Хороший отец

– С какими пауками? – спросил я.

– Я в них не разбираюсь, – огрызнулась она, – но их там много, и, честно скажу, меня чуть не вырвало. Ты же знаешь, как я отношусь к паукам.

Я ответил, что она драматизирует. Может, он выполнял школьное задание.

– Тогда зачем было прятать их в шкафу? – спросила она.

Я сказал, что бывал у нее дома. Она жила рядом с парком, и у них всегда было полно пауков. Может, Дэнни в детстве их боялся и таким способом боролся со страхом. Кроме того, заметил я, мы не знаем, убивал ли он пауков. Возможно, подбирал мертвых.

– Тут ведь тонны дохлых пауков валяются! – съязвила она.

По словам Эллен, когда она стала расспрашивать Дэнни, тот рассердился. Обвинил ее в шпионаже, в том, что она роется в его вещах. Я сказал, что для подростка это вполне нормальная реакция.

Повесив трубку, я моментально забыл о разговоре. Помнится, в год, когда Дэнни переехал к нам, Алекс нашел у себя в комнате паука и хотел его убить, но Дэнни не дал. Он загнал паука в стакан и вынес на улицу, отпустил.

Вспоминая теперь оба случая, я не мог понять, что они означают. Последние три месяца я копил воспоминания, случаи из детства Дэнни, которые позволили бы поставить диагноз, точно ответить, кто он и почему поступил так, как поступил. Но всю его жизнь можно было толковать по-разному. Мы видим прошлое сквозь призму своего восприятия. Когда человека обвинили в убийстве, мы пересматриваем его жизнь в поисках примет. Пустой случай внезапно представляется очень важным. Смотрите, он убивал пауков. Это первый симптом. Но разве в конечном счете история с мальчиком, убивавшим пауков, не уравновешивается историей, как тот же мальчик их спасал?

Я попробовал представить, как мой сын в тринадцать лет систематически уничтожает пауков: выслеживает их в паутинах и сажает в банку. Попробовал представить, как он наблюдает: в банке понемногу кончается кислород. Что он думал, глядя, как паук мечется в поисках выхода, как движется все медленнее и вдруг замирает?

Представленная мною сцена выглядела неестественно, как эпизод из фильма, из молодежного сериала, где показывают юность преступника. Этого снадобья мой организм не принимал. Я всю жизнь смотрел в глаза сыну и ни разу не увидел там психа, социопата, убийцу.

Нет, я был убежден, что разгадка не в предках Дэнни и не в его детстве. Разгадка была в его пути. Где-то между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Где-то в кукурузных полях и хребтах срединной Америки.

Мюррей нашел последний адрес Фредерика Кобба: в Игл-Рок, в двадцати минутах к северу от Лос-Анджелеса. По этому адресу располагался приют для бездомных. С тех пор как он ехал в товарняке, идущем на запад, с моим сыном, Кобб выныривал в разных местах штата. Обращался за медицинской помощью в ветеранский госпиталь в Санта-Розе. Получал пособие для безработных в Риверсайде. Еще раз обвинялся в бродяжничестве в Санта-Монике – после задержания в пьяном виде. По всем признакам, Кобб представлялся классическим бездомным ветераном, не способным ни завязать прочные отношения, ни пустить где-нибудь корни.

Мюррей проехал через город по бульвару Глендейл, выскочил на восточную трассу 2. Утренний час пик как раз кончился, дорога от города была почти пустой. Слушание по обвинению Дэниела было назначено на четыре часа, так что с расследованием следовало поторопиться. Когда я утром сказал Фрэн, куда собираюсь, та покачала головой. Ей было ясно, что ночной разговор не пошел мне впрок. Я – Дон Кихот, сражающийся с ветряными мельницами. Тихо, чтобы не разбудить ребят, я пообещал вернуться через несколько часов, хотя видел, что волноваться за меня она явно не станет.

– Меня немного тревожат отношения с женой, – сказал я в пути Мюррею.

– Меня ваши отношения тоже тревожат, – ответил он.

– Как мило. Спасибо.

– Нет, серьезно. Я на своем веку повидал несчастных женщин, и она выглядит так же.

Минуту мы молчали, глядя на дорогу. Меня беспокоили обстоятельства, заставлявшие разрываться между первенцем и новой семьей. Я совершенно не представлял, что делать с этим выбором. Можно ли найти золотую середину? Должен ли я, заботясь о Дэнни как хороший отец, так же, как бросил когда-то Дэнни, бросить Алекса и Вэлли? И разве не обязан я пройти с сыном до конца? И поймет ли, поддержит ли такой выбор моя новая семья? И разве верность Дэнни не делает меня лучше, и разве не становлюсь я тем самым лучшим мужем и отцом двум другим мальчикам?

– Моя вторая жена, – подал голос Мюррей, – так часто твердила, что «разочарована» во мне, что стоило ввести в ее телефон «р», остальное набиралось автоматически.

Я опустил окно со своей стороны, пустил в машину ветер. Где-то горело – в окно ворвался запах дыма. Фрэн ведь потерпит несколько недель, да? Поворчит. Может, даже пригрозит меня бросить, но не уйдет. Или уйдет?

Я посмотрел на пачку бумаг, которые привез утром Мюррей. Частный детектив, работавший на него по делам о разводах, собрал обычные материалы по Фредерику Коббу: кредитная история, армейское досье, сведения из баз данных – разных штатов и федеральной. По пути я изучил его жизнь. Кобб родился в Лексингтоне, Кентукки, в 1985. Окончил среднюю школу, в колледже играл в футбол, пока не пришлось уйти из команды из-за разбитого колена. Через три месяца после этого бросил учебу. Судя по досье, проболтался год, подрабатывая понемногу в окрестностях Лексингтона. Был арестован за хранение марихуаны и второй раз – за вождение в состоянии наркотического опьянения, но оба раза ушел чистым. В папке имелось заявление о регистрации брака в мировой суд Лексингтона от Фредерика Кобба и Мэрилин Дункан, но церемония либо не состоялась, либо не попала в отчет. Однако свидетельство осталось – доказательство хотя бы мимолетного желания Кобба повзрослеть и остепениться, и в то же время свидетельство, что это не удалось. Почему? Кто такая Мэрилин Дункан и что помешало ей остаться с этим человеком?

Может, помолвка была побочным результатом нежелательной беременности: беременности, которая сорвалась сама либо была оборвана вспышкой сознательности у девушки или местью любовника? Или Кобб просто струсил и оставил невесту напрасно дожидаться у алтаря?

Ясно одно: через шесть недель после подачи заявления Кобб попал в армию. Часть армейского досье была секретной, но, судя по всему, он прошел учебный курс спецназа в Форт-Худ. Согласно досье, он получил удостоверение снайпера, выбив на экзамене тридцать пять, и в начале 2003 года был направлен в Афганистан. Там Кобб прослужил снайпером восемь лет, поднявшись от рядового первого класса до штаб-сержанта.

Таковы были факты. Из них три показались мне чрезвычайно важными. Во-первых, что Кобб прошел подготовку спецназа. Во-вторых, что он служил снайпером. И в-третьих, что часть его досье была засекречена.

Можно ли признать случайностью, что такой человек оказался в одном товарном вагоне с моим сыном?

В 2008 году, на половине третьего контрактного срока, «Хамви» Кобба подорвался на мине. Погибли все, кроме Кобба, который лишился трех пальцев и оглох на левое ухо. Кроме того, пострадала периферия вестибулярного аппарата, что привело к приступам головокружения. Именно эти приступы вынудили Кобба уйти из армии.

– Итак, что нам известно? – подытожил Мюррей, когда я пересказал ему прочитанное. – Известно, что Дэнни задержали в Сакраменто, Калифорния, 20 мая, обнаружив его в товарном вагоне на узловой станции. Известно, что в вагоне, кроме него, были двое. Оба ветераны, Хуплер и Кобб. Кобб прошел курс спецназа. Хуплер… мы сейчас поднимаем его армейское досье и к концу недели будем знать больше. Одно обстоятельство бросается в глаза: Марвин Хуплер связан с производителем оружия, с KBR. У него собственный катер. Станет ли такой парень мотаться в товарняке с бездомным ветераном и двадцатилетним коннектикутским мальчишкой? Кстати говоря, данные по передвижениям Дэнни за предшествующую аресту неделю смутны. Известно, что он побывал в Сакраменто и неделю спустя оказался в Лос-Анджелесе, но тот факт, что в сведениях как раз за ту неделю пробел, вызывает подозрения. Может быть, Дэнни провел ее в поезде с Коббом и Хуплером? Или они все вместе подсели на этот поезд?

– И еще, – дополнил я, – была ли между ними связь – если была – после ареста? Нет ли свидетельств, что Хуплер или Кобб находились в Лос-Анджелесе перед убийством Сигрэма?

Мюррей сменил полосу, обгоняя грузовик, везущий половину дома.

– Вы бы… это надо записать, – сказал он.

Я нашел ручку и сделал несколько заметок. Судя по досье, Кобб после почетной отставки вернулся в Штаты в 2011-м. Он провел шесть недель дома в Лексингтоне, возможно, надеялся влиться в оставленную им жизнь. Но это, как видно, не удалось, и в феврале 2012 года он пустился в путь. После этого сведения стали обрывочными, но детектив Мюррей раскопал адрес приюта для бездомных, где Кобб прожил, по меньшей мере, несколько недель. Мы нашли приют на тихой зеленой улочке рядом с епископальной церковью. У дверей теснились люди с пустыми глазами. На них была стандартная униформа бездомных: многослойная мешковатая одежда, тяжелая от грязи. Они все как один отвели взгляды, когда мы вышли из машины. Кое-кто зашаркал прочь по улице, пытаясь «невзначай» избежать встречи с людьми, которые могли оказаться копами. Однако Мюррей вместо значка показал им стодолларовую купюру.

– Фредерик Кобб? – сказал он.

Молчание. Как видно, жадность не перевесила отсутствие желания лезть в чужие дела.

В здании мы нашли социальную работницу за загородкой из мутного оргстекла. Мюррей, представившись, сказал, что ищет одного из ее подопечных.

– Мы называем их клиентами, – поправила она.

Мюррей сказал, что он представляет интересы Кобба по коллективному иску. Судя по недавно предъявленному иску, Кобб должен крупную сумму денег. Он лгал легко и непринужденно, глядя женщине прямо в глаза. Та пожала плечами, не заинтересовавшись и ничего не заподозрив. Она извлекла откуда-то из-под кромки плексигласа список:


– Здесь его нет.

Мы попросили посмотреть, не оставил ли Кобб новый адрес, и она обратилась к рабочему компьютеру. Мучилась с ним так, будто впервые столкнулась с этим техническим новшеством. Шли минуты. Мы с Мюрреем переглянулись. Через три часа нам надо возвращаться в машину и ехать на юг. Через два, если мы не хотели ворваться в зал суда в последний момент.

– В восьмой секции, – сказала женщина. – Это в Пауэле.

Она записала адрес на листке и сунула его в пластиковую щель. Мюррей поблагодарил, и мы поспешили к машине.

Ста долларов нам стоило вытянуть из управляющего, что Кобб жил в квартире этого дома. Еще за двести он провел нас в квартиру. Управляющий был из тех хиляков, что подглядывают в щелку за соседкой.

– Он пять дней как не платит за квартиру, – сказал он нам. – Еще два дня – и я вышвырну его барахло в мусор.

– Он где-то работает? – спросил Мюррей. – Кобб? Он много времени проводит вне дома?

– Я ему что, секретарь? Знаете, власти селят к нам этих вонючек, но они привыкли жить на улице. Дома не знают куда себя девать и гадить привыкли под кустом, приглядывая одним глазком за пожитками.

Здание, построенное лет десять назад, было задумано так, чтобы внушать оптимизм вопреки бедности. Это означает, что при неудачном расположении и гнилой инфраструктуре оно было раскрашено в яркие основные цвета. Цвета эти выцвели до прозрачности, как костюмчик Дональда Дака, слишком долго провисевший на солнце.

Квартира Кобба оказалась маленькой и лишена особых примет. Имелся матрас на полу и жесткие стулья, стола не было. Вдоль стен выстроились коробки с разным хламом, одежда распихана по мусорным мешкам. Пахло все это, как багажник серийного убийцы.

– Если он вернется и застанет вас здесь, – сказал управляющий, – как бы нам не пришлось выйти в окно.

– Спасибо, – кивнул Мюррей, – будем иметь в виду.

Выходя, управляющий закрыл за собой дверь. Мы с Мюрреем изучали обстановку. Это была студия с маленьким кухонным отсеком. Вокруг слоями валялись газеты и, как ни странно, несколько выпусков журнала «Для родителей». Я, встав на колени, принялся разбираться в содержимом коробок и мешков. Мюррей прошел в кухню.

– Была у меня когда-то подружка-шизофреничка, – сказал он. – Ее дом примерно так и выглядел. В ванной было полно крестов. Один она даже в туалетном бачке спрятала. А с подоконников на то, как мы трахаемся, смотрели сотни плюшевых зверушек.

– Долго вы с ней встречались?

– Недели три, – сказал он. – Она была милая, слегка чокнутая. Окончила философский в Нью-Йорке. А потом я как-то вечером за ней заехал, а она начисто обрезала себе волосы и назвалась Салли. Ее звали Джейн. Съела тарелку таблеток с молоком, как сухой завтрак. Я отвез ее в скорую, ее там успокоили и заперли в психиатрическом отделении. Я ее навестил пару раз, а потом сменил номер телефона. В смысле в таких случаях этикет не в счет. Женаты мы не были, просто девушка, с которой мы потерлись пару раз и которая хранила в туалете кресты.

В картонных коробках не нашлось ничего интересного. Краденные из библиотек книги, несколько кастрюль и сковородок. В мешке, набитом одеждой, я нашел пулю.

– Смотрите.

Мюррей подошел.

– Захватите ее. Проведем баллистическую экспертизу.

Я поискал глазами, во что ее положить, и тут же выбранил себя за глупость. О чем я беспокоился? Как бы не оставить следов на улике? Я не полицейский. Кто поверит, что я, отец обвиняемого, чудом нашел подозрительную пулю в чужом доме, только потому, что я доставил ее в полиэтиленовом мешке? Я сунул пулю в карман. Мюррей вернулся в кухню. С улицы доносились голоса играющих в бейсбол детей, их шаги, удары мяча по штанге.

– Есть! – выкрикнул Мюррей.

Я прошел к нему в кухню. В выдвижном ящике лежала газетная вырезка с фотографией Дэнни и заголовком: «Обвинение в убийстве будет предъявлено на следующей неделе».

Я уставился на фотографию сына. Как это понимать? Вырезал Кобб заметку потому, что был замешан в убийстве, или просто потому, что узнал в Дэнни человека, с которым полгода назад ехал в одном вагоне?

Мюррей достал свой телефон и сфотографировал статью в ящике. Затем обошел квартиру, снимая каждый мешок и коробку. Встав на колени, сделал снимок матраса, угол которого задрался на стену, потом прошел в ванную и заглянул в туалетный бачок. Я опустил руку в карман, ощутил тяжесть пули. Отчего-то в этом темном доме волосы у меня вставали дыбом.

– Что дальше? – спросил я.

Мюррей вышел из ванной:

– Сколько до суда?

Я взглянул на часы:

– У нас еще полтора часа.

Мюррей сел на один из трех стульев и задумался.

– Он сохранил статью об этом деле, – сказал он.

– Это не значит, что он замешан, – напомнил я, хотя сердце у меня стучало.

– Пулю я пошлю одному знакомому, – сказал Мюррей. – Проверим, не связана ли она с орудием убийства.

Я сел на соседний стул. Странно мы выглядели: двое мужчин в костюмах посреди логова хобо. Я подумал, насколько подсказки в истории людей отличаются от подсказок в истории болезни. В медицине мы имеем дело с научными фактами. Образцы тканей, анализ крови. Человеческое тело конечно, в нем ограниченное количество систем. Существуют внешние факторы – среда, влияние химикатов, употребление наркотиков, алкоголя, диета и разнообразные внешние патогены – но, в конечном счете, ответ скрывается в теле. В худшем случае, если заболевание оказывается недиагностируемым и, следовательно, неизлечимым, – причину определяет посмертная экспертиза. Из нее врач узнает разгадку тайны.

Но в человеческой истории трудно определить, что считать фактом. Человек едет поездом. Он знаком с разнообразным оружием. И хранит дома газетную статью, как будто связывающую его с тайной. Все это факты, но существенны ли они? Связан ли симптом с основным заболеванием?

А ведь факты – только часть головоломки. Еще есть психология, эмоции. Рак есть рак, независимо от того, что ты о нем думаешь и как к нему относишься. У него нет ни мотива, ни алиби. Он действует определенным образом и либо излечим, либо нет. А люди гораздо сложнее. Их действия сложнее понять и еще сложнее предсказать. Мой сын, обвиненный в убийстве, отказывается как признать свою вину, так и утверждать, что невиновен. Это само по себе факт, но что он доказывает?

Мы сорок минут просидели на стульях, ожидая возвращения Кобба. В 2:55 встали и в последний раз оглядели нажитое им за целую жизнь, затем сбежали к машине и поехали в суд.