Грозовой перевал

Лето пришло к концу, наступила ранняя осень. Потом и Михайлов день[24] прошел, но урожай в тот год запаздывал и некоторые поля стояли неубранными. Мистер Линтон с дочерью часто выезжали из дома посмотреть за работой жнецов. Когда убирали последние снопы, отец с дочерью остались в полях дотемна. Вечер был сырой и холодный, мой хозяин подхватил сильнейшую простуду, которая перекинулась на легкие, и проболел всю зиму. Хворь его оказалась прилипчивой и нипочем не хотела его отпускать.

Бедная Кэти, напуганная тем, что ее маленький роман мог открыться, заметно поскучнела и выглядела опечаленной после разлуки с возлюбленным. Ее отец, не догадывавшийся о причинах, настаивал на том, чтобы она меньше проводила времени за уроками и больше – на свежем воздухе. Но подарить ей радость совместных прогулок он из-за болезни не мог, потому я почитала своим долгом по возможности заменять его. Такая замена никуда не годилась, ведь я могла выкроить из своих ежедневных дел не более двух-трех часов на то, чтобы сопровождать Кэтрин, да и общество мое она с некоторых пор не жаловала.

Однажды октябрьским днем – а может быть, то было уже начало ноября, – когда стояла холодная и сырая погода, опавшие листья шуршали под ногами на газонах и дорожках, студеная синева неба наполовину скрылась за серыми, свинцовыми тучами, быстро надвигавшимися с запада и грозившими дождем, я попросила юную мисс отложить прогулку, так как боялась, что нас захватит сильный ливень. Она отказалась, и мне пришлось с неохотой натягивать плащ и брать зонт, чтобы пройтись с нею до ограды нашего парка. Этот маршрут Кэтрин выбирала обычно без всякого удовольствия, когда пребывала в подавленном состоянии духа, а такое состояние всякий раз находило на нее, если мистер Эдгар чувствовал себя хуже обычного. Он никогда не жаловался, и мы с ней могли только догадываться об очередном приступе болезни по его неразговорчивости и грустному выражению лица. Прогулка мисс Кэти была печальной: она даже не думала о том, чтобы пробежаться или пуститься вприпрыжку, как раньше, несмотря на то, что холодный ветер подгонял нас. Не раз я замечала, что она украдкой поднимала руку и как будто бы смахивала что-то со щеки. Я поглядывала по сторонам в поисках чего-нибудь, что смогло бы рассеять ее невеселые мысли. С одной стороны дорога была ограничена крутым косогором, за который цеплялись оголенными корнями кусты орешника и молодые дубки. В этой рыхлой почве дубки не могли надежно укорениться, и некоторые из них из-за постоянного воздействия ветра выросли так, что их стволы почти горизонтально нависали над землей под косогором. Летней порою мисс Кэтрин любила забраться по такому стволу и усесться среди ветвей, раскачиваясь в добрых двадцати футах над землею, а я, втайне радуясь ее ловкости и детскому бесстрашию, принималась ее бранить, если заставала на дереве на столь большой высоте, но таким тоном, по которому она догадывалась, что слезать нет нужды. С обеда и до вечернего чая могла она лежать в своей раскачиваемой ветром колыбели из веток, распевая старинные песни, которым я ее научила, и наблюдая за тем, как птицы парами вьют гнезда, кормят птенцов и учат их летать, либо погружаться, смежив веки, в легкую дрему с ощущением невыразимого счастья и приятности.

– Взгляните, мисс! – воскликнула я, указывая на ложбинку в корнях одного из узловатых дубков. – Сюда зима еще не добралась. Видите там маленький цветочек, последний из тех колокольчиков, которые в июле сплошным лиловым ковром покрывают зеленые склоны? Не хотите забраться наверх, чтобы сорвать его и отнести папе?

Кэти долго смотрела на одинокий колокольчик, трепетавший в своем земляном укрытии, а потом сказала:

– Нет, Эллен, я его не трону. Какой-то у него печальный вид… не правда ли?

– Да, вы правы, – сказала я. – Он выглядит таким же чахлым и страдающим, как вы. Но пусть ваши щеки сейчас бледны, нет нужды унывать: возьмемся за руки и немного пробежимся. Вы нынче потеряли немного прежней резвости, потому, сдается мне, я вполне смогу за вами угнаться.

– Нет, не хочу, – угрюмо произнесла она, продолжая медленно идти по дорожке, время от времени останавливаясь в задумчивости и разглядывая клочок мха, пук засохшей травы или гриб, чья оранжевая шляпка ярко выделялась на фоне палой листвы. Украдкой она вновь и вновь смахивала слезы со щеки, отвернув лицо.

– Кэтрин, милая моя, почему вы плачете? – спросила я, подходя к ней и обнимая за плечи. – Нельзя так расстраиваться только из-за того, что у вашего папы простуда. Будьте благодарны, что у него не что-нибудь более серьезное.

Она перестала сдерживать слезы, дыхание ее прервали рыдания.

– А я чувствую, что он заболел тяжело! – сказала она. – И что я буду делать, когда вы с папой покинете меня? Не могу забыть твоих слов, Эллен, они постоянно звучат у меня в голове. Как же сильно изменится жизнь, каким ужасным станет мир, когда вы с папой умрете!

– Никому не дано знать день и час своей смерти! – возразила я. – Может быть, вы покинете сей мир вперед нас, кто знает… Негоже ожидать плохого раньше, чем ему суждено свершиться. Будем надеяться, что пройдут еще многие годы, прежде чем кто-нибудь из нас умрет. Папа ваш еще молод, да и мне только-только сорок пять исполнилось. Мать моя прожила до восьмидесяти лет, сохраняя до самого конца бодрость и светлую голову. Предположим, что мистер Линтон дотянет до шестидесяти лет – значит, ему еще больше лет отмерено, чем вы прожили на этом свете, мисс. И не глупо ли лить слезы над бедою, которая настанет лет через двадцать?

– Но тетя Изабелла была моложе папы, – заметила она, глядя на меня с затаенной надеждой, как будто ожидая от меня утешительного разубеждения.

– У тети Изабеллы не было нас с вами, которые ухаживали бы за ней во время болезни, – сказала я. – И она не была так счастлива в жизни, как ваш папа. Честно говоря, не так много у нее было, ради чего ей стоило жить. Все, что вам требуется, мисс, так это беречь вашего отца, подбадривать его своим собственным веселым видом и, что самое важное, Кэти, – не давать ему никаких поводов беспокоиться за вас! Не скрою, вы можете убить его, если будете вести себя дико и безрассудно, если вновь взлелеете выдуманную нелепую страсть к сыну того человека, который был бы счастлив увидеть вашего отца в могиле, если позволите мистеру Эдгару заметить, что вы места себе не находите из-за разлуки, на которой он настоял, имея на то все основания.

– Я места себе не нахожу только по одной причине – из-за болезни папы, – сказала моя воспитанница. – По сравнению со здоровьем папы все остальное не важно. И я никогда – слышишь, никогда в жизни – не скажу ни слова и не сделаю ничего, что могло бы расстроить или огорчить его. Я люблю его больше, чем себя, Эллен, и вот откуда я это знаю: каждую ночь я молюсь о том, чтобы его пережить, потому что лучше я буду несчастна от его смерти, чем он от моей. Это доказывает, что я люблю его больше себя!

– Хорошие слова! – ответила я. – Но их нужно подтвердить делом. И когда ваш отец поправится, вам не следует забывать тех обетов и решений, которые были приняты вами в час страха за него.

В ходе нашего разговора мы приблизились к калитке в ограде, через которую можно было выйти из парка на дорогу. Моя молодая госпожа, просветлевшая от радостных мыслей, забралась на самый верх ограды, сложенной в этом месте из камня, и уселась там, собирая плоды шиповника, огнем горевшие на ветвях кустов, росших вдоль дороги. Внизу этих плодов уже не было, а до тех, что росли на верхушках кустов, могли добраться только птицы или те смельчаки, кто подобно Кэтрин залезли бы на каменную стену. Она далеко перегнулась вперед, и тут с нее слетела шляпа. Поскольку калитка была заперта, она решила перелезть на другую сторону ограды, чтобы забрать шляпу. Я крикнула, чтобы она была осторожнее, но не успела завершить свое предупреждение, как Кэтрин уже соскользнула за стену и исчезла. Однако вернуться ей обратно оказалось не таким простым делом. Камни ограды были гладкими и плотно прилегали друг к другу, а кусты шиповника и ежевики не давали опоры для ног. Я по глупости не подумала об этом, пока не услышала ее смех и голос: «Эллен! Принеси скорее ключ от калитки, а то мне придется идти в обход через домик привратника. С этой стороны мне стену не одолеть!»

– Стойте, где стоите! – велела я. – У меня в кармане связка ключей, – может быть, мне удастся подобрать тот, который отопрет калитку. Если нет, я схожу за ним.

Кэтрин развлекалась тем, что принялась вспоминать фигуры танцев на дороге перед калиткой, а я перепробовала все большие ключи на моей связке. Ни один не подошел. Я еще раз велела Кэти оставаться на месте, а сама уже собралась сбегать в дом, когда до моего слуха донесся стук подков. Я замерла, Кэтрин тоже прервала свой танец.

– Кто там едет? – шепотом спросила я свою госпожу.

– Эллен, пожалуйста, попробуй открыть калитку, – горячим шепотом ответила мне она.

– Эй, мисс Линтон! – послышался низкий, звучный голос, явно принадлежавший всаднику. – Рад встретить вас! Не спешите скрыться за стеной, вы кое в чем должны дать мне объяснение.

– Я не должна разговаривать с вами, мистер Хитклиф! – ответила Кэтрин. – Папа говорит, что вы дурной человек и что вы ненавидите и его, и меня. Да и Эллен того же мнения.

– Это к делу не относится, – заявил Хитклиф (а это был он и никто другой). – Не будете же вы утверждать, что я ненавижу собственного сына? Я требую вашего внимания как раз в связи с ним. Да, вам есть из-за чего краснеть. Два-три месяца назад вы взяли за правило регулярно писать Линтону – видно, хотели таким образом поиграть в любовь с вашим кузеном? Вас обоих следовало хорошенько высечь за легкомыслие! Особенно вас, потому что вы старше и потому что, как оказалось, вы проявили истинное бессердечие. Нет, не оправдывайтесь! Ваши письма теперь у меня, и если вы мне хоть слово поперек скажете, я их тут же отошлю вашему отцу. Наверное, вам наскучила переписка с Линтоном и вы решили ее прервать, не так ли? Вам-то было все равно, но моего сына вы ввергли в Трясину Отчаяния, где он и пребывает по сию пору! Ведь он влюбился в вас по-настоящему… Жизнью своей клянусь, сейчас он умирает, и вы тому причиной! Своим непостоянством вы разбили ему сердце, и это не фигура речи, а самая что ни на есть горькая правда! Несмотря на то, что Гэртон два месяца только и делает, что вышучивает его, а я решился применить более серьезные меры и попытался угрозами выбить из него эту блажь, ему хуже с каждым днем. Сдается мне, он сойдет в могилу до начала лета, если только вы не сможете излечить его.

– Как вы можете так беззастенчиво врать бедной девочке! – закричала я из-за стены в полный голос. – Прошу вас, уезжайте отсюда подобру-поздорову! И как вам не совестно громоздить такую паутину лжи! Мисс Кэти, я сейчас возьму камень и собью замок, чтобы вы могли войти. Не верьте ни единому слову этого человека, это сущий вздор: сами подумайте, как можно умирать от любви к тому, кого едва знаешь?

– Вот не думал, что нас подслушивают, – пробормотал злодей, которого раскрыли. – Хоть вы, миссис Дин, и хороший человек, хоть я ценю и люблю вас, но мне вовсе не нравится ваша паршивая склонность к обманам, – добавил он вслух. – Ну-ка, Нелл, – воскликнул он, отбросив церемонии, – как могла ты врать на голубом глазу, утверждая, что я ненавижу «бедную девочку», как могла ты высасывать из пальца всякие ужасы, чтобы отвратить ее от моего порога? Ах, Кэтрин Линтон, моя милая, моя дорогая! От одного вашего имени у меня теплеет на душе! Я на неделю уезжаю из дому – приходите и посмотрите, правду ли я вам сказал. Я настаиваю, я прошу вас! Представьте вашего отца на моем месте и Линтона на вашем: что бы вы подумали о своем любимом, в каком бесчувствии его обвинили бы, если бы ваш отец самолично попросил его прийти, а он бы не пожелал? И не впадайте в ту же ошибку из чистой предвзятости и упрямства! Клянусь своей душой, клянусь вечным спасением моим, Линтон уже одной ногой в могиле, и только вы можете спасти его!

Замок наконец-то подался, и я выскочила за ограду.

– Клянусь, Линтон умирает, – повторил Хитклиф ровным голосом, глядя прямо мне в глаза. – Горе и разочарование приближают его последний день. Нелли, если ты не разрешишь юной леди прийти, приходи сама. Я вернусь только на следующей неделе примерно в это же время, и, думаю, даже твой хозяин не будет возражать, чтобы Кэтрин навестила своего родственника.

– Пойдемте, мисс, – сказала я, беря Кэтрин под руку и стараясь увести обратно в парк. Моя госпожа замешкалась, всматриваясь в лицо всадника, по суровому выражению которого нельзя было понять, правду он говорит или лжет.

Он направил свою лошадь вплотную к нам и, нагнувшись с седла, сказал со всей возможной убедительностью:

– Мисс Кэтрин, признаюсь вам, что я не слишком терпелив с Линтоном, а Гэртон и Эрншо – и того меньше. Признаюсь также, что мальчика окружают люди грубые и неотзывчивые. Ему не хватает не только вашей любви, но и простой человеческой доброты. Любое доброе слово из ваших уст станет для него наилучшим лекарством. Не обращайте внимания на предостережения миссис Дин, подсказанные ее жестокосердием. Будьте великодушны и постарайтесь увидеться с Линтоном. Он грезит о вас днями и ночами, и мы не можем убедить его в том, что вы не испытываете к нему ненависти, коль скоро вы не пишете ему и не приходите его проведать.

Я спешно захлопнула калитку и приперла ее изнутри большим камнем, чтобы помочь разбитому замку сдержать возможный натиск извне. Потом я раскрыла зонтик и затянула под него свою питомицу, потому что сквозь трепетавшие ветви деревьев начали пробиваться первые капли дождя, указавшие нам на необходимость скорейшего возвращения под кров. К дому мы шли так быстро, что не смогли обменяться мнениями по поводу встречи с Хитклифом, однако я почувствовала, что теперь на сердце Кэтрин лежит двойная печаль. Лицо у нее настолько исказилось от горя, что она была буквально на себя не похожа. Она явно раздумывала над тем, что только что услышала от Хитклифа, почитая его слова правдой в последней инстанции.

Мой господин ушел в свою комнату еще до нашего возвращения. Кэти пробралась в его комнату, чтобы справиться о его самочувствии, – мистер Линтон спал. Она вернулась и пригласила меня посидеть с ней в библиотеке. Мы вместе попили чаю, а потом она прилегла на ковер и попросила меня не беспокоить ее разговорами, потому что она устала. Я взяла книгу и притворилась, что читаю. Когда ей показалось, что я полностью погрузилась в чтение, Кэтрин тихонько заплакала, как раньше на прогулке. Похоже, теперь это стало ее любимым занятием. Я дала ей выплакаться, а затем заговорила с ней в очень жесткой манере, высмеяв все, что рассказал мистер Хитклиф о своем сыне, как если бы я была в полной уверенности в ее согласии с каждым моим словом. Увы! У меня не хватило красноречия, дабы изгладить то впечатление, которое произвел на нее его рассказ и на которое негодяй, несомненно, рассчитывал.

– Может, ты и права, Эллен, – задумчиво произнесла она, – но я никогда не успокоюсь, пока не узнаю, как обстоят дела на самом деле. И еще я должна сказать Линтону, что не по своей вине прервала переписку и что чувства мои к нему не изменились.

Что толку было сердиться и спорить, коль скоро Кэтрин пошла на поводу своей доверчивости? В тот вечер мы расстались врагами. А наутро восход солнца застал нас на дороге на Грозовой Перевал – я шагала у стремени верного пони моей своевольной воспитанницы. Я не могла спокойно смотреть на ее горе, на ее побледневшее и осунувшееся лицо, на заплаканные глаза. Я уступила ей в слабой надежде, что Линтон сам покажет своим холодным и равнодушным приемом, как мало правды было в красивой сказке, придуманной его отцом.






Глава 23




Дождливая ночь породила сырое и туманное утро – с неба то ли снег сыпался, то ли дождь падал, – и наш путь с журчанием пересекали потоки воды, излившейся за ночь на окрестные холмы и утесы. Ноги мои промокли насквозь, а в душе раздражение боролось с отчаянием, – словом, я была в настроении, соответствующем тому неприятному делу, которое нам предстояло. Мы вошли в дом на Грозовом Перевале через кухню, чтобы убедиться в отъезде мистера Хитклифа, словам которого я не доверяла ни на грош.

Джозеф блаженствовал в одиночестве у ярко горевшего очага: рядом с ним на столе стояла целая кварта[25] эля, в которую щедрыми ломтями была накрошена поджаренная овсяная лепешка. Во рту у него торчала его неизменная короткая черная трубка. Кэтрин подошла к очагу, чтобы согреться, а я осведомилась, дома ли хозяин. Вопрос мой оставался без ответа так долго, что я уже подумала, будто старик совсем оглох, потому повторила его.

– Не-а, – протянул он в нос и негостеприимно добавил: – Ступайте туда, откуда пришли…

– Джозеф! – одновременно с моими словами послышался капризный голос из соседней комнаты. – Сколько можно тебя звать? В камине осталась всего лишь горсточка угольков. Джозеф, иди сюда сейчас же!

Джозеф несколько раз с наслаждением затянулся и вновь вперил взгляд в огонь, что отнюдь не свидетельствовало о его намерении ответить на столь требовательный призыв. Ни домоправительницы, ни Гэртона поблизости не было: видимо, одна ушла куда-то с поручением, а другой отправился выполнять свою ежедневную работу. Мы сразу же узнали голос Линтона и пошли на него.

– Надеюсь, ты скоро сдохнешь от голода на своем чердаке! – крикнул юноша, приняв звук наших шагов за свидетельство приближения нерадивого слуги.

Он замолк, как только понял свою ошибку. Кэтрин бросилась к своему кузену, бессильно простершемуся в кресле.

– Это вы, мисс Линтон? – произнес он, едва поднимая голову с подлокотника. – Ах, нет, не целуйте меня, я от этого задыхаюсь. Прошу вас, не надо! Папа предупредил, что вы нас посетите…

Придя в себя после крепких объятий Кэтрин, которая стояла в растерянности и, кажется, раскаивалась в своей пылкости, он продолжал своим ворчливым голосом:

– Закройте, пожалуйста, за собой дверь, вы оставили ее открытой… а эти… эти подлые твари даже не могут принести углей для моего камина. Здесь так холодно!

Я помешала угли в очаге и сама принесла полный совок растопки из кухни. Больной начал жаловаться, что я напустила в комнату дыма, но у него был сильный и мучительный кашель, его явно лихорадило, поэтому я не стала бранить мальчика за капризы.

– Ну, Линтон, – обратилась к нему Кэтрин, когда ее кузен совладал со своим раздражением, – ты действительно рад меня видеть? Что я могу для тебя сделать?

– Почему вы не приходили раньше? – спросил он. – Вы должны были прийти вместо того, чтобы писать эти длинные-предлинные письма. Вы не представляете себе, как меня утомляло сочинять вам ответы. Гораздо приятнее было бы просто поговорить с вами. А сейчас я так болен, что даже толком говорить не могу. Я совсем без сил. Куда же Зилла подевалась? Будьте так добры, – он выразительно посмотрел на меня, – сходите в кухню и поищите ее!

Он даже не поблагодарил меня за то, что я сделала для него минуту назад, потому мне совсем не хотелось бегать взад-вперед по его указке, и я сказала: «На кухне никого нет, кроме Джозефа».

– Пить хочу! – требовательно проговорил он. – С тех пор как папа уехал, Зилла только и делает, что пропадает в Гиммертоне! Как это некстати! Мне приходится спускаться из моей комнаты и сидеть здесь внизу, потому что они как будто сговорились и не слышат, когда я их зову сверху.

– А ваш отец внимателен к вам? – спросила я, приметив, что бурные дружеские порывы Кэтрин остались без ответа.

– Внимателен? Ну, не знаю, что и сказать… Но он хотя бы заставляет всех остальных в доме быть немного внимательней ко мне, – ответил он. – Они законченные мерзавцы! Только представьте себе, мисс Линтон, Гэртон потешается надо мной! Я его ненавижу! Я их всех ненавижу! Они такие гадкие!

Кэти начала искать воду, увидела в буфете кувшин, наполнила из него стакан и поднесла ему. Линтон попросил добавить вина из бутылки на столе. Отпив немного, он заметно успокоился и сказал, что она очень добра.

– И ты рад меня видеть? – вновь задала она свой первоначальный вопрос, приободряясь от тени улыбки, появившейся на лице кузена.

– Конечно, я рад, – промолвил он. – Приятно для разнообразия услышать ваш голос. Но я очень расстраивался из-за того, что вы меня не навещали. И папа ругал меня за это, говорил, что я сам виноват, и еще он называл меня жалким, никчемным и тупым созданием. Он считает, что вы меня презираете, и заявил, что, будь он на моем месте, он уже был бы хозяином «Скворцов» вместо вашего отца. Но вы ведь меня не презираете, мисс…

– Называй меня Кэтрин или Кэти, и давай-ка перейдем на «ты», – прервала его излияния моя юная госпожа. – Презирать тебя? Никогда! После папы и Эллен я люблю тебя больше всех на свете. Но я терпеть не могу мистера Хитклифа, поэтому мне нельзя будет приходить сюда, когда он вернется. Он надолго уехал?

– Всего на несколько дней, – ответил Линтон, – но он часто выезжает в поле с началом сезона охоты, и ты сможешь приходить ко мне на пару часов в любой такой день. Пожалуйста, пообещай, что навестишь меня! С тобой я буду паинькой: ведь ты не будешь мне перечить попусту и всегда придешь мне на помощь, ведь так?

– Да-да, – ответила Кэтрин. – Если бы только папа мне разрешил, я бы половину времени проводила с тобой. Ах, Линтон! Ты такой красивый! Я бы хотела, чтобы ты был мне не двоюродным, а родным братом.

– И тогда ты бы полюбила меня, как своего отца? – спросил он, заметно приободряясь. – А мой папа говорит, что ты полюбишь меня больше своего отца, крепче всех на свете, если ты будешь моей женой. Так что я бы хотел, чтобы ты вышла за меня замуж.

– Нет, никогда я никого не полюблю сильнее, чем папу, – решительно ответила она. – Кроме того, мужья иногда ненавидят своих жен, а вот братья сестер – никогда. Если бы ты был моим братом, ты бы жил с нами в усадьбе и папа любил бы тебя так же, как и меня.

Линтон принялся возражать, не веря в то, что мужья могут ненавидеть своих жен, но Кэти была уверена в обратном, приведя в качестве крайне неудачного примера ту неприязнь, которую его отец испытывал к ее тете – то есть к матери Линтона. Я попыталась прервать ее неразумные речи, но не успела, и она выложила юноше все, что знала об этой истории. Хитклиф-младший с раздражением закричал, что ее рассказ – одна сплошная ложь.

– Мне это рассказал мой папа, а он никогда не скажет мне неправду, – упрямо заявила Кэтрин.

– Мой папа презирает твоего папу! – вскричал Линтон. – Он считает его глупцом, а еще низким и подлым человеком!

– Твой отец – настоящий злодей, – возразила ему Кэти. – И с твоей стороны очень дурно повторять его слова. Он отвратительно вел себя по отношению к тете Изабелле, которая вынуждена была уйти от него.

– Она от него не уходила! – воскликнул мальчик. – И не смей мне противоречить!

– Ушла, ушла! Ничего ты не знаешь! – прокричала Кэтрин.

– Ну, тогда я тебе кое-что скажу! – злорадно заявил Линтон. – Твоя мать никогда, ни одной минуты не любила твоего отца – получай!

– О-о! – вскричала Кэти, буквально задохнувшись от бешенства и не в силах вымолвить более ни слова.

– На самом деле она любила моего папу, – добавил он.