Холоднее войны

– Могу сказать все то же самое, – улыбнулась Амелия. Она старалась поймать взгляд Рэйчел, но та намеренно избегала зрительного контакта. Том почувствовал, что Амелии хочется поскорее убраться из кухни и найти Джозефин – с Рэйчел ей уже становилось неловко.

– Так, значит, вы тоже шпион?

Вопрос был задан довольно равнодушно и небрежно. Том ухмыльнулся:

– Не знаю. – Он посмотрел на Амелию, которая не отрывала глаз от своей чашки. – Кто я теперь?

Глава Секретной разведывательной службы была избавлена от необходимости придумывать соответствующе остроумный ответ. В кухню вошла Джозефин Уоллингер. Она чуть задержалась в дверях, как будто хотела осознать, что происходит, и Том поразился тому, как она выглядит. Вид у Джозефин был не просто усталый, а пугающий – как будто все, что натворил в жизни Пол – его любовницы, его шпионство, даже сама его смерть, – вдруг собралось вместе, чтобы окончательно ее добить.

– Вы знали, что по-турецки Bosporus означает «горло»?

– Нет, я не знала, – ответила Амелия и встала, протянув к Джозефин руки. Они обнялись.

– Спасибо, что заехали. Я так рада вас видеть, – выговорила Джозефин.

Том посмотрел на Рэйчел, стараясь угадать, знала ли она о связи своего отца с шефом. Однако выражение лица Рэйчел никак не изменилось.

– Ты, конечно, знаешь Тома?

Амелия чуть подтолкнула Джозефин к Тому. От вдовы Пола пахло слезами и кремом для лица. Он поцеловал ее в обе щеки и сказал, что тоже очень рад ее видеть. Джозефин, в свою очередь, поблагодарила его за то, что он приехал на похороны.

– О, так вы там были? – вмешалась Рэйчел. – Я вас не заметила.

Том тут же задумался, что крылось за этим замечанием. Попытка его уколоть, флирт или, собственно, то, что Рэйчел и имела в виду, – она его не видела.

Некоторое время они проговорили ни о чем. Том, Джозефин и Амелия сидели на разных креслах и диванах, которых было полно в кухне, составляющей единое пространство с гостиной. Рэйчел сновала из комнаты в комнату, но каждый раз, проходя через кухню, обязательно смотрела на Тома. Дождавшись подходящего момента, Амелия предложила Джозефин прогуляться по Еникёй. Таким образом Том получал долгожданную возможность покурить на веранде. Услышав, как стукнула дверь у него за спиной, он нисколько не удивился. Рэйчел тоже вышла на веранду, чтобы к нему присоединиться.

Второй раунд.

– Лишней не найдется?

– Конечно.

Он выкопал из кармана пачку Winston Lights, достал одну сигарету и протянул ей. Рэйчел взяла ее, а когда Том щелкнул зажигалкой, накрыла его ладонь своей, чтобы маленький огонек пламени не погас от порывистого морского ветра. Кончики ее пальцев легко коснулись тыльной стороны его руки, она затянулась и снова отстранилась от него.

– Мне все время кажется, что он вот-вот закипит.

Том не сразу понял, что она говорит о Босфоре. Наблюдение было удивительно точным. Бурлящие воды, расстилавшиеся перед ними, казалось, клокотали от ярости, вздымаясь от мощных приливов и буйных ветров.

– Вы выходите в море? И часто? Отец брал вас с собой?

– Один раз. – Она выдохнула струйку дыма. На мгновение облачко зависло перед лицом Тома, но его тут же рассеял бриз. – Мы сели на паром и поплыли на Бююкада. Вы там были?

– Никогда не был.

– Это один из островов в Мраморном море. Большей частью туда ездят туристы, летом, но там жил папин друг. Американский журналист.

Как только слуха Тома коснулось слово «американский», он тут же вспомнил о Чейтере, о Клекнере, о кроте… Как будто в его голове включили кнопку. Что же это за журналист, интересно, подумал он. Но Рэйчел сменила тему так же мгновенно, как исчезал дым от сигареты, срывавшийся с ее губ.

– А почему вы сказали, что он был хорошим специалистом в своем деле? Как понять, что один шпион лучше другого? Что, папа был лучше остальных?

Том с огромным удовольствием отвечал бы на этот вопрос целый день, поскольку именно в этой области он был настоящим экспертом, именно этот предмет изучил досконально и вообще посвятил размышлениям о нем большую часть жизни. Начал он просто.

– Хотите верьте, хотите нет – но это вопрос честности. Если человек четко видит свою цель, если он знает, чего хочет достичь, не имеет предубеждений и стремится к этому, точно исполняя свою задачу на каждом этапе, то он скорее придет к успеху, чем не придет.

Лицо Рэйчел сделалось озадаченным. Не то чтобы она не поняла, что хотел сказать Том; скорее была с ним не согласна.

– Вы сейчас говорите о жизни вообще или об искусстве шпионажа?

– И о том и о другом, – ответил Том.

– Знаете, звучит как «помоги себе сам, приятель».

Это была довольно язвительная реплика.

– Вот спасибо, – засмеялся Том.

Но то, что Рэйчел сказала дальше, застало его врасплох.

– Вы хотите сказать, что мой отец не был лжецом?

Здесь нужно было действовать очень и очень осторожно. Все правильно, он флиртует с красивой женщиной, они сидят близко друг к другу и курят на морском побережье – на берегу Геллеспонта… Но эта женщина – дочь человека, который недавно погиб. Внезапно и загадочно. И в данном случае Тому следовало позаботиться о репутации Пола Уоллингера. То, что он сейчас скажет Рэйчел о ее отце, она запомнит на всю жизнь.


– Мы все лжем, – признался он. – За время работы и мне приходилось врать. Да и ваш отец не сумел этого избежать. Да и кто бы сумел. Обман в шпионском деле – вещь совсем не уникальная. – Она снова нахмурилась, словно Том пытался соскочить с крючка, увильнуть от ответа. Он взглянул на дом, потом снова на море. – Архитекторы лгут. Капитаны кораблей лгут. Все лгут. Я имел в виду немного другое. Что мы достигаем наилучших результатов, если предстаем такими, какие мы есть. Это работает, если говорить о любых отношениях. А то, что я делаю, и то, что делал ваш отец, в конечном счете сводится к построению отношений.

Рэйчел задумалась и долго курила молча. Метрах в ста от дома прошел кеч. Том проводил его взглядом, полюбовался тугими парусами, ярко-белым кипящим следом.

– Я ненавижу шпионов, – вдруг призналась Рэйчел.

Том расхохотался, но она пристально смотрела на воду и не встречалась с ним глазами.

– Объясните почему, – попросил он. Не хотелось верить, что женщина, которая ему так сильно нравилась, чье расположение он, казалось, уже завоевал, только что намеренно оскорбила его.

– Я думаю, что эта работа что-то в папе убила. Часть его как будто иссохла. Там, внутри. Я даже начала думать, что у него буквально не хватает куска души. Можно назвать это порядочностью. Или нежностью. Или, возможно, честностью.

И Пол это знал, подумал Том, вспоминая, как много фотографий Эндрю было в доме Уоллингера в Анкаре и как сравнительно мало – Рэйчел. Пол знал, что его умная, проницательная красавица дочь видела его насквозь. Он знал, что потерял ее уважение.

– Мне очень горько это слышать, – сказал Том. – Правда, горько. И я надеюсь, что эти чувства со временем уйдут. Не думаю, что в случае с Полом все было так, как вы говорите. Он был способен на очень добрые поступки. И был достойным человеком. – Том с трудом выговаривал все эти пошлости, зная, что пытается успокоить женщину, которая давно переросла все это и которой не нужны фальшивые слова в утешение. Он решил зайти с другой стороны. – Видите ли… то, чем мы занимаемся… люди, с которыми нам приходится работать, задания, что мы обязаны выполнять… все это не проходит бесследно. Мы расплачиваемся за это. Невозможно остаться абсолютно чистым и незапятнанным. Вы понимаете? Иными словами, мы не можем не запятнать себя – близостью к миру политики, к миру государственных секретов. – Произнося это, Том понял, что в нем уже родился контраргумент. Пол Уоллингер сохранял достоинство и порядочность, только если это было в интересах Пола Уоллингера. Когда ему было выгодно проявить жестокость, он проявлял жестокость. – Как там говорил Ницше? Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем…

– Да, – нетерпеливо перебила его Рэйчел и швырнула окурок в набежавшую волну. Как будто Том был студентом-первокурсником и пытался произвести на нее впечатление дешевой философией. Он смутился и попробовал совсем по-простому.

– Что я пытаюсь сказать… мы все – это клубок противоречий. И все делаем ошибки. И эти ошибки могут так затрахать тебе мозги, что ты папу с мамой перепутаешь. Но папа с мамой у тебя в голове и без того перепутаются и затрахают тебе мозг до смерти.

Она усмехнулась. Наконец-то. Было так приятно снова увидеть сияющую, излучающую очарование улыбку Рэйчел Уоллингер. Том тоже выкинул окурок в море, но в дом они не пошли – так и остались сидеть на веранде.

– Так какие ошибки совершили вы, Том? – спросила она и дотронулась до его руки, как будто хотела привлечь особое внимание. И если бы у Тома было хоть на унцию больше самомнения, хотя бы самая слабая уверенность в том, что Рэйчел не оскорбится, он бы обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал. Но поцеловать дочь Пола Уоллингера… такого Том даже не мог себе представить. Все равно что поцеловать Амелию Левен.

– Полно, – сказал он. – И все они засекречены, и я принес присягу о неразглашении. Придется вам подождать моих мемуаров.

Рэйчел снова улыбнулась и посмотрела на юг, туда, где тянулся огромный мост, соединяющий европейскую часть Стамбула с азиатской. Ночью его освещали тысячи голубых огней, и это зрелище Том любил особенно. Ему хотелось пригласить Рэйчел в ресторан где-нибудь в Ортакёй или Мода, заказать устриц и шабли и говорить с ней часами. Он не чувствовал такого по отношению к женщине уже много лет.

– Насколько хорошо вы знаете Амелию? – вдруг поинтересовалась Рэйчел.

В ее вопросе Тому послышалось нечто вроде предупреждения – возможно, намек о том, что она знает о взаимоотношениях отца и Амелии. Он решил ответить шуткой:

– Уже настолько, что, если у нее в зубах застрянет шпинат, я скажу ей об этом не колеблясь.

На сей раз Рэйчел не улыбнулась. Она по-прежнему смотрела на юг, в сторону моста.

– Мама ей не доверяет.

– Вот как?

– Она считает, что Амелия знает больше о гибели папы, чем показывает.

Это было неожиданно. Никакой связи с любовной интригой. Только с крушением. Том изо всех сил постарался ее разубедить:

– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом. Мы все пытаемся разобраться, что же произошло на самом деле. Именно поэтому я здесь. И по той же причине Амелия и ваша мама отправились сейчас пройтись.

– Вы говорите со мной как с маленькой. Как будто я еще девочка и мне не дозволено знать взрослые секреты.

– Ну вы же сами знаете, что это не так. Никто не считает вас маленькой девочкой. А я так… меньше всех.

– Мы ведь раньше не встречались – только что познакомились. Вы меня совсем не знаете.

Ему хотелось признаться, что уж он-то встречался с ней раньше. То есть наблюдал за ней на похоронах и видел, что она сделала с букетом. Видел эту вспышку бешеной ярости в ее глазах, когда она швырнула букет о стену, как бы навсегда избавляясь от Сесилии Шандор, защищая от нее свою мать. И еще Том помнил, как потом она подошла к Эндрю, как будто хотела оградить от предательства отца и его тоже. Она вытащила открытку из букета, прежде чем Эндрю успел ее прочитать, и Том до сих пор гадал, понимала ли Рэйчел по-венгерски или просто узнала почерк.

В доме послышались голоса – Джозефин и Амелия вернулись с прогулки. Том подумал, что с удовольствием поприсутствовал бы при их беседе. Послушал бы, как Амелия деликатничает с женой Уоллингера, у которой чуть не увела мужа и которая открыто ее недолюбливает.

– Мне не очень нравится, что ты куришь, дорогая, – мягко сказала Джозефин. Смотрела она при этом на Тома – как будто бы он был ее шофером и убивал время, смоля сигареты одну за другой в ожидании хозяйки. – Во сколько у тебя сегодня это мероприятие?

– Мероприятие? – переспросила Амелия.

– Меня пригласили на вечеринку, – ответила Рэйчел.

– Какой-то коллега Пола, – любезно уточнила Джозефин. Она по-прежнему смотрела на Тома. – Возможно, вы его знаете. Американский дипломат. Райан Клекнер.





Глава 22




Том отреагировал мгновенно. Это была чистая импровизация.