Грозовой перевал

Глава 33




На другой день, то есть во вторник после Пасхи, Эрншо все еще был нездоров и потому остался дома, а я поняла, что не справлюсь сегодня с возложенной на меня хозяином обязанностью и не смогу удержать подле себя свою подопечную. Она спустилась вниз раньше меня, а затем перебралась в сад, где ее кузен выполнял какую-то посильную работу. Когда я пошла звать их к завтраку, то увидела, что она уговорила его очистить большой кусок земли от кустов смородины и крыжовника, и теперь оба с увлечением обсуждали, что посадить на этом месте и какие цветы можно взять для этого в усадьбе.

Я с ужасом воззрилась на опустошение, произведенное всего за полчаса, потому что Джозеф берег кусты смородины как зеницу ока, а Кэтрин задумала разбить клумбу как раз на их месте.

– Что вы наделали! – воскликнула я. – Когда ваше самоуправство обнаружат, о нем немедленно доложат хозяину, и что вы скажете в свое оправдание? Кто разрешил вам учинить в саду это безобразие? Чувствую, не миновать нам бури. Мистер Гэртон, как у вас ума хватило выкорчевать кусты по указке вашей кузины?

– Я забыл, что это кусты Джозефа, – ответил Эрншо, немного смутившись, – но я ему скажу, что сам решил их изничтожить.

Мистер Хитклиф всегда присутствовал на наших трапезах, а я за столом была за хозяйку – разливала чай, резала мясо, поэтому без меня обойтись никак не могли. Обычно Кэтрин сидела рядом со мной, но сегодня она подсела поближе к Гэртону. Я сразу же поняла, что она не собирается скрывать свою с ним дружбу, как раньше не скрывала враждебного к нему отношения.

Когда мы еще только заходили в комнату, я прошептала ей:

– Не вздумайте болтать со своим кузеном и проявлять к нему слишком большой интерес. Мистеру Хитклифу явно не понравятся ваши новые отношения, и он рассердится на вас обоих.

– Я и не собираюсь, – был ее ответ.

Через минуту она уже сидела рядышком с Гэртоном и украдкой крошила лепестки первоцвета в его тарелку с овсянкой.

Гэртон не смел заговорить с ней, не смел даже взглянуть на нее, но она продолжала поддразнивать его, и очень скоро пару раз он едва смог удержаться от смеха. Я нахмурилась, а она посмотрела на хозяина. Мистер Хитклиф был как будто бы и не с нами, о чем свидетельствовало отсутствующее выражение его лица. Кэтрин на какое-то мгновение посмотрела на него внимательно и с глубокой серьезностью, как будто оценивая, а затем вновь повернулась к Гэртону и продолжила свои шуточки. Наконец Гэртон не выдержал и издал сдавленный смешок. Мистер Хитклиф вздрогнул и пытливо взглянул в лицо каждому. Кэтрин встретила его взгляд, нервничая, но с вызовом, который всегда приводил его в бешенство.

– Хорошо, что мне до тебя сейчас не дотянуться! – воскликнул он. – Какого черта ты опять уставилась на меня своими глазищами, в которых я вижу адское пламя? Хватит на меня пялиться! Ты должна быть тише воды, ниже травы, чтобы я даже не вспоминал о твоем существовании. Я думал, что навсегда отучил тебя от смеха.

– Это я засмеялся, – пробормотал Гэртон.

– Что ты сказал? – загремел хозяин.

Гэртон опустил глаза в тарелку и не повторил своего признания. Мистер Хитклиф посмотрел на него, а затем молча продолжил свой завтрак, вернувшись к прерванным размышлениям. Мы почти закончили есть, и молодые люди предусмотрительно отодвинулись друг от друга, так что я понадеялась, что в этот раз неприятностей больше не будет, когда на пороге появился Джозеф. Губы его дрожали, глаза сверкали от гнева, и это означало, что он обнаружил ущерб, причиненный его драгоценным кустам. Должно быть, он видел Кэти с ее двоюродным братом на том самом месте в саду, а затем пошел разведать, что же там делали молодые люди. От негодования он даже не мог толком говорить, а только двигал челюстями, как корова, жующая жвачку, так что понять его слова было непросто, но все же он справился с собой и начал:

– Ох, хозяин, хочу попросить у вас расчет вот прямо сейчас, потому как уйти намерен! Верой и правдой шестьдесят лет как один день я здесь прослужил и уже вроде как помирать собрался туточки. Подумал, отнесу-ка свои книги на чердак и вещички свои туда же отправлю, а кухня пускай им достается, чтоб, значит, все спокойно в доме было, честь по чести. Хоть и нелегко на старости лет бросать насиженное место у камелька, да уж ладно, думаю, берите, не жалко. Но чтоб она меня из сада моего выжила, этого я, хозяин, снести никак не могу, положа руку на сердце вам заявляю! Для кого другого новое ярмо, может, и по силам будет, а я – человек старый, мне такой гнет ни к чему. Лучше я пойду дороги мостить, чтобы себе на хлеб заработать, вот так-то!

– Хватит причитать, старый дурень, – прервал его Хитклиф, – говори короче! Кто тебя обидел? Только предупреждаю, что не стану вмешиваться в ваши с Нелли ссоры. По мне, пусть она хоть в угольный подвал тебя спустит, я пальцем о палец не ударю.

– Да я не о Нелли речь веду, – ответил Джозеф. – Из-за Нелли разве я б с насиженного места тронулся, хоть она и бездельница, каких поискать. Она, слава тебе Господи, ни у кого душу выкрасть не сможет. На это дело только те способны, от чьей красоты глаз не отвести, а Нелл не из таких. Я толкую об этой мерзкой, нечестивой девчонке, которая околдовала нашего паренька бесстыжими взглядами да нахальными манерами. Она ему до того голову задурила, что он… Ох, у меня сейчас сердце разорвется… Он забыл все, что я для него сделал, все, чему я учил его, и, страшно молвить, взял и вырвал целый ряд самых что ни на есть лучших кустов смородины у нас в саду… – Тут старик совсем раскис и зарыдал в голос при мысли о своих смертельных обидах, равно как и о черной неблагодарности Эрншо, посмевшего вступить на опасную стезю.

– Старик пьян? – спросил Хитклиф. – Он ведь тебя винит, Гэртон?

– Ну да, я выкопал два-три кустика, – ответил молодой человек, – но я собираюсь их в другое место пересадить.

– А зачем ты их выкопал? – спросил хозяин.

Кэтрин решила, что самое время ей вмешаться:

– Мы хотели посадить там цветочки, – крикнула она. – Только меня за это надо винить, никого больше, потому что я его попросила.

– А кто разрешил тебе, мерзкая девка, здесь хотя бы палку передвинуть? – спросил ее свекор, немало удивленный. – И кто приказал тебе, Гэртон, ей подчиняться? – добавил он, поворачиваясь к юноше.

Гэртон молчал, но за него ответила его кузина:

– Неужели вы откажете мне в нескольких ярдах земли под цветы после того, как лишили меня всех моих владений?

– Твоих владений, тварь поганая? У тебя их никогда не было, – сказал Хитклиф.

– И моих денег, – продолжала она, смело встретив его гневный взгляд и впиваясь зубами в корку хлеба, оставшуюся от ее завтрака.

– Молчать! – вскричал Хитклиф. – Доедай, и чтоб духу твоего здесь не было!

– И еще вы забрали себе земли Гэртона и его деньги, – с безрассудным упрямством продолжала она. – Мы с Гэртоном теперь друзья, и я ему все про вас расскажу.

Хозяин от неожиданности как будто лишился дара речи, он побледнел и встал с места, не спуская с нее глаз, в которых читалась смертельная ненависть.

– Если вы меня ударите, то Гэртон ударит вас в ответ, – заявила она, – поэтому лучше сядьте.

– Если Гэртон сейчас же не вышвырнет тебя вон из комнаты, я ударю его так, что он отправится прямиком в ад, – вскричал Хитклиф. – Ах ты, ведьма проклятая! Ты что, пытаешься восстановить его против меня? Уберите мерзавку с глаз моих долой! Слышите?! Пусть убирается на кухню и сидит там! Клянусь, Эллен Дин, я убью ее, если ты хоть раз позволишь ей попасться мне на глаза!

Гэртон вполголоса убеждал Кэтрин уйти.

– Утащи ее отсюда! – бушевал хозяин. – Хватит разговоров!

И он двинулся вперед, намереваясь собственноручно выполнить свой же приказ.


– Он не должен подчиняться вам, страшный вы человек, – крикнула Кэтрин, – и очень скоро он возненавидит вас так же, как и я.

– Тише, тише! – с упреком бормотал Гэртон. – Не хочу слушать, как ты так говоришь о нем. Довольно!

– Но ты не дашь ему ударить меня! – воскликнула она.

– Уходи отсюда скорее, – серьезно прошептал он.

Но было уже поздно, Хитклиф добрался до Кэтрин.

– А теперь ты убирайся! – велел он Эрншо. – Ведьма проклятая! Довела меня до белого каления, и именно тогда, когда не могу я этого вытерпеть. Что ж, я заставлю пожалеть ее об этом раз и навсегда!

Хитклиф схватил Кэтрин за волосы, а Гэртон попробовал разжать руку хозяина, умоляя его в этот раз не бить его сестру. Черные глаза Хитклифа сверкали бешенством, казалось, он готов буквально растерзать Кэтрин, и я уже почти набралась смелости, чтобы прийти ей на помощь, как вдруг пальцы его разжались, он выпустил ее локоны и, схватив вместо этого за руку, повернул к себе и внимательно вгляделся в ее лицо. Потом он прикрыл рукой ее глаза, замер на минуту, словно стараясь прийти в себя, а затем, вновь повернувшись к Кэтрин, сказал с напускным спокойствием:

– Ты должна оставить свои дерзости, а не то я тебя и вправду убью. Теперь ступай с миссис Дин, оставайся при ней, и чтоб ни в чьем ином присутствии ты не смела распускать свой ядовитый язык. Что до Гэртона Эрншо, то если я хоть раз увижу, что он слушает твои наветы, он у меня тут же отправится сам зарабатывать себе на хлеб, где ему вздумается. Твоя любовь в одну минуту сделает его нищим изгнанником. Нелли, уведи ее! Уходите все! Оставьте меня в покое!

Я быстро увела мою молодую госпожу: до нее уже дошло, какой беды она избежала, потому она не сопротивлялась. Все остальные последовали за нами, и мистер Хитклиф оставался в зале один вплоть до самого обеда. Я посоветовала Кэтрин пообедать у себя в комнате, но, как только он заметил, что ее место за столом свободно, он тут же послал меня за ней. За обедом он ни с кем из нас не разговаривал, ел совсем мало и сразу после обеда ушел, дав понять, что не вернется до вечера.

Молодые люди, объединенные установившейся между ними дружбой, расположились в его отсутствие в зале, и я услышала, как Гэртон сурово оборвал Кэтрин, когда та попыталась открыть юноше глаза на козни Хитклифа в отношении его отца. Он сказал, что не потерпит ни одного слова против мистера Хитклифа: пусть лучше Кэтрин ругает его самого, как делала это раньше, но хозяина не трогает. Моя госпожа страшно на него за это рассердилась, однако он нашел достойное средство заставить ее замолчать, спросив, как бы она отнеслась к тому, если бы он – Гэртон – принялся поносить ее отца. Тогда она поняла, что любой урон репутации Хитклифа Эрншо воспринимает как личное оскорбление и что он привязан к хозяину Грозового Перевала узами привычки, которые не в силах разорвать доводы рассудка, и было бы жестоко попытаться заставить юношу скинуть их в одночасье. К ее чести, она больше никогда не жаловалась Гэртону на Хитклифа и не выражала свою неприязнь к нему. Она позже призналась мне, что сожалеет о своих усилиях посеять вражду между ним и Гэртоном – действительно, после этого она ни разу не позволила себе в присутствии последнего ни одного слова против своего мучителя.

Разрешив это небольшое разногласие, молодые люди помирились и с головой окунулись в учение, причем Кэтрин выступала в роли строгой учительницы, а Гэртон – прилежного ученика. Закончив работу, я пришла посидеть с ними, и уж так приятно и радостно было мне любоваться на них двоих, что я совсем не замечала, как летит время. Понимаете, мистер Локвуд, они для меня все равно что родные дети. Я давно уже горжусь Кэтрин и уверена, что и Гэртон в самом скором времени оправдает мои надежды. Честность, добросердечие и ум были заложены в него самой природой, и теперь, извлеченные из-под спуда, они быстро разгоняют тьму невежества и низости, в которую ввергло его воспитание. Искреннее одобрение Кэтрин только добавляет масла в огонь. В тот вечер пробужденный разум заставил лицо юноши засветиться по-новому, придав живость и благородство его чертам. Я с трудом могла поверить, что передо мною тот же самый деревенский увалень, которого я увидела в тот день, когда моя маленькая леди оказалась на Грозовом Перевале после своего путешествия к Пеннистонским утесам. Пока я любовалась молодыми людьми, а они усердно трудились, дом окутали сумерки, из которых подобно злому духу возник хозяин Грозового Перевала. Он застал нас врасплох, войдя через главный вход. И вот мы все трое оказались перед ним, как на ладони, только и успев, что беспомощно взглянуть на него. Ну что ж, подумала я, никогда еще не приходилось ему созерцать более приятной и безобидной картины, и коль скоро даже она вызовет его гнев, то это уже совсем никуда не годится! Красноватый отблеск огня освещал склоненные друг к другу юные головы и красивые лица, одушевленные детской жаждой познания, ведь, несмотря на то, что Гэртону было двадцать три, а Кэтрин восемнадцать, каждому предстояло узнать и прочувствовать столько нового, что не было в них и следа разочарований и трезвого расчета, свойственных зрелости.

Они вместе подняли глаза и посмотрели на мистера Хитклифа. Должно быть, вы раньше не замечали, что глаза их очень похожи и это – глаза Кэтрин Эрншо. У нашей нынешней Кэтрин почти и нет общих с матерью черт, за исключением разве что чистого, высокого лба и гордого выреза ноздрей, который придает ей высокомерный вид во всех обстоятельствах. У Гэртона это сходство всегда было разительным, а в тот вечер стало просто невероятным, возможно, из-за пробуждения спавших в нем ранее чувств, огромного и непривычного напряжения всех его душевных и умственных сил. Похоже, именно это сходство буквально обезоружило мистера Хитклифа. Последний был крайне взволнован, направляясь к очагу, но стоило ему взглянуть на молодого человека, как волнение это улеглось, вернее, приняло иной, скрытый характер. Хитклиф взял книгу из рук Гэртона, бросил взгляд на открытую страницу и вернул ее юноше без каких-либо замечаний. Потом он подал знак Кэтрин удалиться. Ее друг почти тотчас последовал за нею, а я уже собралась присоединиться к ним, когда Хитклиф велел мне остаться.

– Жалкий итог, не правда ли? – промолвил он, поразмыслив над сценой, свидетелем которой только что оказался. – Нелепый результат моих отчаянных усилий, вот как я могу это назвать. Я собрал у себя в руках все нити – достаточно потянуть за них, и рухнут два дома. Я готовил себя к титаническим трудам, к подвигам Геракла, но к чему мне их совершать? Ведь именно теперь, когда все готово и дальнейший ход вещей полностью подчинен моей власти, у меня нет ни малейшего желания сбросить даже пару черепиц с любой из крыш этих самых домов. Мои старые враги не смогли одолеть меня, сейчас настал тот самый миг, когда я мог бы отыграться на их детях. Это в моих силах, и никто – слышишь, никто – не сможет остановить меня. Но какой смысл? Зачем наносить удар, когда мне невмоготу поднять руку? Получается, что все это время я трудился как каторжный только для того, чтобы в последний момент проявить столь несвойственное мне великодушие. Но нет, не в этом дело: просто я утратил вкус к разрушению, перестал получать от этого удовольствие, и я слишком ленив, чтобы разрушать впустую.

Видишь ли, Нелли, грядет странная перемена, и на меня уже упала ее тень. Моя повседневная жизнь так мало меня нынче волнует, что я едва вспоминаю, что нужно есть и пить. Эти двое, что вышли сейчас из комнаты, – они единственные еще кажутся мне реальными, и их облик причиняет мне такую боль, которая временами невыносима. О ней я не буду говорить, я даже думать о ней не желаю! Лучше бы она растворилась в воздухе, стала невидимой: ее присутствие сводит меня с ума. Что до него, то он вызывает у меня совсем другие чувства, затрагивает иные струны. Но если бы я не боялся показаться безумцем, я бы и его услал с глаз долой. И знаешь почему? Ты бы точно сочла, что я рехнулся, – тут он попытался улыбнуться, – если бы я попробовал описать тебе сейчас все воспоминания прошлого, которые он будит, все идеи, которые он воплощает. Но ведь ты не станешь болтать попусту о том, что я тебе скажу, а мой разум так давно был замкнут в себе самом, что я не могу устоять перед искушением и не вывернуть его наизнанку перед другим человеком.

Пять минут назад Гэртон казался мне не существом из плоти и крови, а воплощением моей собственной юности. Столько самых разных чувств к нему теснилось в моей груди, что я не смог разумно оценить их, даже если бы захотел. Конечно, его поразительное сходство с Кэтрин создает между ними пугающую связь. Но если ты считаешь, что именно это крепче всего захватывает мое воображение, то ты ошибаешься, потому что нет такой вещи, которая не была бы связана с ней, не служила бы тайным знаком о ней, напоминанием. Вот я смотрю на этот пол под моими ногами, и на его каменных плитах проступает ее лицо. Ее образ везде – в каждом облачке и в каждом дереве, ночью он разлит в воздухе, а днем проступает тонким очерком в обступающих меня предметах. Самые обычные лица мужчин и женщин – даже мои собственные черты – дразнят меня кошмарным подобием. Весь мир – одно большое собрание ужасных примет и свидетельств того, что она была, она существовала, а я ее потерял! А Гэртон – он словно призрак моей бессмертной любви, моих отчаянных попыток завоевать и удержать ее, моего унижения и моего торжества, счастья моего и моей боли.

Безумие, конечно, пересказывать тебе мои мысли, но только так ты сможешь понять, что происходит: как ни пугает меня вечное одиночество, общество Гэртона еще хуже, ибо только усугубляет мою вечную муку. И, наверное, поэтому их с Кэтрин отношения меня больше не волнуют. Что мне до их судьбы?

– Но что вы понимаете под «переменой», мистер Хитклиф? – спросила я, встревоженная его словами и тем тоном, которым они были произнесены. В чем заключалась эта тревога, я вам сказать не могу, ведь он не показался мне умирающим или полностью потерявшим связь с действительностью. Он был здоров и силен, а что касается его речей, то с детства он питал пристрастие к темному и неизъяснимому, тому, что дает пищу самым странным фантазиям. Возможно, им владела маниакальная страсть к той, что ушла, но осталась царить в его сердце, однако в остальном разум его был столь же ясен и тверд, как мой.

– Я не могу сказать, что это за перемена, пока она не наступит, – сказал он. – Сейчас у меня есть только предчувствие.

– Но вам не кажется, будто вы заболеваете? – спросила я.

– Нет, Нелли, не кажется.

– Значит, вы не боитесь смерти? – не отставала я.

– Боюсь ли я смерти? Нет, – ответил он. – У меня нет ни страха, ни предчувствия, ни надежды на нее. Да и откуда им взяться? У меня крепкое сложение, я не предаюсь излишествам, занятия мои не связаны ни с опасностью, ни с риском. Значит, мне на роду написано оставаться среди живых до тех пор, пока голова моя не поседеет, и, возможно, так и будет. И все-таки в моем нынешнем состоянии мне долго не протянуть! Я ведь каждодневно должен напоминать себе дышать, почти что напоминать своему сердцу биться. Это как пытаться разогнуть тугую пружину. Я буквально заставляю себя совершать простейшие действия, если на них не толкает меня один-единственный помысел, я заставляю себя обращать внимание на что-то живое или мертвое, если оно не связано с одной всеобъемлющей идеей. Есть у меня только одно желание, и все мое существо, все мои способности направлены на его достижение. Так давно я вступил на этот путь и следую по нему с таким упорством, что, я убежден, желание это будет исполнено, ведь оно поглотило все мое существование. Не было у меня жизни – а лишь одно предвкушение того, что будет. Мое признание не принесло мне облегчения, так пусть хоть поможет понять некоторые перепады моего настроения, которые иначе и не объяснишь. Видит Бог, битва эта слишком затянулась, скорей бы она закончилась!

Он принялся мерить шагами комнату, бормоча под нос ужасные вещи, и очень скоро я пришла к тем же, что и Джозеф, выводам: муки и угрызения совести превратили жизнь Хитклифа в ад на земле. Я ломала себе голову, чем это может кончиться. Хотя раньше он почти ничем не обнаруживал своего душевного состояния, оно в последнее время стало для него привычным, да и сам он это признавал. Но ни одна живая душа не догадалась бы об этом по его облику и поведению, как не догадались и вы, мистер Локвуд, когда встречались с ним. В ту пору, о которой я говорю, он оставался почти таким же, как тогда, когда вы его видели, только еще больше полюбил одиночество и еще меньше разговаривал на людях.





Глава 34




После этого вечера мистер Хитклиф избегал встречаться с нами за едой, однако не запрещал Гэртону и Кэтрин занимать свои места за столом. Хозяину Грозового Перевала явно не хотелось идти на поводу своих чувств, поэтому он решил, что лучше сам будет держаться подальше от остальных домочадцев, а есть раз в день казалось ему вполне достаточным.

Однажды ночью, когда все обитатели Перевала уже лежали в постелях, я услышала, как он спускается по лестнице и выходит через парадную дверь. Я не слыхала, чтобы он вернулся, и утром обнаружила, что его все еще нет. Это было в апреле: погода стояла теплая и приятная, трава зеленела, щедро вспоенная дождями и весенним солнцем, а две карликовые яблоньки у южной стены цвели наперегонки друг с другом. После завтрака Кэтрин настояла, чтобы я вынесла кресло и села со своей работой под елями у угла дома. Она же уговорила Гэртона, который к тому времени уже полностью залечил свою руку, вскопать и засадить ее маленький садик, который она была вынуждена перенести в этот уголок сада, чтобы не слышать жалоб Джозефа. Я наслаждалась весенними запахами и дивным синим небом над головою, когда моя юная леди, убежавшая к воротам, чтобы выкопать там первоцвет для бордюра клумбы, вернулась с совсем малым количеством корней этого растения и сказала нам, что сюда идет мистер Хитклиф.

– И он говорил со мной, – добавила она в непонятном смущении.

– Что он сказал? – спросил Гэртон.

– Велел мне убираться сейчас же, бежать со всех ног, – ответила она. – Но он выглядел при этом совершенно не похожим на себя, я даже замешкалась, чтобы рассмотреть его получше.

– И как же он выглядел? – задал вопрос Гэртон.

– Ну, можно сказать, что он был почти что радостен и весел. Да нет, не «почти что», а очень радостен, и еще он был очень взволнован и даже как будто какой-то шальной, – промолвила она.

– Значит, ночная прогулка его так развлекла, – заметила я притворно беспечным тоном. На самом деле я была удивлена не менее Кэтрин. Мне очень хотелось проверить, не ошиблась ли она, ведь увидеть хозяина веселым нам случалось ох как нечасто. Я придумала какой-то предлог, чтобы войти в дом. Хитклиф стоял в дверях, он был бледен, он весь дрожал, однако глаза его горели странным радостным блеском, полностью изменившим выражение его лица.

– Будете завтракать? – спросила я. – Вы, должно быть, проголодались, проведя всю ночь на улице.

Мне очень хотелось узнать, где же он был, но спросить его напрямую я не решалась.