Хороший мальчик

– Я не могу тут сидеть всю ночь, приятель. Хочешь поцелуй – действуй. А то… – Слова застревают в горле, когда он опускается передо мной на колени. – Что ты делаешь?! – визжу я.

Большие теплые ладони проскальзывают под низ моего платья, медленно подтягивая сатиновую ткань вверх.

– О чем ты? – невинно спрашивает он.

От удивления у меня учащается пульс.

– Где мой поцелуй?

Не обращая на меня внимания, он поднимает платье до самой талии и стонет так громко, что я испуганно оглядываюсь. Но никого с лужайки отсюда не видно, а значит, и гостям нас тоже.

– Без трусов? – выдавливает он. – Серьезно? Мы шли до алтаря, а на тебе не было трусов? Ты хочешь меня убить?

Я все еще слишком ошеломлена тем, что он у меня между ног, чтобы ответить.

Блейк рвано вздыхает. Его лицо так близко к моей плоти, что я ощущаю теплое дыхание на клиторе. Я дрожу от желания и проклинаю себя за это.

– Вставай, извращенец, – ворчу я, пытаясь опустить платье.

Он сжимает мои ладони одной своей.

– Сначала я получу свой поцелуй. – В его глазах появляется озорной проблеск.

– Мои губы тут, козел.

Он еще больше изгибает губы, и его улыбка становится все похотливее.

– Ты сказала «поцелуй», милая. Но не уточнила куда.

А потом этот грязный рот касается моей ноющей плоти, и поганый язык лениво и тягуче ее облизывает.

Господи. Боже. Мой.

Ошеломляющая волна удовольствия прокатывается от клитора до груди и до… ну, до всего. Я ощущаю движение языка каждым сантиметром тела. Это так приятно, что мне не хватает сил оттолкнуть мужчину. Я даже делаю обратное: хватаю его за затылок и притягиваю ближе, а предательские ноги раздвигаются шире.

– Да, это и нужно, – бормочет Блейк в мою чувствительную плоть. – Раскройся мне, милая.

Я его ненавижу.

Ненавижу теплые губы и умелый язык.

Ненавижу, как ладони жалят внутреннюю поверхность бедер, а грубый кончик пальца касается моего отверстия.

Ненавижу…

Нет. Я обожаю это – все, что он со мной делает. Каждое движение языка по клитору, любой стон. Но от этого нет никакого освобождения. Нет никакого лекарства от этого узла напряжения, который стягивается внизу моего живота.

– Мне надо кончить. – Я почти вою.

Между ногами вибрирует его смех – мужской, хриплый, самодовольный. Он опять лижет меня языком и одновременно двигается пальцем ниже, проскальзывая внутрь.

Это все, что нужно. Я ахаю, когда оргазм разрывает меня на части, пульсируя в крови и заставляя дрожать колени. Я сжимаю волосы Блейка в кулак.

Когда я, наконец, успокаиваюсь, он поднимает голову и вытирает запястьем рот.

– Обожаю тебя целовать, – торжественно говорит он.

Мозг стал слишком медленным от пресыщения, чтобы ему ответить. Однако, несмотря на туман удовольствия в голове, я хотела его ударить.





С твердостью скалы





Джесс


Пусть пару часов назад между мной и Блейком произошло что-то сумасшедшее, покой нам только снится. Вечеринка крутится вокруг меня. Джейми и Уэс уже отчалили: в полночь лимузин отвез их в родительский дом, чтобы они могли немного поспать (или побыть наедине) перед медовым месяцем. А я начала уборку. Всю тяжелую работу сделают официанты, а мне надо забрать украшения, вернуть одолженные вещи, дать чаевые диджеям и вызвать такси.


Я слишком занята, чтобы думать о Блейке или искать его в толпе. Нет времени думать, что произойдет позже ночью в моей кровати…

– Джесс, можно тебя на минутку?

Стул, который я в этот момент складывала, валится на землю, потому что я слишком торопливо повернулась к маме.

– Эм, конечно. – Я выгляжу виноватой? Мама – женщина с лучшей интуицией в мире. Она поняла, что мой куст патрулировал шафер?

Но она только улыбается и дает маленькое лимонное печенье с тарелочки, которое предлагает всем.

– Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Не могла бы ты проводить своего брата и Уэса в аэропорт в пять утра? Я думала, что сама займусь этим, но это будет за два часа до нашего отъезда. А бабушка ожидает горячий завтрак в шесть тридцать утра. Я не справляюсь с ней, когда сама буду зомби.

– Конечно, – быстро соглашаюсь я, наклоняясь вниз, чтобы опять расположить стул вертикально. Боже, надеюсь, на платье у меня нет мокрого пятна. – Я все сделаю.

Мать кладет руку мне на плечо.

– Я очень тебе благодарна. Ты прошла через все это с твердостью скалы. Любой, кто наймет тебя для организации праздника, будет счастлив.

Я содрогаюсь, когда она это говорит. Организовать чужую свадьбу легче, но у меня все равно нет желания делать это еще раз.

– Что такое, солнышко? – спрашивает мать, что-то заметив.

Может быть, дело в шампанском, но я говорю правду:

– Организация свадеб – не совсем мое.

Ее реакция следует незамедлительно, и это именно то, что я ожидала: она бледнеет.

– Слушай, – торопливо говорю я, – это не из-за того, что я не могу с этим справиться или мне скучно. Но я должна заниматься чем-то важным. Чем-то, что дает миру больше, чем выбор цветовых схем.

Мама вздыхает, и этот звук режет слух. Я именно тот ребенок, для которого она копит вздохи.

– Но прошло три месяца с тех пор, как ты объявила, что это твое будущее.

– Четыре, – поправляю я, хотя это не поможет. – И я бы продолжила этим заниматься. Я хороший организатор праздников. Это не похоже на дизайн египетских украшений, мам! Но, когда болел Джейми, я все поняла. Понадобилась пара месяцев, чтобы все обдумать, но я наконец-то в себе разобралась.

Мама сует в рот печенье. Понимаю, что вывела ее из себя. Обычно она избегает белую муку и сахар.

– Так расскажи мне. – Она кивает, призывая с этим покончить.

– Я хочу пойти в медицинскую школу. Знаю, что будет сложно, но я очень хочу этим заняться.

Она жует. Сглатывает.

Она сует в рот еще одно печенье.

Ох.

Наконец она берет меня за руку.

– Учиться в медшколе дорого, солнышко. И сложно. Если ты начнешь, то должна закончить.

– Закончу, – настаиваю я. – Уже подала заявки в четыре школы.

У нее расширяются глаза.

– Это много.

– Они, эм, дорогие, как ты и сказала. И там большой конкурс. Но я справлюсь. У меня «четыре» по органической химии. Для них это важно. Я достаточно умна, чтобы поступить.

– Я никогда в этом не сомневалась. – Она гладит меня по запястью. – Ты можешь справиться со всем, за что возьмешься. Но вот со старательностью проблемы: ты сдаешься, когда становится сложно.

Мне требуется вся сила воли, чтобы не начать спорить. Это не совсем правда, но так меня видит семья.

– Я хочу быть медсестрой, мама. Как сестра Берта. – Она ухаживала за Джейми, когда он лежал с пневмонией в больнице в Торонто. Мы с матерью ее боготворили. – Я всегда говорила, что хочу заниматься чем-то связанным с искусством, но ошибалась. Есть много способов привносить в мир красоту. Я хочу помогать людям, которые больны и напуганы. Это самое лучшее, что я могу сделать со своей жизнью.

Выражение на лице матери говорит, что я на верном пути. Она смотрит на меня так же, как на Тамми, словно я стою ее усилий.

– Сколько стоит учеба в медшколе? – мягко спрашивает она.

– Ну… – Я прочищаю горло. – Калифорнийский университет в Сан-Франциско, к сожалению, самый дорогой. Первый год стоит пятьдесят пять тысяч.

– Пятьдесят… – Мама издает такой звук, точно задыхается. – Солнышко, у нас нет таких денег.