Грядет Тьма

– Ладно, – нетерпеливо сказала Эфира, – хватит пустых разговоров. Ты знаешь, зачем я тебя сюда привела.

Антон глянул на нее поверх чашки.

– Ты сказала, что тебе нужна моя помощь. Зачем?

Беру взглянула на Эфиру. Если она была готова довериться этому мальчику – довериться настолько, чтобы это ему рассказать, тогда Беру последует за ней.

– Ты знаешь, кто я, – сказала Эфира. – Что я делала.

– Думаю, можно сказать, все знают, что ты делала.

– Да, – ответила Эфира. – Но никто не знает почему.

Люди в страхе шептались об обнаруженных телах, отмеченных Бледной Рукой. У всех находились свои предположения о мотивах убийств. Наказание злых и извращенных. Искажение Дара. Никто не знал правды.

– Я забираю их жизни, – медленно сказала Эфира, – чтобы спасти ее.

Она взглянула на Беру, и между ними проскользнуло молчаливое понимание: сестры могли рассказать этому парню достаточно, но не более того. Не всю правду. Это было слишком опасно.

– Я болела, – сказала Беру. – Долгое время. Эфира использует эши своих жертв, чтобы исцелить меня. Это единственный способ сохранить мне жизнь.

– Почему вы не пригласите целителя?

– Они не могут помочь, – бесстрастно ответила Эфира. Были и другие причины: риск разоблачения, истинная природа болезни Беру, – они препятствовали поиску помощи у кого-то помимо самых беспринципных. – Целители дают клятву. Если бы они знали, что я сделала, чтобы сохранить жизнь Беру… даже если бы они могли помочь нам, то не стали бы.

– А я могу?

– Мы искали то, что сможет помочь, – сказала Беру. – Могущественный артефакт, который, согласно историям, усиливает Дар крови. С помощью его, возможно, Эфира сможет вылечить меня навсегда, и я больше не буду болеть.

– Его называют Чашей Элиазара, – сказала Эфира, внимательно наблюдая за Антоном. – Ты о ней слышал?

Юноша покачал головой.

– Ты знаешь о Войнах Некроманта, – сказала Эфира. Это был не вопрос. Все знали о Войнах Некроманта – самых разрушительных сражениях в истории мира. Задолго до исчезновения пророков король Некромант поднял армию неупокоенных – мертвых, вернувшихся из могилы, – чтобы захватить королевство Херата.

– Король Некромант обладал Даром крови, – продолжила Эфира. – Самым могущественным за многие века. Возможно, самым могущественным с самого появления Даров. Но не вся сила принадлежала ему. Часть ее король Некромант получал из Чаши Элиазара.

Антон заморгал, глядя на нее.

– Так, – медленно сказал он, – ты привела меня в свою крипту, чтобы попросить найти древний артефакт, с помощью которого когда-то подняли армию мертвых? Я все правильно понял?

Эфира даже не вздрогнула.

– Ну а ты можешь?

– Нет.

– Ты врешь.

– Не вру, – ответил Антон. Внезапно он показался уязвимым. – Я действительно… я не вру вам.

– Миссис Таппан сказала, что только ты можешь сделать подобное, – продолжила Эфира. – Что у тебя есть Дар могущественнее всего, что она видела. Она нам соврала?

Антон выдохнул.

– Нет, не соврала.

– Она сказала, что ты можешь отказаться помогать нам, – добавила Эфира.

– Отказаться, – мрачно повторил Антон. – Правильно.

– Ты так это сформулируешь? – спросила Беру.

– Не совсем.

– Знаешь, я многим рисковала, чтобы привести тебя сюда, – сказала Эфира. – Мне не нужно было этого делать. Я могла оставить тебя тем наемникам.

Беру развернулась, чтобы глянуть на нее.

– Каким наемникам?

– Потом, – резко ответила Эфира. А затем обратилась к Антону: – Я только говорю, что, если человек, преследующий тебя, так отчаянно хочет тебя найти, мне не обязательно стоять у него на пути. В действительности, может, мне лучше помочь ему.


Она посмотрела на него тем самым взглядом, как говорила Беру. Взглядом Бледной Руки.

– Она всегда так убедительна? – спросил Антон Беру.

Глаза Эфиры вспыхнули.

– Почему бы тебе не спросить того мертвого священника, насколько убедительной я могу быть?

– Эфира, – сказала Беру. – Позволь мне поговорить с ним.

Эфира бросила на сестру вопросительный взгляд. Та едва заметно кивнула. Угрозами делу не поможешь. Но Беру подумала, что, возможно… возможно, она сможет тронуть его. Потому что под сарказмом и наигранной уверенностью скрывалось то, что было ей знакомо. Страх.

Эфира подошла к двери и задержалась там на мгновение, прежде чем покинуть крипту.

Беру повернулась к Антону.

– Слушай, я не знаю твою историю. И не стану спрашивать. Мне просто нужно, чтобы ты кое-что понял.

Антон кивнул. И Беру снова увидела это – тень страха, пробежавшую по его лицу. Ни паники, ни ужаса – ничего яркого. Только глубокий, непреодолимый страх, тихо живущий в каждом вдохе. Она распознала его, потому что такой же сидел и в ней.

– То, чего я больше всего боюсь, – продолжила Беру, – это не возвращения болезни. Не смерти. Даже не смерти Эфиры.

Теперь Антон слушал внимательно, его темные глаза были прикованы к ней.

– Были времена, прежде чем Эфира стала Бледной Рукой. Когда мы с ней были просто девочками. Сиротками. Друг у друга остались только мы. Думаю, сейчас ситуация не сильно отличается.

Они с Эфирой больше не обсуждали прошлое – там крылось слишком много чувства вины. Но не проходило ни дня, чтобы Беру об этом не думала и не гадала, стоила ли ее жизнь того, чем они с сестрой за нее заплатили.

– Но тогда у нас была семья, – сказала Беру. – В рыбацкой деревне на острове Чарис. Они были добры к нам, дали нам убежище. Даже любили нас. Со временем, думаю, они стали бы относиться к нам, как к своим. У них было два сына. Мальчик возраста Эфиры и другой, немного старше.

Воспоминания о месяцах, проведенных с той семьей, ожили в ее мыслях. Два брата фехтовали на деревянных мечах во дворе, заросшем чертополохом. Их мать помешивала бурлящий горшок и вдыхала теплый пар с запахом лимона, трав и намеком на пряный перец. Отец выкладывал рыболовные снасти перед домом. В уголках его глаз появлялись морщинки, когда Беру с Эфирой проносились мимо, играя в догонялки, перепрыгивая через трубу, обегая курятник и выбегая в передний двор. И когда подавали ужин, все они заходили один за другим, словно муравьи, возвращающиеся в муравейник.

Воспоминания о тех временах смешивались с воспоминаниями о родителях Беру, и она уже не могла понять, собственная ли мать или приемная вплетала цветы в волосы и учила ловить цыпленка. В ее тенистом прошлом находилась поляна яркого солнечного света. Но следующее воспоминание о том, что они с Эфирой сделали с этой семьей, затмевало все.

– Через несколько месяцев после того, как они нас приняли, я заболела. И не в первый раз. В нашей старой деревне, Медее, меня сразил тот же недуг, что унес жизни наших родителей, но я… выжила. Мы думали, что все закончилось, но через несколько месяцев после того, как эта семья приняла нас, болезнь вернулась снова. И вскоре я поняла, что умираю. – Она замолчала, сглатывая. – Отец ушел, чтобы найти мне целителя. Но мне становилось хуже слишком быстро, и до его возвращения Эфира решила сама исцелить меня. И это сработало. Мне стало лучше. Но в тот день приемная мама заболела и умерла – или по крайней мере мы все так думали.

Хотя прошли годы, Беру почувствовала волну свежего ужаса, накрывающую ее.

– Через пару месяцев болезнь снова вернулась. И снова Эфира исцелила меня. В этот раз умер старший сын. Вот тогда мы поняли, что происходит на самом деле. Что мы были причиной. – Беру трясло. – Отец это тоже понял. Он был вне себя от горя и боялся, что Эфира убьет его единственного, оставшегося в живых сына. Он угрожал нам. Угрожал мне, думая, что, если заберет мою жизнь, его старший сын и жена снова оживут. И Эфира, она…

Все представилось в тошнотворной вспышке. Отец бросается на Беру. Эфира выкидывает руки к его груди, чтобы остановить. Бледный отпечаток руки расцветает на его коже.

– Она убила его, – прошептала Беру. – Это был инстинкт. Она защищала меня и не могла контролировать свои силы.

– Что случилось с другим мальчиком? – спросил Антон. – Младшим сыном?

Беру покачала головой.

– Мы не знаем. После смерти отца мы ушли. Когда болезнь снова вернулась, мы приняли решение. Больше никаких невинных смертей. Не из-за меня. Так что Эфира стала Бледной Рукой.

– Так вот чего ты боишься больше всего? – медленно спросил Антон. – Что еще больше невинных людей умрет из-за тебя?

Девушка кивнула, но рассказала ему не все. Невиновные они или виновные, было не важно – каждая жизнь, забранная Бледной Рукой, оставалась на совести Беру.

– Моя болезнь прогрессирует, – сказала она. – Теперь это происходит быстрее. Раньше я слабела через несколько месяцев после исцеления Эфирой. Теперь через недели. Я знаю, что однажды – может, очень скоро – мы окажемся в таком отчаянном положении, как и в тот день в рыбацкой деревне. И не будет иметь значения, натворил ли кто что-то или нет. Значение будет иметь только то, что их жизнь можно обменять на мою.

– Но если ты найдешь Чашу Элиазара… – Антон не завершил свою мысль.

– Тогда больше никому не нужно будет умирать. – «Тогда, – подумала Беру, – мы будем свободны».

– И тебе больше не придется бояться, – тихо сказал Антон.

Беру кивнула. Она знала, что Эфира может разозлиться, что она рассказала Антону их историю. У них не было причин доверять ему.

И все же Беру чувствовала, что может доверять. Или что по крайней мере Антон постарается как-то понять то, через что они прошли. Она видела, что и его преследовало прошлое. Может быть, Антон понимал, каково это – чем отчаяннее ты преследуешь свободу, тем дальше она оказывается.

– Итак, – сказала Беру, – ты нам поможешь?

Антон пристально наблюдал за ней, поджимая губы.

– Не знаю. Не знаю, смогу ли. Я уже давно не использовал свой Дар и… ну, давай скажем, не ты единственная не хочешь вспоминать прошлое.

– Ты знаешь, что она несерьезно, – сказала Беру. – Когда Эфира сказала, что сдаст тебя твоим преследователям. Она так не поступит. Она не такая.

Антон пожал плечами.