Харроу из Девятого дома

Харроу снова прислушалась к словам рыцаря, которая с интересом спрашивала:

– …Кофе уже пробовала?

Честно говоря, кофе болтался где-то в самом низу списка приоритетов Харроу. Но, подавленная энтузиазмом лейтенанта Шатур, она только холодно ответила:

– Нет.

Лицо девочки странно дернулось, как будто она очень старалась не рассмеяться.

– Дома ничего подобного не попробуешь. Там дополнительные стимуляторы и всякое… кислоты там, чтобы в космосе было легче. Адаптивные био… Исаак, как они называются?

Он прищурил и без того узкие глаза, вздохнул и подсказал:

– Адаптивные биостимуляторы обратного захвата.

– А мы их как зовем?

– АБОЗ.

– А, точно! Из-за них кофе на вкус странный, но если приготовить как следует, со специями всякими, будет вкусно! Когорта не способна функционировать без кофейных адептов! Мы хотели сходить в столовую на этой палубе, потому что у них тут новая звезда АБОЗа!

Харрохак обнаружила, что стоит в самом начале очереди и смотрит, видимо, на звезду АБОЗа. Тогда она уставилась на стойку, не в состоянии выдавить ни слова.

– Дай догадаюсь, – сказал кто-то. – Ты пьешь черный.

Она потянулась за чашкой, а буфетчица одновременно подтолкнула чашку вперед, и их пальцы на мгновение соприкоснулись. На бесконечное неловкое мгновение их глаза встретились.

Кофейная адептка оказалась девушкой, которую Харрохак никогда раньше не видела, хотя она явно состояла в том же тренировочном взводе. Передник и перекинутое через плечо полотенце не позволяли разглядеть знаки различия, и принадлежность к Дому тоже не определялась: рукава простой рубашки были закатаны выше локтей и открывали стройные мускулистые руки, влажные от пота и пара. Но при взгляде на ее лицо нейроны Харроу взорвались талергией. Волна жара поднялась от двенадцатиперстной кишки к высокому воротнику формы. Залила щеки, нос, лоб, виски. Девушка улыбнулась уверенной, кривоватой улыбкой. Харроу поразили ее глаза под наспех причесанной рыжей челкой. Они были…

– Ну уж нет, – сказала Абигейл откуда-то сбоку.





43




Ночь накануне убийства императора



Харроу металась по матрасу и с трудом хватала ртом раскаленный воздух. Она корчилась, как подстреленное животное, чьи-то руки прижали ее к…

– Девятая, не уходи, останься, – говорил кто-то, и тут ее скрутило внезапным спазмом, затрясло так, что еще чуть-чуть – и она бы стряхнула с себя всю кожу. Голоса над ней что-то бормотали, но ни одно из их слов не имело смысла.

– Мы стабильны?..

– Надеюсь. Еще один такой рывок, и она скинет всех детей оптом. Не думаю, что сумею снова их изгнать…

– Почему сейчас?

– Это не…

– Честно говоря, лучше бы…

– Нет. Лучше следовать правилам, – прервал второй голос. – Мы не знаем, какие ограничения ждут в других сценариях.

Еще один вдох, и горло сжалось, отказалось дышать, она повернула голову и закашлялась, оскорбленная, испуганная, открыла глаза – и мир бросился ей навстречу.

Она очнулась, убежденная, что смотрит на Доминика в сияющем, нереально синем небе. Абсолютно бессмысленная идея.

Знакомый голос – голос Магнуса – любезно сообщил:

– Ты в порядке. Все хорошо.

Небо оказалось потолком, потолок принадлежал ветхой комнатке в доме Ханаанском, затянутой жарким туманом из-за ее собственного дыхания. Когда мир наконец обрушил на нее свой внезапный удар исподтишка, из ее горла вырвался хриплый, дикий вой. Она даже не знала, что способна издавать такие звуки. Память вернулась к Харрохак Нонагесимус с силой, с какой сорвавшийся с орбиты спутник падает на землю и умирает на поверхности своей планеты. Мир придавил ее всем своим весом.

Мелькали какие-то лица, чьи-то руки. Харроу поняла, что шока никакого нет. Просто мир как будто сожрал ее. Она стала растопкой для пожара, горевшего в ее собственном сердце, ее иссохший мозг подкармливал огонь, ее душа превратилась в облако раскаленного газа. Она не могла этого сделать. Она ни при каких обстоятельствах не могла этого сделать.

– Харроу? – сказал кто-то. Кто-то очень знакомый. В глазах плыло.


– Если я забуду тебя, забудь меня, десница моя, – произнесли ее губы. – Смерть одна разлучит меня с тобою. – И дрожащим голосом: – Сито…

Руки исчезли, она лежала на матрасе лицом вниз и рыдала, как не рыдала с детства.

– Уйдите все, – велел чей-то голос.

Она не могла осмыслить все происходящее. Харроу поразила безграничность отчаяния, к которому она оказалась способна. Как будто ее чувства усиливались вдвое, стоило обратить на них внимание, как будто она падала и падала с бесконечной лестницы. Она вцепилась руками в матрас и оплакивала Гидеон Нав.

Она замолчала, только когда окончательно измоталась физически. Слезы не могли больше течь из опухших глаз, всхлипы застревали в пересохшем горле. Она лежала лицом во влажную подушку, чувствовала запах старой набивки и ощущала горе величиной во всю вселенную.

Она села. Сделала вдох. Прижала к лицу полу поношенной черной рясы и вытерла слезы, прохладными дорожками застывшие на щеках. Огляделась и хрипло сказала – истерзанное горло с трудом выдавливало звуки:

– Что я сделала?

– Вообще-то я надеялась, что ты ответишь на этот вопрос, – сказала Абигейл Пент.

В комнате осталась только она. Харроу оглядела ее новыми глазами. Даже в свете новых обстоятельств Пент выглядела так же, как всегда. Опрятно, хотя и немного потерто, как будто она в самом деле жила в ледяных лабиринтах дома Ханаанского и долго не мылась как следует. Свежее лицо, карие глаза – идеальная дочь Пятого дома. Безупречные волосы прикрывал шарф, а на руках были толстые перчатки.

Короче говоря, ее никак нельзя было принять за растерзанный труп, который они с Гидеон обнаружили у лестницы в лабораторию, труп со взрезанным животом и аккуратно вставленным в почку ключом. Она казалась живой и вполне здоровой.

– Ты умерла, – сказала Харрохак. – Септимус убила тебя. Ликтор, принявшая вид Септимус.

– Да, – сказала адептка Пятого дома. – Это было довольно неприятно. Извини за вопрос, но ты… с ней справилась? Мы так и не поняли.

– Мы с Нав воткнули меч ей в грудь, – ответила Харроу и сглотнула раскаленную слюну. Мозг ее гудел, как перегретый механизм, она почти чувствовала запах горячей пыли. Она не представляла, сколько времени уйдет, чтобы привести себя в порядок.

– Дай мне минуту, – попросила она.

– Сколько угодно.

Холод не беспокоил Харроу, пока она по привычке не попыталась согреть свое тело изнутри – и не обнаружила, что не может этого сделать. Здесь она не была ликтором. Пытаясь разогнать клетки крови, она почувствовала застарелый недостаток танергии, который исчез вот уже почти год назад. Она закрыла глаза. Теперь ее мучили только температура, краснеющий ожог на щеках и руках и чернота век изнутри, пустых, как страницы ненаписанной книги.

Шестьдесят секунд. Позволить себе большее – жалеть себя. Она открыла глаза и сказала:

– Леди Пент, опиши мне свою детскую спальню.

– Она была размером примерно с эту гостиную, – быстро ответила Пент. – Две кровати стояли в дальнем конце комнаты изголовьями к стене. Когда я была маленькой, мне нравилось, что младший брат может иногда спать в моей комнате. Лимонно-желтые обои, не моющиеся, красивый, хоть и слегка косоглазый портрет Князя Неумирающего, панель с витамином Д вместо окна, узоры на ней. Кости дедушкиной руки над дверью. Укрепленный столик, где я играла и читала. Убежище под ним, куда мне положено было залезать, если зональный шаттл проходил мимо. Фосфоресцирующие звезды на потолке, вешалка для перчаток и мантии на стене. Я не вспоминала этого много лет. Почему ты спросила?

– Первичный тест, – пояснила Харрохак. – На гибкость метафорического солипсизма. Кроме того, я ничего не знаю о Пятом доме и его жизненном укладе. Чем бредовее был бы твой ответ, тем с большей вероятностью ты оказалась бы порождением моего мозга.

Абигейл засмеялась, но невесело. Смехом человека, который открыл давно потерянную книгу и обнаружил, что самой важной страницы нет.

– Преподобная дочь, – сказала она, – меня во многом обвиняли, но это первый раз, когда меня приняли за галлюцинацию.

– Но ты…

– Дух, – улыбнулась она. – Точнее, призрак. Я столько хотела у тебя спросить! У меня столько идей! Я искала в твоем выборе осознанную закономерность, а ее, возможно, не существовало. Позорная ошибка для ученого. Поэтому давай развенчаем все мои глупые идеи. Итак, ты стала ликтором?

– Да, – ответила Харроу. Гидеон. Кровь. Железный шип. – Я сделала это не по своей воле, но – да.

Абигейл подалась вперед, глаза ее вспыхнули.

– Отлично. Когда ты поняла, что с тобой происходит? Когда ты поняла, что происходит с другой душой?

Проще было отвечать механически.

– В самые первые дни. Я знала, что ее душа будет поглощена. Я знала, что невольно уничтожу ее душу. Этот процесс уже начался. Но он не закончен. У меня было время. Я решила отказаться от возможности поглотить ее… отняв у себя способность ее чувствовать.

Теперь было проще это вспоминать. Литанию. Монотонные, как восьмеричное слово, фразы. Их почти можно было отделить от страдания.

– Я взяла ту часть своего мозга, которая ее понимала… ощущала ее душу… и отключила его. Потом создала довольно грубые предохранители, чтобы не вспомнить ее случайно… я знала, что путь откроется, если кто-то снесет мои предохранители. У меня была сообщница… она лучше меня умела манипулировать жировой тканью мозга. Я обратила собственный череп в конструкт, запрограммированный на то, чтобы давить на определенные доли. И это сработало, Пент. Сработало. Да, глупое решение. Основанное на грубой силе. Но рабочее.

Абигейл очень внимательно смотрела на нее. Выражение ее лица изменилось.

– О чем ты? – спросила она резко. – Я полагала, что мы говорим друг о друге. – Адептка Пятого дома потерла ладони в перчатках. – Я не спрашиваю о душе, которая сделала тебя ликтором, Преподобная дочь… хотя это тоже снимает некоторые вопросы. Харрохак, я говорю о душе-захватчике.

– Захватчике?

– Ты одержима, – спокойно сказала Абигейл. – Я полагала, что ты осознанно выбрала это поле боя и собрала армию, которая тебе поможет. Я не знала, почему ты выбрала нас. Теперь я знаю – но, кажется, ты этого не делала. Ты одержима злым духом, Харроу, и ты проигрываешь войну.

Харроу инстинктивно попыталась нарастить свои жировые запасы – было невероятно холодно. Потом она поняла, что не представляет, где именно под кожей находится жир, и уж точно не может ничего с ним делать. Ограничение казалось знакомым: она прожила так всю свою жизнь, пока принадлежала к Девятому дому, а не к Первому. Топка силы исчезла.

Она покопалась в памяти другой себя: нет, она сама лишила себя многого, разделившись на две половинки, Харроу из Первого дома и Харроу Вторую, как колокол. Это была одна и та же Харрохак в разных одеждах. И теперь, в черном облачении, она не стала лучше. Во многом стала хуже. Но память вернулась.