Холодная рука в моей руке

– Ничего страшного.

– Расскажи мне о своей маленькой подружке. Серьезно тебя прошу, расскажи. Откровенно говоря, мне кажется, я отлично понимаю, какие чувства ты к ней испытывал.

Хилари колебался. Можно утверждать почти с уверенностью, если бы не отсутствие иных тем для разговора, а также каких-либо занятий и интересов, он никогда не упомянул бы имя Мэри Росситер. В течение двадцати лет после того, как она исчезла из этого мира, он не говорил о ней ни с одной живой душой, хотя в течение доброй половины этого срока думал о ней постоянно.

– Что ж, если хочешь, могу рассказать. Не думаю, что тебе, человеку стороннему, эта история покажется такой уж занятной. Но делать нам все равно совершенно нечего.

– И слава богу! – изрек Колкатт.

– Чувствую, что в качестве хозяина я обязан развлечь гостя.

– Вот и развлекай!



Итак, впервые в жизни Хилари пустился в откровенности с другим человеком, открыв ему бо́льшую часть той давней истории. Рассказал, как обаятельна и мила была Мэри Росситер; рассказал, как они вместе совершали на удивление долгие прогулки; не утаил, как во время одной из таких прогулок они обнаружили высокую обшарпанную стену, услышали пронзительный лай и вскоре увидели беспородную облезлую собаку. Хилари поведал и про обветшалый особняк в готическом стиле, в котором, согласно детским фантазиям Мэри, непременно должны были водиться призраки. Он упомянул даже, что они с Мэри рисовали вместе карты, причем не только карту графства Суррей, но и карты Волшебной страны, Страны великанов и Страны теней.

– Неплохая подготовка к армейской службе, – усмехнулся Колкатт.

Единственным, о чем не упомянул Хилари, был тощий, возможно голый мужчина, которого он видел на углу стены. Увлеченный повествованием, он, дойдя до этого момента, уже собирался рассказать про странного человека, глядевшего им вслед; и все же, сам не зная почему, счел за благо умолчать.

– Какие все-таки мерзкие твари эти собаки! – воскликнул Колкатт. – Я бы запретил их держать. Особенно в городах. Мало того что опасны, они еще загадили все тротуары. Я считаю, если человек держит здоровенную злую собаку, у него проблемы с потенцией.

– Ты в жизни не видел такой отвратительной собаки, – заметил Хилари. – Я в этом уверен.

– Я ненавижу всех собак без исключения! – подытожил Колкатт. – Они разносят заразу.

– В случае с собакой, о которой идет речь, это еще наименьшее зло, – вздохнул Хилари и рассказал о том, что случилось после той памятной прогулки – по крайней мере о том, что было ему известно.

– Господи боже! – только и мог сказать Колкатт, выслушав его.

– Я думаю, это была так называемая бешеная собака.

– Но теперь бешеные собаки встречаются редко. Да и во времена твоего детства их было немного. Кстати, как поступили с этой тварью? Пристрелили, я надеюсь?

– Понятия не имею.

– Но ее должны были пристрелить, так ведь? Невозможно допустить, чтобы бешеная собака разгуливала на свободе.

– Ну, наверное пристрелили. Не знаю. От меня вообще скрывали все, что произошло.

– Господи боже, эту мерзкую тварь нельзя было оставлять в живых. После того что она натворила.

– Я почти уверен, что ее пристрелили.

Повисла пауза, во время которой Колкатт погрузился в свои мысли, а Хилари – в свои воспоминания, которые давно уже поблекли в тайниках его сознания.

– В жизни не слыхал такой жуткой истории! – наконец нарушил молчание Колкатт. – Я вот что подумал: а что, если нам с тобой посетить, так сказать, место преступления? Или для тебя это слишком тяжело?

– Да нет. Вот только не знаю, смогу ли я отыскать это место, – пожал плечами Хилари. – С тех пор я ни разу там не был.

– Понятно, – кивнул Колкатт, которому подобная мысль не приходила в голову. – Неужели ни разу? – добавил он мгновение спустя.

– Ни разу, – подтвердил Хилари. – В конце концов, я и дома-то бываю не часто.

– На чьей машине поедем?

– Насколько я помню, рельеф там такой, что нам лучше идти пешком. Скорее всего, сейчас там повсюду дома-фургоны и коттеджи.



В значительной степени это предположение отвечало истине. Вне всякого сомнения, было бы ошибочно предполагать, что муниципальные власти, официальные органы или же попечители, ответственные за сохранность общественного достояния, каковым является природное пространство, могли допустить значительное уменьшение его территории или же иные посягательства на его неприкосновенность; но если прежде охраняемые участки земли постепенно превращались в пастбища и зарастали лесом, ныне их, как правило, со всех сторон окружает плотное кольцо новых домов. Благодаря этим просторным, роскошным домам дикая пустошь, которую Хилари помнил с детства, превратилась в подобие общественного парка, довольно, впрочем, жалкого, со множеством пешеходных дорожек, которые никуда не вели и, следовательно, не служили никакой цели. Хилари и Колкатт долго бродили в этой печальной местности, озираясь по сторонам.

– Этот дом должен быть где-то здесь, – твердил Хилари. – Несомненно, на этой стороне.

– Надо признать, все так изменилось, что мы вряд ли найдем что-нибудь без сравнительных карт, – признал он некоторое время спустя. – Все эти новые особняки появились здесь лет десять-двенадцать назад, никак не раньше.

Надо сказать, особняки были выдержаны в самых разных стилях: от котсвольда до марокканского, от Эрнста Джорджа до Фрэнка Ллойда Райта. Некоторые владельцы, судя по всему, ценили уединение; однако, судя по открытой планировке большинства домов, хозяева их стремились к добрососедским отношениям. Несмотря на явные внешние различия, над домами веяла некая общая атмосфера, что даже усиливало общее гнетущее впечатление.

– Похоже, тот дом снесли, – вздохнул Хилари. – И на его месте выстроили новый. Чему тут удивляться, он ведь и тогда был почти развалиной.

К домам, стоявшим чуть в стороне, вела ухабистая дорога, скорее всего, не находившаяся в ведении местных властей. Она обеспечивала хозяевам определенную, хотя и ненадежную, свободу автомобильного передвижения.


Один из самых больших особняков был выдержан в голливудском стиле: это было безвкусное сооружение с ярко раскрашенной фаянсовой крышей и множеством металлических декоративных деталей, явно массового производства, но при этом чрезвычайно дорогих. К главному входу вела открытая лестница, выложенная красными плитками. Дом окружала стена, выкрашенная белой краской. Друзья, остановившись, уставились на литые железные ворота, которые сразу пробудили у Хилари воспоминания.

– Этот дом – словно карикатура на тот, о котором я рассказывал, – заметил Хилари. – Намного больше, чем тот, и намного претенциознее. Но все же…

Все окна дома были закрыты ставнями, нигде не видно ни одной живой души. В соседних домах тоже царила тишина, на дороге – ни машин, ни пешеходов. Хилари и Колкатт продолжали смотреть сквозь прутья ворот, затейливых, но банальных.

Из-за угла дома, слева, появился в полном молчании огромный облезлый желтый пес. Тишина стояла такая, что они слышали, как когти на огромных лапах собаки стучат по каменным плиткам двора.

Хилари не проронил ни слова до тех пор, пока собака, прежде двигавшаяся в сторону ворот, не повернулась и, демонстрируя полное равнодушие к незнакомым людям, не растянулась на правом боку.

Лишь тогда Хилари выдавил:

– Пугало, это тот же самый пес.

Надо сказать, близкие друзья иногда называли Колкатта Пугалом; прозвище возникло вследствие некоего эпизода, имевшего место на заре его военной карьеры.

Колкатт ответил не сразу.

– Вздор, Хилари, – наконец произнес он. – Собаки не живут по двадцать лет.

Однако в голосе его не звучало ни малейшей уверенности.

– Этот пес прожил.

Собака разразилась лаем, переходящим порой в устрашающее рычание; при этом она, как и в первый раз, не делала никаких попыток подбежать к воротам и добраться до чужаков. Если тот факт, что собака, судя по всему, несколько минут назад не заметила стоявших у ворот людей, можно было отнести на счет ее старческой расслабленности, нынешний ее лай отнюдь не свидетельствовал о немощи, напротив, в нем звучала неукротимая, яростная агрессия. То, что собака при этом не двигалась, тоже никак нельзя было счесть признаком бессилия; у нее явно имелись на то свои важные причины. Тщательно выбрав себе место, пес застыл на нем бесформенным желтым изваянием, подобный китайскому демону.

– Именно так он вел себя и прежде, – крикнул Хилари, перекрывая лай. – Замер на месте и не двигался.

– Его вряд ли можно назвать замершим, – крикнул в ответ Колкатт.

Собака явно внушала ему отвращение; тем не менее от его внимания не ускользнуло, что Хилари, бледный как смерть, судорожно цепляется за прутья ворот. Наконец Колкатт, оторвав взгляд от собаки, посмотрел в сторону дома.

– В верхнем окне торчит какая-то девка, – крикнул он. – Пожалуй, нам пора сматываться.

Прежде чем Хилари успел ответить, что, учитывая оглушительный собачий лай, было довольно затруднительно, события приняли новый поворот. Стеклянная входная дверь распахнулась, и из дома вышла женщина.

Возможно, она хотела успокоить собаку и принести свои извинения, возможно, напротив, поддержать собачью агрессию по отношению к чужакам: для Хилари это не имело абсолютно никакого значения. Женщина была примерно такого же возраста, что и он сам, и он прекрасно знал, кто она такая. Перед ним была взрослая Мэри Росситер, двадцать лет назад до смерти искусанная собакой. Возможно, та собака была бешеной, возможно, ее застрелили; несомненно, то была совершенно необычная собака, и именно она лаяла сейчас во дворе.

Хилари был близок к тому, чтобы потерять сознание, однако устоял на ногах.

– Идем отсюда прочь, если ты не возражаешь, – бросил он.

Оторвав взгляд от женщины, он, не дожидаясь, пока Колкатт последует за ним, поспешно двинулся прочь. И вновь все произошло в точности так, как в прошлый раз: двадцать лет спустя Хилари повел себя, как маленький мальчик.

Вместо того чтобы пойти по неровной дороге вдоль домов, он углубился в заросли хилого общественного парка. Колкатту, как это ни абсурдно, пришлось перейти на бег, чтобы его нагнать.

Хилари не мог не заметить, что собака смолкла. Возможно, он отошел слишком далеко и лай уже не достигал его ушей, но подобное объяснение казалось не слишком убедительным. Оглушительные звуки, производимые собакой, наверняка разносились на несколько миль вокруг.

Тем не менее Хилари, как и в прошлый раз, довольно быстро удалось взять себя в руки. Он даже смог рассказать о сделанном им открытии – или, как он предпочел назвать это в разговоре с Колкаттом, о догадке.

– Поверишь ли, я еле ноги оттуда унес, – сказал Колкатт, выслушав его.

– Знаю, то была Мэри, – твердил Хилари. – Это она.

Некоторое время они в полном молчании брели по неровной изъезженной дороге.

Потом Колкатт заговорил вновь. Ему не терпелось поделиться одним своим наблюдением, а Хилари, судя по всему, совершенно успокоился.

– Помнишь, как мы потешались над названиями этих вилл? Сэмиджейн, Пасадена, «Счастливые часы» и прочие образчики изысканного стиля. Знаешь, как называется дом, где обитает милый песик?

– Нет, – покачал головой Хилари.

– Ты не поверишь. Надпись над воротами гласила «Мэриленд».





Встречи с мистером Милларом




Прежде чем будет слишком поздно, я должен изложить события в точности так, как их запомнил.