Гробница Крокодила

Гилас протолкался через стебли папируса обратно в туннель. Никого. Пирры нет.

«Ну и хорошо, – сказал себе Гилас. – Значит, успела спрятаться. Я побежал в одну сторону, а она в другую. Видно, Пирра до сих пор там отсиживается».

Гилас пересек туннель и с трудом раздвинул стебли папируса.

– Пирра! – шепотом позвал мальчик.

Кричать опасно: вдруг услышат деревенские? Или речные лошади?

Девочка не отзывалась. Но папирус здесь растет так густо, что далеко она забраться не могла.

Гилас протискивался через заросли, а перед его мысленным взором вставали картины одна другой страшнее. Вот Пирра бьется в гигантской красной пасти водяной лошади, а та затягивает ее под воду и перекусывает пополам…

Гилас и сам не заметил, как вышел из зарослей папируса и опять очутился среди камышей. Стебли хлестали по лицу. Под ногами шуршали сухие листья. А вскоре Гилас вышел на берег, покрытый красной глиной, и заморгал от яркого света, отражавшегося от воды.

Он вернулся к воде. Нет, не может быть, Гилас ведь шел в другую сторону! Но вот песчаная отмель, акация, финиковые пальмы…

А может быть, это не тот берег? Деревни не видно, рыбаков тоже, на отмели нет топляка, только рядом с ней из-под воды выглядывает несколько бревен, да еще пара штук плавает рядом с Гиласом. Пальмы здесь тоже другие. Некоторые клонятся прямо к воде, а под ними на мелководье покачиваются водяные лилии.

– Пирра, ты где?

Бутоны водяных лилий раскрылись и превратились в огромные треугольные цветы с фиолетово-синими лепестками, острыми, точно копья. Они тянулись вверх, словно руки, воздетые к Солнцу. Их аромат дурманил голову.

Тут Гилас забеспокоился всерьез. Мальчик лихорадочно осматривал берег. Пусть Пирра сейчас выйдет из камышей, растрепанная и сердитая! Или пусть прилетит Эхо и приведет его к девочке. Или пусть Разбойница в шутку на него наскочит, она ведь так это любит.

Но вокруг тишина, только камыши и папирус шепчут друг другу свои секреты. Уж они-то знают, где Пирра, только говорить не хотят.

Тут прилетела стая уток и опустилась на воду посреди протока. Гилас рассеянно наблюдал, как от птиц по воде расходятся круги. Большое полено рядом с лилиями покачнулось.

Вдруг в глазах у Гиласа замелькали огни, а ему в висок будто вонзился пылающий палец. О нет, только этого сейчас не хватало…

Поздно: завеса, скрывающая мир Духов, отлетела в сторону, и чувства Гиласа сверхъестественным образом обострились.

Теперь он видит фиолетовый запах водяных лилий: аромат висит в воздухе, точно дымка. А вот тихое чавканье: это лягушка прыгает среди камышей. Потом Гилас уловил сердцебиение неизвестного ему болотного чудовища – медленное, но сильное.

Услышать бы, как бьется сердце Пирры!

Мальчик еще раз окинул взглядом берег, но повсюду лишь камыши и папирус. Растения пронзительно-зеленые, а красная глина на берегах кажется такой яркой, что от нее рябит в глазах. А вот тень Гиласа чернеет позади него, уперев руки в бока…

Как же так? Ведь он стоит с опущенными руками!

Гилас обернулся. Нет, тень точно принадлежит ему. Она тянется от его ног, как и все обычные тени, вот только делает совсем не то же самое, что хозяин. Обескураженный Гилас прирос к месту, а тень подняла руку, прикрыла глаза от Солнца, а потом второй рукой указала на мелководье.

Краем глаза мальчик заметил, как к водному потоку летит еще одна утка. Из-за обостренных чувств Гиласа ее сине-желтое оперение сверкало так ярко, что било по глазам, а когда она опустилась на воду, всплеск прозвучал, будто грохот водопада.

Тень Гиласа тоже наблюдала за уткой. Вот она снова уперла руки в бока и склонила голову набок, будто чего-то ждала.

Выгнув шею, утка как следует встряхнулась и сложила крылья. Вдруг позади нее водяные лилии разлетелись в разные стороны. Утка даже крякнуть не успела. Огромные челюсти с хрустом сомкнулись и утащили птицу под воду.





9





Гигантский ящер заглотил утку в два счета, потом изогнулся, будто змея, и поплыл в сторону Гиласа.

«Крокодил», – пронеслось в голове у потрясенного мальчика. Так вот они какие.

Казалось, это чудовище не из плоти, а из камня. Массивное, словно закованное в броню тело щетинится шипами. Чешуйчатая пасть сплошь утыкана острыми зубами. Ящер приоткрыл ее, словно улыбался непонятно чему. Ничего не выражающие желтые глаза пристально смотрели на Гиласа.

Мальчик медленно попятился.

Крокодил замер на мелководье, следя за добычей.

Мысли Гиласа испуганно заметались в голове. Ящерицы передвигаются очень быстро, ему ни за что не убежать от крокодила, а ножом эту твердокаменную шкуру не проткнешь. Вдруг за спиной Гиласа раздалось громкое шуршание, и из камышей выскочил второй крокодил. Ноги у него кривые, как у всех ящериц, и бегает он на них с удивительным проворством.

Оставалось лишь одно. Гилас кинулся к ближайшей финиковой пальме.


Ствол дерева клонился над водой. Гилас вскарабкался вверх, но не высоко. Так крокодилы его достанут. Оба ящера стремительно приближались к жертве. Веток на стволе пальмы нет, хвататься не за что: они растут только на верхушке, все вместе. Придется снова испробовать фокус, который Гилас до этого проделывал всего один раз, и то несколько лет назад: тогда кабан загнал мальчика на сосну.

Покрепче обхватив ствол ногами и вцепившись в него одной рукой, Гилас снял с шеи моток веревки, обмотал один конец вокруг правого запястья, протянул веревку за деревом и торопливо привязал другой конец к левому запястью. Так удобнее хвататься за ствол. Кора у пальмы странная – жесткая и неровная, будто сосновая шишка. Она вся покрыта колючими чешуйками, и сыромятная кожа хорошо за них цепляется. Именно на это Гилас и надеялся. Он рванулся вверх и зацепил веревку повыше. Потом, держась за дерево обеими ногами, он наполовину подпрыгнул, наполовину подтянулся.

Но и таким способом Гилас высоко не залез. Крокодил из камышей разинул пасть и с пугающей легкостью подпрыгнул. Его морда мелькнула так близко, что Гиласа обдало зловонным дыханием ящера. Крокодил упал и подскочил снова. С мрачным упорством Гилас лез по стволу пальмы: то полз, то подпрыгивал, то подтягивался.

Крокодил глядел на мальчика с этой своей жуткой ухмылкой, но больше на пальму не наскакивал. Гилас вздохнул с облегчением. Похоже, крокодилы по деревьям лазить не умеют.

Высоко над головой мальчика Солнце ярко светило сквозь лохматые ветки, густо растущие на верхушке пальмы. Гилас рискнул посмотреть вниз и вздрогнул: он над самой водой!

А тем временем на берегу крокодил помельче (тот, который выбежал из камышей) потерял интерес к строптивой добыче. Ящер сполз по берегу в воду и поплыл к песчаной отмели. На нее уже забирались другие крокодилы, желавшие погреться на солнышке.

Но крупный ящер с мелководья поднялся к пальме и залег под ней. В воде было не видно, насколько он огромен, зато на суше крокодил предстал во всей красе. Если уложить на землю друг за другом троих высоких мужчин, длина крокодила от носа до хвоста будет больше. А в его чешуйчатый живот запросто поместится олень.

На глазах у Гиласа крокодил развернулся, соскользнул обратно в воду и ушел на глубину. Гилас пытался разглядеть ящера, но шкура болотного цвета слилась с водой. Мальчику стало не по себе: крокодил будто исчез.

Гилас ждал. Что-то ему подсказывало, что хищник еще здесь.

Мальчика мучила жажда. Только сейчас он заметил, что потерял бурдюк. Должно быть, обронил его в туннеле водяных лошадей. Пирра его убьет. Мысли о подруге подействовали на Гиласа успокаивающе.

А внизу на мелководье воцарилось затишье. Водяные лилии больше не раскачивались. Может, крокодил уплыл на отмель, к остальным?

Но тут лилии разлетелись в разные стороны, и огромные челюсти клацнули на расстоянии ширины ладони от лица мальчика. Гилас с криком отпрянул, едва не выпустив веревку. Крокодил рухнул обратно в воду, подняв тучу брызг.

Водяные лилии закачались. Ветер зашелестел в камышах. Горлица протяжно закурлыкала: птица будто смеялась.

Веревка врезалась в ладони и запястья Гиласа, но мальчик почти не чувствовал боли. Он ждал, когда чудовище появится снова.

Возле кувшинки из воды бесшумно поднялось нечто напоминающее два камешка. А потом крокодильи веки поднялись, и на Гиласа уставились бесстрастные желтые глаза. Зрачки напоминали черные щели. Гилас силился перестать смотреть, но не мог. Он словно проваливался в эти глаза.

В последний момент Гилас успел отвести взгляд.

Руки у мальчика дрожали. Нет, долго он не продержится. Стараясь не смотреть на чудовище, Гилас сдвинул веревку и полез дальше. Ему нужно добраться до веток на вершине.

Мальчик чувствовал на себе взгляд хищника.

Кем рассказывал: по суше крокодил бегает так быстро, что может догнать лошадь, а под водой он способен задержать дыхание на полдня. Крокодил чует запах ребенка с сорока шагов и даже слышит, как тот моргает. Египтяне называют его «Тот, кто следит, потом хватает».

Гилас поглядел вниз.

Крокодил по-прежнему не сводил с него глаз. В этом застывшем взгляде ни проблеска чувств.

Но тут в груди Гиласа взыграл дух противоречия.

– Ну уж нет, я тебе не дамся, – выговорил он сквозь стиснутые зубы. – Слово даю, если свалюсь с дерева, застряну у тебя в глотке и задушу тебя. А если придется, брюхо тебе изнутри вспорю…

Совершив последний рывок на пределе возможностей, Гилас взобрался на верхушку финиковой пальмы. Среди крупных гроздьев яйцевидных плодов особо не развернешься, да и жесткие ветки острые, как кинжалы.

– Ну что, съел? – отдуваясь, обратился Гилас к крокодилу. – Я еще живой!

Мальчик завопил во весь голос:

– Я живой!

Птицы вылетели из камышей с громким хлопаньем крыльев и испуганными криками. Гиласа била дрожь. А крокодил все не сводил с мальчика глаз.

Вдруг ветка финиковой пальмы отломилась и упала на кувшинки. Крокодил даже не вздрогнул. Гилас первый раз видел, чтобы живое существо ни на что вокруг не реагировало.

Гилас не выдержал. Его охватило непреодолимое желание вывести эту тварь из оцепенения. Неловко изогнувшись, он вытащил из мешочка на поясе камешек и со всей силы метнул чудовищу в голову.

Но Гилас промазал: камешек с плеском ударился о кувшинку. Со второго раза Гилас попал в крокодила: камешек стукнулся о твердокаменную шкуру, отскочил от нее и плюхнулся в воду. В третий раз Гилас пытаться не стал.

Солнце поднялось выше. Чтобы ноги не онемели, Гилас то напрягал мышцы, то расслаблял. Голова пульсировала от боли: ветки пальмы почти не давали тени. Гилас с тоской вспоминал о потерянном бурдюке.

А крокодил все следил и следил за мальчиком.

«Смерть в пасти крокодила – страшная смерть, – говорил Кем. – Он утаскивает человека под воду, а потом крутится вместе с ним, пока тот не захлебнется. Это называется „кружение смерти“. А иногда крокодил просто мотает головой из стороны в сторону, пока не разорвет жертву на части…»

Тут на песчаной отмели посреди водного протока проснулись несколько крокодилов. Щурясь сквозь ветки, Гилас увидел, как сначала один ящер, а за ним второй с неестественной змеиной гибкостью соскользнули в воду и поплыли к нему.

Вдруг Гилас с опозданием вспомнил, о чем еще предупреждал его Кем. «Крокодила привлекает все: каждый всплеск, любое шевеление в воде. Он чувствует, как рыба двигает плавниками, как морда оленя на водопое касается поверхности…»

Тут Гилас горько пожалел, что швырял камешки.