного в дороге. Он сказал: «Мне не хочется об этом говорить. Где был, там был. Что делал, то делал. Кому какое дело, зачем?» Он выказал искренний энтузиазм, рассказывая о времени, проведенном в Айове у Тэда и Бонни Киркленд, но отказался говорить о трех месяцах, проведенных в Монтане зимой 20.. года.

Когда ему были предъявлены страницы его дневника с записями мыслей и чувств во время пути, субъект заявил, что не желает больше разговаривать. Первая беседа закончилась на этой ноте. Стоит отметить, что несколько десятков страниц, относящихся ко времени, проведенному в Монтане, вырваны из дневника.

Во время второй встречи субъект извинился за «свое отношение» на предыдущей беседе. Однако он подчеркнул: «Мне действительно не хочется обсуждать, что я прошел за последний год. Это не относится к делу, понимаете? В смысле вас интересует только, почему я это сделал, так ведь? Почему застрелил этого человека. И, понимаете ли, мы, наверное, можем об этом поговорить, но я просто не вижу смысла. Все эти почему, почему, почему. Какие у меня причины – мое дело, понимаете? Главное, я это сделал и, понимаете, жалею об этом».

Собственноручные записи из дневника субъекта дают большее понимание его психического состояния за пятнадцать месяцев, прошедшие с момента ухода из колледжа до дня, когда он застрелил сенатора Сигрэма. Более глубокий анализ – в приложении 1 к этому документу. Но, поскольку целью обследования является определение вменяемости субъекта в части признания вины, а не проведение полного анализа его общего психического состояния, эксперт переходит к другим вопросам.



Картер Аллен Кэш

Одним из наиболее интересных факторов по этому делу было решение субъекта изменить имя с Дэниел Аллен на Картер Аллен Кэш. Начиная с сентября 20… субъект в личных записях начал именовать себя Картером Алленом Кэшем. Известно, что примерно в то же время он и другим начал представляться как Кэш. Так продолжалось до ареста. Само имя не выглядит символическим ни в каком смысле.

На вопрос об имени субъект заявил, что «так казалось правильно». На вопрос о происхождении имени субъект ответил: «Точно не помню. Я сидел в библиотеке, просто так, понимаете, черкал у себя в блокноте и поставил три эти слова рядом. А потом взглянул на них, и что-то щелкнуло».

Субъект не считает, что сами по себе эти слова могут иметь подспудное значение. Он утверждает: «Я его не искал – новое имя. Оно будто само нашло меня, и я его принял».

После тщательного обследования данный эксперт не считает, что личность, известная как Картер Аллен Кэш, – иная, чем личность, известная как Дэниел Аллен. Признаков диссоциации личности, обычно называемой диссоциативным расстройством идентичности, нет. По-видимому, смена имени связана с желанием субъекта избавиться от имени и личности, навязанных ему родителями, выбрав новую личность самостоятельно. На вопрос, чем Картер Аллен Кэш отличается от Дэниела Аллена, субъект ответил: «Трудно сказать. (Долгая пауза.) Это касается выбора. Я не выбирал быть им, Дэнни. Это вроде как детское имя. Так называют ребенка. А я был уже не ребенок. Но иногда, думается, быть взрослым – значит овладеть собой, расстаться со своим прошлым. Сказать: «Я не тот человек, я новый человек». Вот чем, пожалуй, было для меня это имя. Способом стать взрослым».

Интересно отметить, что, когда эксперт первым представился субъекту и спросил, как к нему обращаться, субъект предпочел, чтобы его называли Дэниелом. Позже на вопрос об этом он ответил: «Да, теперь это выглядит глуповато, понимаете. У меня было время поразмыслить, и я больше не думаю, что мы можем изменить себя. На самом деле – нет. Так что, знаете, я могу называть себя Картером, Маэстро или хоть Сэмом, но это только маски, понимаете? Ну не маски – наигрыш. А я этого всегда терпеть не мог – наигрыша, вроде как девочки в старших классах начинали подделываться под британский выговор. Но не знаю, в дороге, понимаете ли, это казалось правильным – сменить имя. Думать о себе по-другому».

Эксперт задал субъекту вопрос, думал ли он когда-нибудь о самоубийстве и совершал ли такие попытки. Субъект утверждает, что зимой 20.. года в Монтане он «потерял волю к жизни». По его словам, это был глубочайший спад, и он не меньше двух раз думал убить себя, но не делал серьезных попыток. На вопрос, что вытянуло его из этого состояния, он сказал: «Точно не знаю. Там было очень темно. Иногда казалось, что я никогда не увижу солнца. И холод – понимаете, он так и пробирает. Он в самом деле может сбить с ног». На вопрос, почему он просто не покинул те места и не уехал на юг, субъект помолчал, будто эта мысль не приходила ему в голову.

«Не знаю, – сказал он. – Мне казалось, я не могу уехать, пока не пришло время».

На вопрос, как это понимать, субъект ответил: «Мне казалось, это тоже часть путешествия. Что мне наверняка предназначено пройти через эту… грусть. Что, если я выдержу, мне это как-то поможет, не знаю… разобраться, что мне надо делать (выделено)».

После этого эксперт спросил, разобрался ли он, что ему надо делать. Субъект, кивнув, заявил: «Очевидно, да». На вопрос, что для него значат слова «надо делать» и почему он сказал так, а не «что я хочу делать», субъект заявил, что, по его убеждению, все, что случается в жизни, «должно случиться». Он добавил, что, хотя его путь может показаться случайным, «оглядываясь назад, я вижу, как все шло к тому, что случилось. Что я сделал».

Эксперт спросил, чувствует ли субъект, что все это случалось с ним, а не было его выбором. Субъект ответил: «Нет, я считаю, что делал выбор, но в то же время так было суждено. Это понятно? Как бы выбирал я, но других хороших вариантов не было».

На вопрос, считает ли он, что для человека приемлемо убивать, субъект ответил: «Мы не для того живем на земле, чтобы поступать правильно. Чтобы было добро, должно быть зло, и это зло должно откуда-то взяться. Я в последнее время размышлял об Иуде, как он предал Христа, а Христос его простил. Тут интересно, что оба, Христос и Иуда, делали то, что должны были сделать. Можно доказать, что без Иуды не было бы Иисуса. Без тьмы нет света, так? Думаю, именно это имеют в виду, когда говорят, что у Бога есть план. Может быть, то, что я сделал, подвигнет других к добрым поступкам. Может быть, я дал им толчок. А может быть, я просто ищу оправданий. Но иногда я думаю: понимаете, Гитлер был чудовищем, но, будучи чудовищем, он дал миру шанс сделать невероятно много добра. Которого иначе могло бы и не быть. Без Гитлера не было бы Израиля, так? Не то чтобы я был Гитлером. Нет, я сам не знаю, я хотел бы, чтобы этого не случилось, чтобы я этого не делал».

На вопрос почему, он, по его мнению, убил сенатора Сигрэма, субъект молчал больше минуты. Он сказал: «Когда Чарльз Уитмен убил столько народа в Техасе, оказалось, что у него была опухоль мозга. Зная об этом, его можно даже пожалеть. Эта опухоль заставила его так поступать. А потом вы думаете: может, это просто отговорка. Может, опухоль не имела к этому отношения. Может, это было совпадение. Я мог бы много наговорить о том, что папа меня не любил, или о том, как девушка разбила мне сердце, но на самом деле я понятия не имею, почему это сделал. В тот момент мне это казалось правильным».

Прил. 1. Считаю интересным связь с именем бывшего президента Джимми Картера (которого, как известно, выслеживал Джон Хинкли до покушения на Рональда Рейгана). В фамилии Кэш можно усмотреть также ссылку на певца в стиле кантри Джонни Кэша, известного на протяжении карьеры как «Человек в черном», считавшегося мятежником и аутсайдером. Также возможно, что имя Кэш[2] связано с деньгами и что в сочетании с именем политического убийцы, ассоциацией с американским президентом и деньгами выражается циничное отношение к американской политике.



Он три недели каждый день ходил в библиотеку, бродил между полками и дожидался допуска к компьютеру вместе с вонючими бездомными. Ему нравилось водить рукой по корешкам книг, перебирать округлые хребты на полках, как велосипедные спицы. Особым удовольствием было найти свободное место в углу и почувствовать себя зверьком, мирно устроившимся в гнезде. Он был девятнадцатилетним сыном человеческим, бежавшим из Вассара. Мальчиком, пожертвовавшим образованием ради дороги. Теперь, в холмах Техаса, ему суждено было составить для себя собственную программу, отдельный курс по молодым людям с оружием. Уитмен, Освальд, Хинкли. Он будет по утрам работать на сенатора Сигрэма, раздавать листовки на бульваре Гваделупы или регистрировать избирателей на бульваре МКЛ, а потом уходить в центральную библиотеку мимо лавочек на территории кампуса. Девушка тоже в этом участвовала, влекла его сюда. Натали, библиотекарь. С веснушками на носу и пухлыми губами. 14 сентября он наконец отважился с ней заговорить. В четверть четвертого подошел к стойке и спросил, как пройти в туалет. Он, конечно, знал дорогу, но, остановившись у справочной, увидев ее длинные каштановые волосы и сходящиеся брови, ничего умнее не сумел придумать. На ней в тот день было голубое платье, придавшее глазам ледяной блеск. Натали улыбнулась и показала. Дэниел пробубнил «спасибо» и пошел в направлении, указанном ее пальцем, хотя мог бы остаться. Каждый день на западе был как шаг от себя.



Он купил блокнот и стал кое-что записывать: памятки, наблюдения, идеи. Раньше он никогда не чувствовал, что его мысли достойны записи. Они казались такими обыкновенными. Примитивными. Предсказуемые, приземленные размышления американского подростка. А теперь он ощутил вдохновение. Что-то важное происходило в его сознании, проплывало мимо, только руку протяни. Каждое записанное слово представлялось лопатой земли из ямы, где зарыто сокровище. Он откопал из-под черной земли многое: связи, теоремы, медленно проступавшую карту мира. Среди других полуночных открытий было имя. Оно явилось к нему однажды утром: анаграмма собственного и чужого имени. Картер Аллен Кэш – Carter Allen Cash. Он разглядывал эти три слова с жирными полумесяцами «С». Ему нравилось, что инициалы первых двух совпадали с двумя первыми буквами в последнем: Carter Allen CAsh. Но чье это имя? Какого-нибудь будущего знакомого? Человека, которого он должен отыскать? А потом ему однажды открылось – это его собственное имя. Имя, которое ему предназначалось.

Он так и назвался девушке, когда решился снова заговорить с ней. Натали. Она была в белых брючках и голубой футболке. Студиозы из его дома уверяли, что белые штаны – примета, что девушке нравиться давать в зад, но Дэниел не мог представить, чтобы этой девушке нравилась такая пошлость. По правде сказать, стоило об этом подумать, у него кругом шла голова. Ему почти не верилось, что у нее сзади есть дырка. Натали представлялась ему куклой Барби – гладкой, загорелой, лишенной животных отверстий – между ногами только маленькая бороздка, оставленная отливочной формой.