Хороший мальчик
Часть 10 из 59 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но мне нравится жизнь в Торонто: квартира, товарищи по команде, семья. Я еще не готов с этим попрощаться.
Форсберг, похоже, тоже. Он ходит с кислой рожей с тех самых пор, как главный менеджер сообщил ему плохие новости. Это, черт возьми, почти кощунство. Форсберг – один из тех игроков, которых продают из команды в команду каждые несколько сезонов, и его от этого тошнит.
Будет странно играть в этом сезоне без него на моей линии. Торонто обменяло Уилла Форсберга, настоящего ветерана, на Уилла О’Коннора, выпендрежника, который зол на весь мир. Похоже, жизнь всегда себя уравновешивает.
Вот только О’Коннор за последние два года успел поиграть в трех командах. Слышал сплетни, что он не может держать рот и ширинку на замке. Видимо, кто-то сверху решил, что пригласить его в наш город будет хорошей идеей.
– У меня была тут жизнь, – бормочет Форсберг.
Он вот-вот расплачется. Я не знаю, что делать в такие моменты. Особенно если расстроен мужчина.
К счастью, на нас натыкается Эриксон, спасая меня от необходимости придумывать какие-то шутки, чтобы развеселить Форсберга.
– Как вам? – спрашивает он, кивая на сцену. – Дал там жару, да?
Я усердно киваю.
– Тебе надо бросать работу, чувак. Вот прям сейчас.
Он тоже кивает.
– А Кара всегда утверждала, что я не могу петь! Говорил же, что она чокнутая! Близнецы обожают мои песни!
О нет. Он что, решил вспомнить Кару и детей? Уже? Не ожидал, что разговор о бывшей начнется до пяти стаканов пива.
– Хорошая жена предложила бы пойти на кастинг «Американского идола»[14], – торжественно утверждаю я.
– Вот именно! Я охренеть как рад, что от нее избавился! Кара меня подавляла. – Но он начинает тереть глаза, и теперь я зажат между двумя парнями на грани слез.
«Отбой!» – кричит голос в моей голове.
Я за то, чтобы поддерживать приятелей, но это же праздник, черт возьми. Я развлекаюсь и уже навеселе. Я уже превысил свою квоту по грандиозным речам.
– Извините, – говорю я, делая торопливый шаг. – Мне машет Джей.
И, черт побери, я не лгу. Я коротко гляжу на небеса: «Ты это сделал?» Такая своевременность не может быть совпадением.
Я подхожу к Джейми, который тут же хлопает меня по руке и шепчет:
– Смотри.
Я слежу за его взглядом и вижу шведский стол с десертами. Там стоит Уэсли с мамой. Нет, там стоит Уэсли и обнимает свою маму.
– Как ты это устроил? – Джейми выглядит потрясенным.
– То есть?
– Как ты заставил Анджелу Уэсли приехать на свадьбу? Мои мама и сестра звонили ей месяцами. Черт, даже я пытался. – Он виновато смотрит на новоиспеченного мужа, словно боится, что Уэс услышит нас через всю лужайку. – Я звонил ей три раза и его отцу на работу. Они каждый раз бросали трубку.
– Понимаю. У меня от этого начал развиваться комплекс. Даже Кетти, моя девушка в старшей школе, столько меня не сбрасывала, а она постоянно так делала, братан.
– Кейти?
– Нет, Кетти. С двумя «т». У нее были огромные сиськи.
Джейми хихикает.
– Ну конечно. – Помолчав, он спрашивает тихим голосом: – То есть ты просто продолжал звонить?
– Каждый день после вашей помолвки. – Я морщу лоб, видя его расширившиеся глаза. – Знал, что, если на свадьбе будет хоть один человек из его семьи, он будет счастлив. Что? Это не нормально?
– Эм, нет. Не нормально.
Не успеваю я опомниться, как меня стискивают в медвежьих объятиях.
– Ты хороший друг, Блейк. Прям… лучший.
Я тяну руку и шлепаю его по заднице.
– Ты тоже, Бомба Джей.
Джейми снова смотрит на Уэса и Энг. Я замечаю, что у Уэсли слегка блестят глаза. Потрясающе. Опять мужские слезы.
– Кажется, муженька надо спасать, – с усмешкой говорит Джейми. – Если фотограф, которого наняла Джесс, снимет его слезы, Уэс надерет парню задницу.
К слову о Джесс… Где там мой ангел?
Джейми удаляется к супругу, а я еще раз оглядываю толпу, пока не нахожу Джесс. Она тоже обнимает свою маму. А затем она быстро спускается по ступеням из известняка, ведущим к садам.
Это потрясающее место. Я успел прогуляться вокруг с бабушкой Каннинг. Там через сады проходит выложенная камнем тропа и есть клевый пруд с рыбками.
Странно, что Джесс исчезает посреди банкета. Люди только начали танцевать. А ведь еще нужно бросать букет и хоккейную защиту для паха (по крайней мере, я на это надеюсь, хотя кое-кто, думаю, отказался и от этой идеи).
Опустив бокал на поднос проходящего мимо официанта, я направляюсь к каменной лестнице. Добравшись до нее, как раз успеваю заметить вспышку фиолетового всполоха у тропы.
Я перешагиваю через две ступеньки, да и мои ноги длиннее ног Джесс раза в два. К пруду я подхожу как раз в тот момент, когда Джесс валится на каменную скамью на противоположной стороне.
Это, мать твою, вечеринка или показ «Дневника памяти»?
– Уходи, – выдавливает девушка, замечая меня.
Ага, конечно. Я подхожу и сажусь рядом.
– Я сказала «уходи», – рычит она.
Стараюсь скрыть улыбку. Вот это меня как раз и заводит: женщина, которой на хрен сдался хоккеист Блейк Райли. Женщина, которая скорее меня прогонит, чем будет стараться впечатлить. Это… как глоток свежего воздуха.
Я удивлен, что вдоль тропы или у пруда нет никакого освещения. Мы сидим в тени, и выражение ее лица сложно различить. Хотя мне это и не надо. Если она плачет, уверен, что на ее лице не солнце и радуга.
– Ох, детка, почему ты плачешь? – угрюмо спрашиваю я. – Больше так не делай.
Я слышу сдавленное всхлипывание.
– Почему нет?
– Потому что мне это не нравится. Хочется ударить твоего обидчика.
– Побить мою маму ты не можешь. – Она слабо смеется.
– Это сделала Синди? – Я удивлен. Мама Джесс – милейшая дама на планете. Никогда не слышал ни единого плохого слова из ее уст.
Джесс делает длинный, судорожный вдох.
– Она сказала, что гордится мной.
Я ахаю.
– Хватило же наглости!
Мой ангел даже не пытается улыбнуться. Шутки не помогают? Видимо, все совсем плохо.
– Она сказала, что я организовала лучшую свадьбу, на которой она только была, – шепчет Джесс.
– Опять же, не вижу никакой проблемы.
– Ты не понимаешь. – Она энергично качает головой, и прядь волос выпадает из высокой прически на глаза.
Я заправляю ее за ухо, и девушка меня не останавливает. Да, все хреново, если она разрешает до себя дотронуться. В последнее время она злилась, даже когда я просто улыбался. Не знаю почему. Я же перевернул весной весь ее мир. Мы оба это знаем.
– Это нечасто происходит, – продолжает она. – Я не тот человек, который получает от семьи много комплиментов. Наоборот, во всем лажаю. Тамми суперумная и отклонила миллион стипендий. Скотт мечтал стать копом с пяти лет. Джейми влюбился в спорт, как только начал им заниматься. Я же даже не знаю, в скольких профессиях попробовала себя и облажалась.
– В этом ты не облажалась. – Я указываю рукой по направлению к месту вечеринки.
– Не облажалась. – Она закусывает губу.
Я хочу быть тем, кто кусает эту губу. В марте я осуществил это желание. Впрочем, меня она тоже кусала, причем и за другие части тела.
Боже, одного раза с ней мне точно не хватило. Я не был монахом все эти четыре месяца с тех пор, как мы переспали, но это не означает, что я не думал о Джесс.
Даже наоборот, я думаю о ней слишком много. Обычно, когда обхватываю ладонью свой член. Она, наверное, дала бы пощечину, если бы узнала.
– Но я вот-вот это сделаю, – говорит она.
Я хмурюсь.
– Ты вот-вот облажаешься?
– Типа того. То есть… Мама стояла и говорила, как она мой гордится. Я же могла думать только о том, как, черт возьми, разочарую их тем, что… – Она замолкает.
Форсберг, похоже, тоже. Он ходит с кислой рожей с тех самых пор, как главный менеджер сообщил ему плохие новости. Это, черт возьми, почти кощунство. Форсберг – один из тех игроков, которых продают из команды в команду каждые несколько сезонов, и его от этого тошнит.
Будет странно играть в этом сезоне без него на моей линии. Торонто обменяло Уилла Форсберга, настоящего ветерана, на Уилла О’Коннора, выпендрежника, который зол на весь мир. Похоже, жизнь всегда себя уравновешивает.
Вот только О’Коннор за последние два года успел поиграть в трех командах. Слышал сплетни, что он не может держать рот и ширинку на замке. Видимо, кто-то сверху решил, что пригласить его в наш город будет хорошей идеей.
– У меня была тут жизнь, – бормочет Форсберг.
Он вот-вот расплачется. Я не знаю, что делать в такие моменты. Особенно если расстроен мужчина.
К счастью, на нас натыкается Эриксон, спасая меня от необходимости придумывать какие-то шутки, чтобы развеселить Форсберга.
– Как вам? – спрашивает он, кивая на сцену. – Дал там жару, да?
Я усердно киваю.
– Тебе надо бросать работу, чувак. Вот прям сейчас.
Он тоже кивает.
– А Кара всегда утверждала, что я не могу петь! Говорил же, что она чокнутая! Близнецы обожают мои песни!
О нет. Он что, решил вспомнить Кару и детей? Уже? Не ожидал, что разговор о бывшей начнется до пяти стаканов пива.
– Хорошая жена предложила бы пойти на кастинг «Американского идола»[14], – торжественно утверждаю я.
– Вот именно! Я охренеть как рад, что от нее избавился! Кара меня подавляла. – Но он начинает тереть глаза, и теперь я зажат между двумя парнями на грани слез.
«Отбой!» – кричит голос в моей голове.
Я за то, чтобы поддерживать приятелей, но это же праздник, черт возьми. Я развлекаюсь и уже навеселе. Я уже превысил свою квоту по грандиозным речам.
– Извините, – говорю я, делая торопливый шаг. – Мне машет Джей.
И, черт побери, я не лгу. Я коротко гляжу на небеса: «Ты это сделал?» Такая своевременность не может быть совпадением.
Я подхожу к Джейми, который тут же хлопает меня по руке и шепчет:
– Смотри.
Я слежу за его взглядом и вижу шведский стол с десертами. Там стоит Уэсли с мамой. Нет, там стоит Уэсли и обнимает свою маму.
– Как ты это устроил? – Джейми выглядит потрясенным.
– То есть?
– Как ты заставил Анджелу Уэсли приехать на свадьбу? Мои мама и сестра звонили ей месяцами. Черт, даже я пытался. – Он виновато смотрит на новоиспеченного мужа, словно боится, что Уэс услышит нас через всю лужайку. – Я звонил ей три раза и его отцу на работу. Они каждый раз бросали трубку.
– Понимаю. У меня от этого начал развиваться комплекс. Даже Кетти, моя девушка в старшей школе, столько меня не сбрасывала, а она постоянно так делала, братан.
– Кейти?
– Нет, Кетти. С двумя «т». У нее были огромные сиськи.
Джейми хихикает.
– Ну конечно. – Помолчав, он спрашивает тихим голосом: – То есть ты просто продолжал звонить?
– Каждый день после вашей помолвки. – Я морщу лоб, видя его расширившиеся глаза. – Знал, что, если на свадьбе будет хоть один человек из его семьи, он будет счастлив. Что? Это не нормально?
– Эм, нет. Не нормально.
Не успеваю я опомниться, как меня стискивают в медвежьих объятиях.
– Ты хороший друг, Блейк. Прям… лучший.
Я тяну руку и шлепаю его по заднице.
– Ты тоже, Бомба Джей.
Джейми снова смотрит на Уэса и Энг. Я замечаю, что у Уэсли слегка блестят глаза. Потрясающе. Опять мужские слезы.
– Кажется, муженька надо спасать, – с усмешкой говорит Джейми. – Если фотограф, которого наняла Джесс, снимет его слезы, Уэс надерет парню задницу.
К слову о Джесс… Где там мой ангел?
Джейми удаляется к супругу, а я еще раз оглядываю толпу, пока не нахожу Джесс. Она тоже обнимает свою маму. А затем она быстро спускается по ступеням из известняка, ведущим к садам.
Это потрясающее место. Я успел прогуляться вокруг с бабушкой Каннинг. Там через сады проходит выложенная камнем тропа и есть клевый пруд с рыбками.
Странно, что Джесс исчезает посреди банкета. Люди только начали танцевать. А ведь еще нужно бросать букет и хоккейную защиту для паха (по крайней мере, я на это надеюсь, хотя кое-кто, думаю, отказался и от этой идеи).
Опустив бокал на поднос проходящего мимо официанта, я направляюсь к каменной лестнице. Добравшись до нее, как раз успеваю заметить вспышку фиолетового всполоха у тропы.
Я перешагиваю через две ступеньки, да и мои ноги длиннее ног Джесс раза в два. К пруду я подхожу как раз в тот момент, когда Джесс валится на каменную скамью на противоположной стороне.
Это, мать твою, вечеринка или показ «Дневника памяти»?
– Уходи, – выдавливает девушка, замечая меня.
Ага, конечно. Я подхожу и сажусь рядом.
– Я сказала «уходи», – рычит она.
Стараюсь скрыть улыбку. Вот это меня как раз и заводит: женщина, которой на хрен сдался хоккеист Блейк Райли. Женщина, которая скорее меня прогонит, чем будет стараться впечатлить. Это… как глоток свежего воздуха.
Я удивлен, что вдоль тропы или у пруда нет никакого освещения. Мы сидим в тени, и выражение ее лица сложно различить. Хотя мне это и не надо. Если она плачет, уверен, что на ее лице не солнце и радуга.
– Ох, детка, почему ты плачешь? – угрюмо спрашиваю я. – Больше так не делай.
Я слышу сдавленное всхлипывание.
– Почему нет?
– Потому что мне это не нравится. Хочется ударить твоего обидчика.
– Побить мою маму ты не можешь. – Она слабо смеется.
– Это сделала Синди? – Я удивлен. Мама Джесс – милейшая дама на планете. Никогда не слышал ни единого плохого слова из ее уст.
Джесс делает длинный, судорожный вдох.
– Она сказала, что гордится мной.
Я ахаю.
– Хватило же наглости!
Мой ангел даже не пытается улыбнуться. Шутки не помогают? Видимо, все совсем плохо.
– Она сказала, что я организовала лучшую свадьбу, на которой она только была, – шепчет Джесс.
– Опять же, не вижу никакой проблемы.
– Ты не понимаешь. – Она энергично качает головой, и прядь волос выпадает из высокой прически на глаза.
Я заправляю ее за ухо, и девушка меня не останавливает. Да, все хреново, если она разрешает до себя дотронуться. В последнее время она злилась, даже когда я просто улыбался. Не знаю почему. Я же перевернул весной весь ее мир. Мы оба это знаем.
– Это нечасто происходит, – продолжает она. – Я не тот человек, который получает от семьи много комплиментов. Наоборот, во всем лажаю. Тамми суперумная и отклонила миллион стипендий. Скотт мечтал стать копом с пяти лет. Джейми влюбился в спорт, как только начал им заниматься. Я же даже не знаю, в скольких профессиях попробовала себя и облажалась.
– В этом ты не облажалась. – Я указываю рукой по направлению к месту вечеринки.
– Не облажалась. – Она закусывает губу.
Я хочу быть тем, кто кусает эту губу. В марте я осуществил это желание. Впрочем, меня она тоже кусала, причем и за другие части тела.
Боже, одного раза с ней мне точно не хватило. Я не был монахом все эти четыре месяца с тех пор, как мы переспали, но это не означает, что я не думал о Джесс.
Даже наоборот, я думаю о ней слишком много. Обычно, когда обхватываю ладонью свой член. Она, наверное, дала бы пощечину, если бы узнала.
– Но я вот-вот это сделаю, – говорит она.
Я хмурюсь.
– Ты вот-вот облажаешься?
– Типа того. То есть… Мама стояла и говорила, как она мой гордится. Я же могла думать только о том, как, черт возьми, разочарую их тем, что… – Она замолкает.