Хочешь умереть? Спроси меня, как
Часть 23 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— К тому же после Пэйн-Стасиса и вашей живодёрни мы должны были вернуться домой. А отсюда куда и как? Непонятно.
— После того, что сделали с нашими ногами, я уже понимаю, что это точка невозврата.
Женщины замолчали. Кто-то из них затянул тонким, нежным голосом красивую мелодию.
— Ой, я где-то слышала эту песню, — сказала одна из девушек. — Дженни, у тебя такой чудный голос… Может, споёшь нам?
— Да настроения что-то нет…
— Да у нас у всех его нет… Ну, пожалуйста…
— Просим, Дженни.
— Ладно. Но пусть Мария потом тоже споёт. Хорошо?
— Да, договорились.
На несколько секунд над озером воцарилась тишина, а затем чистый, серебристый, немного вибрирующий голосок начал выводить:
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь без ропота отдам.
Я ваш, пока душа жива,
Зеленые рукава!
За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
Твоим зеленым рукавам…
Я для тебя дышал и жил,
Тебе по капле отдал кровь,
Свою я душу заложил,
Чтоб заслужить твою любовь.
Твоим зеленым рукавам…
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз
Для каждой из серег твоих.
Твоим зеленым рукавам… *)
— Я плохо поняла смысл, если честно. Это какой-то вымерший язык, наверное?
— Да. Эта песня, как и большинство, которые мы знаем, ещё с Праматери-Земли осталась. Мне её мама пела, а ей — бабушка. Бабушка на этом языке говорить умела, она в колонии первой Экспансии жила, которая называлась Гринлэнд. Там все тот язык помнили.
— Мария…
— Что?
— Твоя очередь.
Запела другая девушка. Голос её звучал немного ниже, казался чуть более печальным, но был таким же чистым и нежным:
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына,
Головой склоняясь до самого тына.
А через дорогу за рекой широкой
Так же одиноко дуб стоит высокий.
Так же одиноко дуб стоит высокий.
Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Тонкими ветвями я б к нему прижалась,
И с его листами день и ночь шепталась.
И с его листами день и ночь шепталась.
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать судьба такая век одной качаться,
Знать судьба такая век одной качаться.
— Сложно понять, девочки, смысл этих песен. И я у мамы допытывалась, хорошо хоть тоже бабушка что-то смогла разъяснить.
— Да ладно, что тут непонятного. Простейшие метафоры.
— Как говоришь? «Метафоры»? Знать бы ещё, что это такое. Объяснишь, может быть?
Громкий плеск вдруг послышался издали, будто в воду бросили тяжёлый куль. Затем раздались ритмичные удары по воде, словно кто-то быстро бил по озеру вёслами.
— Девочки! Прячемся! Демонюга плывет!
— Вам-то что прятаться! Вы уже и так порченые. Натали надо спасать, пока не поздно!
— У этого гада нюх на нетронутых, всё равно он её найдёт… Линдси вон пряталась в корягах, так ведь вытащил, даже руку вывихнул…
Возле дерева началась паника. Какой-то крупный силуэт выскочил из воды, вцепился в нависшую над водой ветку, быстро перебрал по ней руками и ринулся обратно в воду, подняв тучу брызг. Дико завизжала одна из девушек. А через несколько секунд Электра увидела, как прямо на неё плывут две фигуры, при этом одна, более крупная, широкими гребками перемещает не только себя, но и другую — поменьше, серебристо-светлую, мерцающую матовой кожей в сверкающих лунным светом каплях. Крупный человек (или кто это был) с рычащим дыханием выбрался на берег в пяти шагах слева от притаившейся Электры и выволок на песок кричащую и стонущую женщину. Бросил навзничь, так, что её нижняя часть от бёдер осталась в воде. Сам же нацелился навалиться сверху с понятными целями — Фламенко не сомневалась в том, что сейчас увидит.
Вот только люди ли это были? Тот, кого она приняла за мужчину, казался похожим то ли на огромного тритона, то ли на саламандру. Тёмная блестящая кожа, вытянутая голова, совершенно нечеловеческая. Пальцы рук, узловатые и непропорционально длинные, крепко держали женщину — у той, по крайней мере, с руками всё было в порядке. Так же как с головой и торсом.
Женщина билась и отчаянно кричала «нет! нет!», пока страшный мутант (или кто это ещё мог быть?), громко чмокая, пристраивался над нею, привставая на узловатые колени и направляя книзу приличных размеров — сантиметров двадцати в длину — половой член. Странным казалось, что женщина, извиваясь верхней частью тела и пытаясь освободить руки, никак не действовала ногами. Хотя мутант-насильник даже не старался прижать их к песку. Когда он ввёл член в лежащую под ним женщину, та вскрикнула громко и протяжно, после чего всё-таки попыталась приподнять ноги, притом обе одновременно. Ноги ли это были?
Потрясённая Электра протёрла глаза и ущипнула себя за ладонь. Это, наверное, кошмар? Может быть, лесная тварь, укусившая её на просеке, была ядовитой, и теперь девушка грезит наяву или находится во власти галлюцинаций… У насилуемой женщины не было ног. Вместо них она судорожно подбрасывала хвост, шлёпая им по воде — толстый, блестящий и оканчивающийся раздвоенным плавником. Крики женщины — злые, протестующие — постепенно перешли в ритмичные стоны, пока тот, кто был сверху, так же ритмично взрыкивал, погружая член в странное тело. Как часто водится не только среди мутантов, насилуемая скоро смирилась со своей участью и попыталась расслабиться, насколько это возможно. Чудовищный рыбий хвост уже не поднимал брызг на мелководье, более того — бёдра странной женщины начали даже слегка подаваться навстречу движениям мутанта. Который минут через шесть-семь кончил, издал глухое удовлетворённое мурлыканье и тут же поднялся и ринулся в озеро. Несколько шумных гребков — и над водой повисла мёртвая тишина. Только лежащая рядом женщина с рыбьим хвостом громко дышала, с брезгливым видом обтирая ладонями плечи и груди.
Потом она повернула голову вправо и с глубочайшим удивлением спросила Электру, которая, потеряв всякую осторожность, приподнялась, чтобы лучше разглядеть лежащее на берегу существо:
— Ты кто?
=============================================
*) «Зелёные рукава», британская народная песня. Перевод С. Маршака.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дверь ожидаемо оказалась запертой. Окон в помещении не было, по крайней мере, традиционных, видимых изнутри и — главное — способных открываться. Карина проверила несколько мест в стене, где могло прятаться оборудование, ведающее контуром помещения, но ничего не добилась. Даже примитивного срабатывания сигнализации.
Оставался древний, как сама цивилизация, приёмчик. Главное — найти подходящее сырьё. В результате прочёсывания шкафов и тумбочек, набитых понятными и не очень предметами, чаще всего — сугубо медицинского предназначения, Травиц нашла длинный моток бинтовой ленты, по всей видимости, негорючей, но с явными впитывающими свойствами; гладкую и плоскую палочку неизвестного предназначения; бутылочку жидкости с характерным запахом — медицинский спирт, который, как болтали врачи, имеет историю более долгую, чем сама медицина. Теперь осталось достать из кармана шорт зажигалку, украденную у Аллии во время выхода из ракеты, и поджечь получившийся факел.
Спирт загорелся весело и горячо, но почти бездымно. Карина без разбора подносила к пламени разные предметы, когда наконец какой-то пластиковый корпус вдруг затрещал, вспыхнул и стал выбрасывать клубы чёрно-серого дыма — едкого и зловонного. На пол начали падать горящие капли — Травиц еле успела убрать колени. Наконец замаскированный под какой-то панелью датчик сработал, послышались частые звуки зуммера, и через пару минут дверь открылась, и в изолятор влетел молодой медик с выражением испуга на бледном лице. Наверное, подобное ещё ни разу не происходило на его памяти.
Как никогда и не случалось того, что в течение нескольких секунд он был хорошенько ударен по голове, свален на пол и надёжно связан бинтовыми лентами и жгутами.
— Какого чёрта? — резонно поинтересовался он у Карины, когда его зрение сфокусировалось, а голова перестала болеть после приёма таблетки, предложенной ему женщиной, поступившей с ним так неожиданно и, в общем-то, довольно неблагодарно. Медик не предполагал такой прыти от пациента, у которого лишь два часа назад из живота был извлечён приличных размеров острый предмет.
— Меня интересуют три вещи, — произнесла Травиц, сидя на столе и поглядывая на медика сверху вниз. — Первая: на каком основании меня лишили свободы? Вторая: где мои друзья, которые прибыли вместе со мной? И третья: как мне найти вот эту женщину?
— После того, что сделали с нашими ногами, я уже понимаю, что это точка невозврата.
Женщины замолчали. Кто-то из них затянул тонким, нежным голосом красивую мелодию.
— Ой, я где-то слышала эту песню, — сказала одна из девушек. — Дженни, у тебя такой чудный голос… Может, споёшь нам?
— Да настроения что-то нет…
— Да у нас у всех его нет… Ну, пожалуйста…
— Просим, Дженни.
— Ладно. Но пусть Мария потом тоже споёт. Хорошо?
— Да, договорились.
На несколько секунд над озером воцарилась тишина, а затем чистый, серебристый, немного вибрирующий голосок начал выводить:
Твоим зеленым рукавам
Я жизнь без ропота отдам.
Я ваш, пока душа жива,
Зеленые рукава!
За что, за что, моя любовь,
За что меня сгубила ты?
Неужто не припомнишь вновь
Того, кого забыла ты?
Твоим зеленым рукавам…
Я для тебя дышал и жил,
Тебе по капле отдал кровь,
Свою я душу заложил,
Чтоб заслужить твою любовь.
Твоим зеленым рукавам…
Я наряжал тебя в атлас
От головы до ног твоих,
Купил сверкающий алмаз
Для каждой из серег твоих.
Твоим зеленым рукавам… *)
— Я плохо поняла смысл, если честно. Это какой-то вымерший язык, наверное?
— Да. Эта песня, как и большинство, которые мы знаем, ещё с Праматери-Земли осталась. Мне её мама пела, а ей — бабушка. Бабушка на этом языке говорить умела, она в колонии первой Экспансии жила, которая называлась Гринлэнд. Там все тот язык помнили.
— Мария…
— Что?
— Твоя очередь.
Запела другая девушка. Голос её звучал немного ниже, казался чуть более печальным, но был таким же чистым и нежным:
Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
Головой склоняясь до самого тына,
Головой склоняясь до самого тына.
А через дорогу за рекой широкой
Так же одиноко дуб стоит высокий.
Так же одиноко дуб стоит высокий.
Как бы мне, рябине, к дубу перебраться,
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Я б тогда не стала гнуться и качаться.
Тонкими ветвями я б к нему прижалась,
И с его листами день и ночь шепталась.
И с его листами день и ночь шепталась.
Но нельзя рябине к дубу перебраться,
Знать судьба такая век одной качаться,
Знать судьба такая век одной качаться.
— Сложно понять, девочки, смысл этих песен. И я у мамы допытывалась, хорошо хоть тоже бабушка что-то смогла разъяснить.
— Да ладно, что тут непонятного. Простейшие метафоры.
— Как говоришь? «Метафоры»? Знать бы ещё, что это такое. Объяснишь, может быть?
Громкий плеск вдруг послышался издали, будто в воду бросили тяжёлый куль. Затем раздались ритмичные удары по воде, словно кто-то быстро бил по озеру вёслами.
— Девочки! Прячемся! Демонюга плывет!
— Вам-то что прятаться! Вы уже и так порченые. Натали надо спасать, пока не поздно!
— У этого гада нюх на нетронутых, всё равно он её найдёт… Линдси вон пряталась в корягах, так ведь вытащил, даже руку вывихнул…
Возле дерева началась паника. Какой-то крупный силуэт выскочил из воды, вцепился в нависшую над водой ветку, быстро перебрал по ней руками и ринулся обратно в воду, подняв тучу брызг. Дико завизжала одна из девушек. А через несколько секунд Электра увидела, как прямо на неё плывут две фигуры, при этом одна, более крупная, широкими гребками перемещает не только себя, но и другую — поменьше, серебристо-светлую, мерцающую матовой кожей в сверкающих лунным светом каплях. Крупный человек (или кто это был) с рычащим дыханием выбрался на берег в пяти шагах слева от притаившейся Электры и выволок на песок кричащую и стонущую женщину. Бросил навзничь, так, что её нижняя часть от бёдер осталась в воде. Сам же нацелился навалиться сверху с понятными целями — Фламенко не сомневалась в том, что сейчас увидит.
Вот только люди ли это были? Тот, кого она приняла за мужчину, казался похожим то ли на огромного тритона, то ли на саламандру. Тёмная блестящая кожа, вытянутая голова, совершенно нечеловеческая. Пальцы рук, узловатые и непропорционально длинные, крепко держали женщину — у той, по крайней мере, с руками всё было в порядке. Так же как с головой и торсом.
Женщина билась и отчаянно кричала «нет! нет!», пока страшный мутант (или кто это ещё мог быть?), громко чмокая, пристраивался над нею, привставая на узловатые колени и направляя книзу приличных размеров — сантиметров двадцати в длину — половой член. Странным казалось, что женщина, извиваясь верхней частью тела и пытаясь освободить руки, никак не действовала ногами. Хотя мутант-насильник даже не старался прижать их к песку. Когда он ввёл член в лежащую под ним женщину, та вскрикнула громко и протяжно, после чего всё-таки попыталась приподнять ноги, притом обе одновременно. Ноги ли это были?
Потрясённая Электра протёрла глаза и ущипнула себя за ладонь. Это, наверное, кошмар? Может быть, лесная тварь, укусившая её на просеке, была ядовитой, и теперь девушка грезит наяву или находится во власти галлюцинаций… У насилуемой женщины не было ног. Вместо них она судорожно подбрасывала хвост, шлёпая им по воде — толстый, блестящий и оканчивающийся раздвоенным плавником. Крики женщины — злые, протестующие — постепенно перешли в ритмичные стоны, пока тот, кто был сверху, так же ритмично взрыкивал, погружая член в странное тело. Как часто водится не только среди мутантов, насилуемая скоро смирилась со своей участью и попыталась расслабиться, насколько это возможно. Чудовищный рыбий хвост уже не поднимал брызг на мелководье, более того — бёдра странной женщины начали даже слегка подаваться навстречу движениям мутанта. Который минут через шесть-семь кончил, издал глухое удовлетворённое мурлыканье и тут же поднялся и ринулся в озеро. Несколько шумных гребков — и над водой повисла мёртвая тишина. Только лежащая рядом женщина с рыбьим хвостом громко дышала, с брезгливым видом обтирая ладонями плечи и груди.
Потом она повернула голову вправо и с глубочайшим удивлением спросила Электру, которая, потеряв всякую осторожность, приподнялась, чтобы лучше разглядеть лежащее на берегу существо:
— Ты кто?
=============================================
*) «Зелёные рукава», британская народная песня. Перевод С. Маршака.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Дверь ожидаемо оказалась запертой. Окон в помещении не было, по крайней мере, традиционных, видимых изнутри и — главное — способных открываться. Карина проверила несколько мест в стене, где могло прятаться оборудование, ведающее контуром помещения, но ничего не добилась. Даже примитивного срабатывания сигнализации.
Оставался древний, как сама цивилизация, приёмчик. Главное — найти подходящее сырьё. В результате прочёсывания шкафов и тумбочек, набитых понятными и не очень предметами, чаще всего — сугубо медицинского предназначения, Травиц нашла длинный моток бинтовой ленты, по всей видимости, негорючей, но с явными впитывающими свойствами; гладкую и плоскую палочку неизвестного предназначения; бутылочку жидкости с характерным запахом — медицинский спирт, который, как болтали врачи, имеет историю более долгую, чем сама медицина. Теперь осталось достать из кармана шорт зажигалку, украденную у Аллии во время выхода из ракеты, и поджечь получившийся факел.
Спирт загорелся весело и горячо, но почти бездымно. Карина без разбора подносила к пламени разные предметы, когда наконец какой-то пластиковый корпус вдруг затрещал, вспыхнул и стал выбрасывать клубы чёрно-серого дыма — едкого и зловонного. На пол начали падать горящие капли — Травиц еле успела убрать колени. Наконец замаскированный под какой-то панелью датчик сработал, послышались частые звуки зуммера, и через пару минут дверь открылась, и в изолятор влетел молодой медик с выражением испуга на бледном лице. Наверное, подобное ещё ни разу не происходило на его памяти.
Как никогда и не случалось того, что в течение нескольких секунд он был хорошенько ударен по голове, свален на пол и надёжно связан бинтовыми лентами и жгутами.
— Какого чёрта? — резонно поинтересовался он у Карины, когда его зрение сфокусировалось, а голова перестала болеть после приёма таблетки, предложенной ему женщиной, поступившей с ним так неожиданно и, в общем-то, довольно неблагодарно. Медик не предполагал такой прыти от пациента, у которого лишь два часа назад из живота был извлечён приличных размеров острый предмет.
— Меня интересуют три вещи, — произнесла Травиц, сидя на столе и поглядывая на медика сверху вниз. — Первая: на каком основании меня лишили свободы? Вторая: где мои друзья, которые прибыли вместе со мной? И третья: как мне найти вот эту женщину?