Холодная рука в моей руке

– Значит, эти случаи связаны с сексом? Или, может, с привидениями? Хотите еще кофе? – добавил он, прежде чем я успел ответить.

– Спасибо, не откажусь.

– Жаль, что с нами нет Морин, – вздохнул он.

– Надеюсь, она вскоре поправится, – заметил я.

Несколько мгновений мы молчали, прихлебывая кофе.

– Вы, часом, не ясновидящий? – неожиданно осведомился он.

– Пока у меня нет оснований считать себя таковым, – усмехнулся я. – Возможно, я еще слишком молод.

Гилберт, хотя и являлся отцом четверых детей, был всего лет на шесть-семь старше меня.

– А почему вы об этом спросили? Полагаете, я все это выдумал? – осведомился я без всякого раздражения.

– В какой-то момент мне показалось, что вы способны предвидеть будущее, – пояснил Гилберт. – Все эти люди ровным счетом ничего не делают. В точности то же самое в будущем предстоит всем нам, если мы останемся такими, как сейчас. Мне показалось, вы видите вперед лет на сорок, или что-то в этом роде.

Слова его заставили меня на минуту призадуматься.

– Но они все время чем-то заняты, – возразил я. – Постоянно. Кроме выходных. Думаю, сейчас никого из них нет. Но завтра вы можете подняться и увидеть все собственными глазами.

– Не думаю, что мне хочется это увидеть. Насмотрюсь сорок лет спустя. Хотя я учился в Хэрроу, все это более чем странно.

Признаюсь, я был удивлен. И думать не думал, что Гилберт учился в Хэрроу, хотя знал песню, которую он процитировал.

– Разумеется, меня оттуда выгнали, – добавил он.

Я попытался придать своему лицу сочувственное выражение и вернулся к занимавшему меня вопросу.

– Морин наверняка что-то видела, – предположил я. – Может быть, именно поэтому у нее не выдержали нервы? На нее навалилось слишком многое.

На мгновение он устремил на меня пристальный взгляд, но ничего не сказал. Не исключено, он считает меня главным виновником нервного срыва Морин, внезапно догадался я.

Тем не менее я продолжал настаивать на том, что во всем виноваты обитатели верхних этажей.

– Как знать, много ли известно Морин? Возможно, то, что она узнала, сокрушило ее нервную систему.

– Не сомневаюсь, так оно и есть, – кивнул Гилберт. – Как я уже сказал, я полностью с вами согласен.

– Но произошло кое-что еще. Совсем не похожее на то, что творилось прежде.

– Хотите об этом поговорить?

– Полагаю, мне следует это сделать.

– Простите, что кофе закончился.

– Он был великолепен.

– Так о чем вы хотели поговорить?

Я рассказал ему о странных событиях минувшей ночи и нынешнего утра. В конце концов, я должен был кому-то об этом рассказать.

– Значит, у нас здесь завелись привидения, – изрек он, когда я смолк.

Я недоуменно вытаращил глаза.

– Вы удивлены? – пожал плечами Гилберт. – Разве вы подозреваете нечто иное?

Я продолжал на него таращиться.

– Или я неверно вас понял?

– Напротив, – покачал я головой. – Вы сразу схватили суть. Мне подобное и в голову не приходило.

– Вы не догадались, что вас посетило существо, принадлежащее к иному миру? Даже не предполагали? А мне показалось, вы намекаете именно на это.

– Как я мог намекать на то, о чем сам не догадывался, – возразил я. – Я уже говорил вам, мистер Миллар производит впечатление человека, которому многое приходится скрывать.

– За ним охотятся призраки, – кивнул Гилберт. – Я это понял.

Боюсь, голос мой глупейшим образом задрожал, когда я произнес:


– Возможно, в этом доме обитает призрак его жертвы.

Муж Морин вновь вперил в меня пристальный взгляд.

– Жертв, – поправил он. – Разве ваш приятель в зеленом костюме не употребил множественное число?

– Мистер Миллар должен все время убегать, все время пребывать в движении. Он из кожи вон лезет, пытаясь заглушить свою память. Использует любые средства. Именно поэтому он пригласил меня выпить.

– Да, как будто уже миновало сорок лет, – заметил муж Морин. – Но не позволяйте мне философствовать. Возможно, причина моей склонности к философии состоит исключительно в том, что я сам не сумел добиться большого успеха. Кстати, почему вы называете его мистер Миллар?

Я понимал, что уважительное отношение к Миллару может раздражать воспитанника Хэрроу. Но ответ, пришедший мне в голову под влиянием момента, оказался весьма удачным.

– Пытаюсь связать его с остальным миром. Ему это необходимо.

– Понятно, – кивнул муж Морин. – Я должен подумать над тем, что узнал от вас. У меня никогда не было сомнений в том, что старина Миллар – абсолютное ничтожество. Полагаю, именно по этой причине я старался держаться от него подальше. Разумеется, сейчас у нас нет возможности переехать. Знаете ли, порой материальные факторы перевешивают нематериальные. Так что простите, что не предлагаю составить вам компанию, вместе ожидая продолжения парада неведомых ужасов. – Выражение его лица несколько изменилось. – Вы ведь простите меня, правда? Начнем с того, что я не могу оставить детей одних и не могу взять их с собой.

– Что вы, я об этом и не думал, – сказал я; это было чистой правдой.

– Если вам придется с криком нестись по лестнице вниз, не задумываясь, стучите ко мне. Только погромче. Я так выматываюсь в этом паршивом магазине, что сплю, как бревно. К тому же шум может распугать призраков.

Возможно, следовало проникнуться к нему признательностью за то, что он считает меня смельчаком, однако человека лучше принимать таким, каков он в действительности. Напоследок я позволил себе проявить настойчивость.

– Понимаю, что это не мое дело, но я не советую вам долго оставаться под одной крышей с этими людьми. Конечно, если им придется покинуть этот дом, все будет иначе.

– Судя по тому, что вы рассказали, это вряд ли произойдет. Так что здесь есть причины для реальных проблем. С этим домом дела обстоят скверно, и положение более чем серьезное. Я понимаю, этот Миллар ужасно действует вам на нервы, и упрекнуть вас за это невозможно. Но приведись вам жить в таких местах, в каких жили мы с Морин после того, как меня комиссовали… Поверьте, дружище, жить среди трудящихся масс чертовски паршиво. С моей точки зрения, этот дом – настоящий оазис. Возможно, когда вы начнете подыскивать себе жилье, вы вспомните мои слова. Не возражаете, если я позову детей?

– Мне пора идти, – сказал я. – Спасибо, что выслушали.

– Можете обращаться за этим в любое время, – усмехнулся он. – Всегда готов служить жилеткой для того, кому необходимо выплакаться. Я скажу Морин, что вы заходили. Разумеется, когда она немного придет в себя.



Стоит ли говорить, что слова мужа Морин вскорости подтвердились во всей своей ужасающей правоте. Я не мог найти никакого более или менее приемлемого жилья; то, что мне предлагали, в большинстве своем было отвратительно. Забросив работу над рукописями майора Валентайна, я провел в бесплодных поисках всю следующую неделю. Возможно, этот срок кажется не таким уж долгим, но удивительно, сколько тесных, темных каморок можно обойти за шесть дней. В любом случае неделя была критическим сроком. До наступления следующих выходных я хотел обрести уверенность в том, что мне есть куда переехать.

Дела у господ Сталлабрасса, Хоскинса и Крампа, судя по всему, шли как обычно; впрочем, не могу утверждать это с уверенностью, так как бо́льшую часть дня отсутствовал дома. Вечером в четверг мистер Миллар привел к себе трех шумных девиц, и они буйствовали до тех пор, пока в окна не просочился рассвет – серый, как платье Морин.

Я понял, что выходных в этом доме мне более не выдержать. В субботу вечером, проведя целый день в утомительной беготне по адресам (некоторые квартиры можно было посмотреть только в субботу, а зачастую только в субботу между двумя и четырьмя часами дня), я отправился к матери.

– Какой сюрприз! – воскликнула она. – Я уж и не чаяла вновь тебя увидеть.



Утром в понедельник, несмотря на то что мне совершенно этого не хотелось, а мать, по обыкновению, отговаривала меня от поездки, я заглянул в дом на Бранденбургской площади и обнаружил значительные перемены.

Начнем с того, что мне пришлось отпереть входную дверь своим ключом. Прежде в «рабочие часы» она всегда была открыта; служащие господ Сталлабрасса, Хоскинса и Крампа, а также их спортивные друзья сновали туда-сюда с такой интенсивностью, что запирать дверь было бы нелепо. Это вступило бы в диссонанс со стилем жизни этой фирмы, с тем, что ныне принято называть «имидж».

Внутри царила тишина. Все двери закрыты, что тоже было непривычно. На этот раз я позволил себе подергать за несколько ручек. Двери оказались запертыми.

Сжимая в руке свою холщовую сумку, я вновь вышел на улицу, входная дверь с шумом захлопнулась у меня за спиной на своих тугих пружинах.

Необычно большая медная табличка с названием фирмы исчезла. Даже след, оставленный ею, был слабее, чем обыкновенно в таких случаях; фирма просуществовала в нашем доме значительно меньше обычного (по крайней мере, в ту пору) срока, который колебался между сорока и восьмьюдесятью днями. Внимательно осмотрев отверстия в стене, я ровным счетом ничего не обнаружил. Отойдя на несколько шагов, окинул взглядом окна дома. Все закрыты, но в этом ничего необычного не было. На этажах, занятых фирмой, я и прежде никогда не замечал открытых окон. Что касается квартиры на нижнем этаже, в это время дня она, скорее всего, пустовала, так как муж Морин находился в своем магазине, а дети – в школе (интересно, кто сейчас забирает их из школы, подумал я). Прохожие удивленно на меня оглядывались, и я, распахнув входную дверь, снова вошел в дом.

В холле у лестницы, словно ожидая меня, стояла Морин.

На ней была белая блузка, из тех, что дамы поколения моей матери называли бы «вызывающей», ярко-красная юбка и столь же красные туфли. Чулки у нее на ногах посверкивали, волосы блестели, и лицо невозможно было назвать иначе как сияющим.

– Тихо, как в гробнице, – изрекла она.

– Морин! – завопил я, сжал ее в объятиях и поцеловал. Поступить иначе в такой момент было невозможно.

– Все произошло так внезапно, – сказала она. – Очень внезапно. В течение выходных. Я была очень больна, ты, наверное, знаешь, Рой, и вдруг выздоровела. Это произошло вчера, и с тех пор я пребываю в каком-то возбуждении. Все утро бегала по магазинам, покупала вещи, которые мы не можем себе позволить, приводила в порядок волосы, и все такое. А потом просто сидела на площади и улыбалась.

Я снова ее поцеловал.

– Давно исчезла эта банда? – спросила она. – Гилберт уехал на выходные и взял с собой детей. Думал, я взаперти и опасаться нечего. Как считаешь, он о чем-нибудь догадывается?

– В субботу, когда я уезжал, фирма была еще здесь. Давай поднимемся наверх, Морин.

Мы поднимались по ступеням, держась за руки, хотя в свободной руке я нес холщовую сумку.

Оказавшись на этаже мистера Миллара, мы остановились. Просто ради интереса я повернул ручку двери, которая вела в его кабинет, розовую комнату с цветочным бордюром. На этот раз дверь отворилась.

Я попытался оттолкнуть Морин, но было уже поздно. Мистер Миллар висел посреди комнаты, так что любой вошедший его сразу увидел бы. Висел он на большом крючке, предназначенном для верхней одежды; вероятно, он, или кто-либо другой, потратил немало усилий, вбивая этот крюк в потолок или, точнее, в скрытые штукатуркой деревянные балки моей квартиры, расположенной наверху. Самое удивительное состояло в том, что, хотя в комнате не было ни ветерка, тело заметно раскачивалось, словно было сделано из папье-маше или другого столь же легковесного материала. Даже одежда выглядела невесомой, как бумага. Был ли висевший настоящим мистером Милларом? Дать ответ на этот вопрос чрезвычайно трудно.