Гринвич-парк

Передо мной сидит Саймон, сотрудник агентства «Пресс ассосиэйшн». Я трогаю его за плечо и шепотом спрашиваю:

— У нас есть напутствие присяжным?

Закатив глаза, он достает из блокнота сложенный листок бумаги и передает его мне, словно школьник — записку.

— Тоби Летвин, в соответствии со статьей 1 Закона о преступлениях на сексуальной почве, принятого в 1956 году, вы обвиняетесь в том, что 14 октября 2017 года вместе с Рональдом Бартоломью совершили насильственные действия в отношении Эмили Оливер в доме № 22 по Грин-стрит в Кембридже. Вы признаете себя виновным?

— Нет, не признаю.

Секретарь зачитывает обвинение, я притворяюсь, будто делаю записи, а сама на галерее для публики высматриваю следователя. Я уверена, он должен быть где-то в зале.

В конце концов нахожу его взглядом. Он сидит на заднем ряду, на удалении от родственников обвиняемых. Он сейчас не на службе, на нем не форма, а строгий деловой костюм. На протяжении всей речи секретаря выражение его лица остается неизменным, но когда обвиняемый отказывается признать свою вину, черты его суровеют.

Прокурор обосновывает выдвинутое обвинение. При полнейшей тишине в зале. Мы узнаем о пьяной оргии, о переписке в соцсетях, о девушках, сексе и хвастовстве. А потом нам рассказывают о том, что представляет кошмар для женщин, — о ДНК, что соскребли с простыней и из влагалища, о побоях и рвоте, о стуке в соседнюю дверь поздно ночью. О босой незнакомке, слезно умоляющей о помощи.

По окончании заседания я не свожу глаз со следователя. Спешу поскорее выбраться с галереи и иду за ним. На мгновение теряю его из виду, и меня охватывает беспокойство: вдруг он уже ушел? Но потом вижу, как он удаляется по коридору. Звук его шагов эхом рикошетит от высоких потолков.

— Инспектор Картер?

Он останавливается, медленно поворачивается, окидывает меня взглядом.

— Кэти Уиллер, полагаю? — произносит он.

— Собственной персоной, — довольно улыбаюсь я.

— Так и знал, что это вы сверлили меня взглядом с галереи для прессы. — Тон у него суровый, но чувствуется, что он сдерживает улыбку. — Надеюсь, вам известно, что преследование квалифицируется законом как преступление?

— Не обессудьте. Просто, как я и написала в своем сообщении…

— В сообщениях.

— Да, вы правы. В сообщениях… М-м… Я рассчитывала, что вы согласитесь со мной поговорить. Меня интересует предыстория этого дела.

Он собирается что-то сказать и осекается, заметив идущего мимо еще одного репортера. Тот подозрительно косится на меня.

— Кэти, — Картер понижает голос, — вы же знаете, что обязаны получать информацию только через пресс-службу, как и все остальные.

Знаю. Теоретически. Но я навела справки — порасспрашивала Криса, репортера криминальной хроники. И мне теперь известно, что старший инспектор Марк Картер — представитель старой школы и иногда не прочь поболтать с журналистами. Он тридцать лет оттрубил в полиции графства Кембридж и вскоре по завершении данного дела должен выйти на пенсию.

— Окажите любезность! — умоляю я, отчаянно надеясь, что сумела придать голосу чарующие интонации. — Всего пару малюсеньких вопросов? Разумеется, до окончания суда я о полученной информации ни гу-гу. И, конечно же, это не для печати.

Инспектор не отвечает, но и не дает мне от ворот поворот. Через плечо он бросает взгляд на дверь с табличкой «ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ОТДЫХА».

— Кофе там ужасный, — добавляю я.

Смеясь, он поводит глазами, тихо произносит:

— Хорошо, ваша взяла. «Коста». За углом. Столик на нижнем этаже. Пятнадцать минут. Не больше.

В конечном итоге много он не выдал, но то, что сообщил, заполнило некоторые пробелы. Как я и подозревала, полиция и сторона обвинения очень нервничают из-за этого судебного процесса. Жертву уже очернили в соцсетях — вероятно, друзья обвиняемых постарались, по мнению инспектора Картера. Он также считает, что подсудимые и их богатые родственники негласно поддерживают клеветническую кампанию против девушки, но доказательств у него нет. Даже поговаривают, что отцы обвиняемых назначили солидную сумму за предоставление любой информации, порочащей жертву.

Тем временем девушке уже дважды пришлось сменить фамилию из-за того, что ее ославили на весь Интернет. Жертву насилия, ради ее же собственной безопасности, пришлось перевезти в другой район, где она лишена возможности пользоваться поддержкой родных. Слова инспектора наводят меня на мысль, что она предприняла попытку самоубийства.

— Надеюсь, вы будете осторожны в своих действиях, — твердо говорит инспектор, палочкой помешивая кофе. Затем бросает взгляд на мой блокнот. — До окончания рассмотрения дела эти сведения не подлежат огласке, и на меня ссылаться нельзя. Никаких цитат.

— А если я просто укажу «источник, близкий к…».

— Нет.

Он переводит взгляд на чашку с кофе. Я молчу, прикидывая, стоит ли еще раз попытать счастья. Спустя несколько мгновений по столу придвигаю к нему запечатанный конверт — письмо, что я написала минувшим вечером.

— Может, попробуете передать это потерпевшей?

Инспектор Картер поднимает глаза, смотрит на конверт.

— Кэти, — чуть ли не со смехом отвечает он, — на вашем месте я бы не рассчитывал.

— Знаю. Но вдруг у вас будет такая возможность. Нам хотелось бы побеседовать с ней. Услышать ее версию.

Картер вздыхает. Наверняка не я первая прошу его об этом. Но все же он берет конверт, убирает его в карман пиджака. Потом вытирает рот.

— Все, мне пора.


Я встаю.

— Большое спасибо. Можно попросить у вас визитку? Может быть… мобильный телефон? На всякий случай.

Поведя глазами, он лезет за пазуху и двумя пальцами извлекает оттуда визитку.

— Это только для вас. — Он буравит меня голубыми глазами, постукивая карточкой по столу. — А не для всей вашей братии. Ясно?

— Разумеется, — расплываюсь я в улыбке. — Спасибо.

— И не подходите ко мне в суде. Не хватало еще, чтобы моим делом занимался весь белый свет.

— Поняла. — Я верчу в руках его визитку из плотной ламинированной бумаги. Он берет со спинки стула пальто, накидывает его на свои широкие плечи. — Спасибо, что согласились встретиться со мной, — лепечу я. — Правда, я вам очень благодарна. И знаете… Удачи вам. — Инспектор пытливо смотрит на меня. Может, я что-то не то ляпнула? — То есть… я знаю, что дела, которые вы расследуете, каверзные, — быстро добавляю я. — И не всегда можно добиться справедливого результата.

Инспектор Картер морщится, ладонью потирая затылок. Волосы у него с проседью.

— Да, Кэти, — подтверждает он. — Не всегда.





Хелен




Для сентября погода стоит теплая. На деревьях все еще мерцает зеленая листва. Я иду через парк, по тихим улицам близ Ройял-Хилл. Рейчел сидит перед пабом за одним из крашеных деревянных столов, на которых обычно не просыхает пиво. Навес над головой украшают гирлянды белых ярмарочных лампочек.

Когда Рейчел предложила встретиться сегодня, я сочла, что ничего плохого в том нет. Никаких других планов на этот день я не строила. Я подумываю о том, как уговорить ее на этот раз не засиживаться в пабе. Мы могли бы выпить по бокалу лимонада, а затем прогуляться до обсерватории или походить по магазинам детских товаров возле рынка. Тогда в выходные за ужином с Сереной и Рори мне было бы что рассказать.

Народу в пабе много. Заметив меня, Рейчел широко улыбается и жестом предупреждает, что пойдет в бар за напитками. Свою сумку она оставляет на столе, чтобы никто не занял наше место. Я опускаюсь на деревянную скамью, достаю из сумки салфетку и вытираю стол.

Ожидая возвращения Рейчел, я скольжу взглядом по антикварным лавкам на противоположной стороне улицы. В них продают огромные старинные судовые фонари на деревянных и металлических треногах. Некоторые, с рукописными ценниками на шнурках, обвязанных вокруг их горловин, выставлены на тротуар. В Гринвиче много необычных вещей, подобных этим. Они сохранились с тех времен, когда водный транспорт играл очень важную роль. Сейчас такое трудно даже представить. Ныне это все коллекционные вещи; потускневшая бронза, медь или хром — не более чем причудливый изыск в интерьерах помещений любителей старины. В кабинете Серены стоит похожий фонарь, и прежде я им восхищалась. А сейчас, глядя на судовые фонари, я понимаю, что они мне не очень нравятся. Чем-то напоминают звездолеты. Одноглазые, таращатся на нас с другой стороны улицы, словно внеземные существа.

От стойки бара возвращается Рейчел. Мне она приносит апельсиновый сок и лимонад, себе взяла пинту пива.

— Источник минералов, — заявляет она. Потом, взглянув на мое лицо, быстро добавляет: — Я отопью всего несколько глотков.

Она небрежно ставит бокал на стол; на его пропитанную пивом деревянную поверхность выплескивается пена.

По небу наперегонки бегут облака. Солнце исчезает за ними, потом снова появляется. Я смежаю веки, подставляя лицо солнечным лучам. Они уже не очень теплые. Мы пропустили лучшую часть дня. Но я все равно рада, что выбралась из дома.

— Ну, чем ты занимаешься, ягодка? Помимо того, что делаешь упражнения на дыхание, — интересуется Рейчел и кладет на стол, рядом с бокалом, свой телефон. Окунает в пиво мизинец, слизывает с пальца пену.

— Да так, то одним, то другим.

В действительности я фактически прозябаю в безделье. Бесцельно брожу по дому, придумывая себе занятия. Перебрала все шкафы в спальне, наморозила полуфабрикатов. Читаю книжки о материнстве, испытала молокоотсос. Я уже изнываю от скуки. А впереди еще почти три месяца.

Я пытаюсь организовывать встречи с друзьями и знакомыми, но все мои предложения их, по-видимому, не устраивают. Никто из моих коллег в рекламном агентстве, где я работаю, не отозвался на мой клич выпить вместе кофе, хотя все заверяли, что будут на связи. Их жизнь наполнена совещаниями, деловыми встречами, посиделками в пабах после рабочего дня, куда меня перестали приглашать почти сразу, как стал заметен мой живот. Есть еще Кэти, но она вечно занята своей газетой. Серена в отъезде. Я даже подумывала о том, чтобы связаться с младшим братом, Чарли. Казалось бы, сейчас самое время восстановить с ним былые близкие отношения. Но потом я представила, со сколькими трудностями это сопряжено… садиться на поезд, ехать аж в Хакни… К тому же Чарли, по сути, ведет ночной образ жизни. Он работает диджеем, считая, что это настоящая профессия, и из постели выбирается не раньше трех часов дня, чтобы успеть забрать из школы дочку Руби. И получается, что всегда свободна одна только Рейчел.

Сейчас она похлопывает себя по джинсовой куртке: сначала по нагрудным карманам, потом по нижним, как при досмотре в аэропорту. До меня не сразу доходит, что она ищет сигареты. Наконец Рейчел находит пачку, а вместе с ней — и пластмассовую зажигалку, с одной стороны украшенную рисунком в виде зеленого листика конопли, с другой — карикатурным портретом Боба Марли. Большим пальцем она высекает желто-голубое пламя и искоса смотрит на меня. Я силюсь сохранять невозмутимость, но все равно украдкой поглядываю по сторонам, надеясь, что здесь не появятся мои бывшие коллеги по работе.

— Блин, я знаю, что нельзя, — оправдывается Рейчел, увидев мое лицо. Она взмахивает неприкуренной сигаретой. — И теперь курю гораздо меньше. Честно. Скоро совсем брошу. Но когда сидишь в пабе, трудно отказать себе в удовольствии.

Она прикуривает сигарету, прикрывая огонь своей маленькой ладошкой, затем глубоко затягивается и выдыхает струйку дыма в сторону от меня. При этом лицо ее перекашивается. Но я все равно немного отклоняюсь назад.

— Ты когда-нибудь курила?

— Нет.

— Молодец, — кивает Рейчел, закрывая глаза. И делает очередную затяжку.

Продавец антикварной лавки убирает с тротуара фонари. Их хромовые веки опускаются. Они звякают от соприкосновения одного с другим, когда он заносит их в магазин. Вдалеке бьют колокола церкви Святого Альфега; на дальнем краю парка шелестит листва. Солнце спряталось за толстой пеленой облаков. Я плотнее укутываюсь в кардиган.

Рейчел курит, приспустив веки. Внезапно глаза у нее широко распахиваются, как у куклы.

— Слушай, а расскажи-ка еще про Рори и Серену, — просит она, произнося их имена в одно слово, будто название какого-то телешоу.

— Ну, как я уже тебе говорила, Рори работает вместе с Дэниэлом, — начинаю я. — Видела, наверное высотное здание из стекла на берегу реки, за «Трафальгар армз»? Оно возведено по их проекту. — Я показываю в сторону рынка и реки — неопределенным жестом, поскольку отсюда его не видно.

Это сооружение — объект ненависти газетчиков. Масштабный проект реновации: на месте снесенного старого социального жилья строятся дома с роскошными дорогими квартирами. Его критиковали «Ивнинг стандард», «Гардиан» и местные газеты, бормотавшие что-то о социальной зачистке и использовании иностранных денег. «Бригада хранителей лондонского дерьма», как окрестил их Рори.

На каком-то этапе даже ходили слухи об акции протеста: Лиза, секретарь, почерпнула это в соцсетях — в «Твиттере» или «Фейсбуке». Она распечатала информацию и, не комментируя, положила ее на стол Дэниэлу. О проведении так называемого марша против джентрификации. «Бунтовщики и извращенцы», — пробормотал Рори. Однако заказчика пришлось уведомить. Теперь вокруг сооружения усилили охрану. Верзилы с бычьими шеями в черных поло патрулируют периметр, подобно вышибалам из ночного клуба. У каждого на поясе трещит рация.