Грешница
Часть 6 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да. И к тому же не стоило пить сегодня столько кофе.
— Сколько вы выпили?
— Три… Может, даже четыре чашки.
— Не многовато?
— Мне нужно было взбодриться. Но теперь у меня в желудке как будто дыра открылась. Меня тошнит.
— Я провожу вас в туалет.
— Нет. — Риццоли отстранила ее. — Я сама, хорошо?
Она медленно поднялась на ноги и какое-то время просто стояла, словно сомневаясь в том, что сможет идти. Потом она расправила плечи и, став похожей на прежнюю Риццоли, вышла из комнаты.
Зазвонивший на воротах колокол заставил Мауру подойти к окну. Она увидела, как все та же пожилая монахиня вышла из здания и шаркающей походкой направилась к калитке. Этому гостю не пришлось объяснять цель своего визита; монахиня сразу открыла ему. Мужчина в длинном черном пальто вошел во двор и положил руку на плечо старухи. Это был жест успокоения и дружеского участия. Они вместе направились через двор. Мужчина шел медленно, в такт ее артритической походке, и слушал монахиню, склонив голову, как будто пытаясь не пропустить ни слова из того, что она говорила.
На полпути он вдруг остановился и посмотрел вверх — словно почувствовал, что Маура наблюдает за ним.
На мгновение их взгляды встретились. Она увидела худое выразительное лицо, черную шевелюру, растрепанную ветром. И под поднятым воротником черного пальто промелькнула белая полоска.
Священник.
Когда миссис Отис объявила о том, что в аббатство направляется отец Брофи, Маура представила себе седовласого старца. Но мужчина, который смотрел на нее сейчас, был еще молод — не старше сорока.
Священник и монахиня продолжили путь, и Маура потеряла их из виду. Монастырский двор вновь опустел, но затоптанный снег хранил следы всех, кто прошелся по нему сегодня утром. Вскоре должны были прибыть санитары морга и пополнить снежную кашу свежими отпечатками.
Она глубоко вздохнула, с ужасом думая о возвращении в холодную часовню, где ей предстояло продолжить свою мрачную миссию. Она вышла из кельи и спустилась вниз, чтобы встретить коллег.
3
Джейн Риццоли стояла над умывальником, уставившись в зеркало на свое отражение, которое не вызывало в ней положительных эмоций. Она не смогла удержаться от сравнения с элегантной Маурой Айлз, всегда царственно спокойной и сдержанной, с неизменно аккуратной прической и сияющими красной помадой губами, выделяющимися на безупречной коже. Образ, увиденный Риццоли в зеркале, нельзя было назвать ни спокойным, ни безупречным. Волосы топорщились, как у привидения-плакальщицы, и под шапкой черных тугих кудряшек лицо казалось особенно бледным и напряженным. «Это не я, — подумала она. — Я не узнаю женщину, которая смотрит на меня. Когда я успела так измениться?»
Вновь подступила тошнота, и Джейн закрыла глаза, отчаянно сопротивляясь рвотному рефлексу, как будто от этого зависела ее жизнь. Но одной силой воли нельзя было остановить неизбежное. Зажав рот ладонью, она рванула к ближайшей туалетной кабине, и вовремя. Даже после того как в желудке стало совсем пусто, она еще какое-то время постояла над унитазом, не осмеливаясь покинуть свое укрытие. И в голове настойчиво стучало: это грипп. Пожалуйста, пусть это будет грипп.
Когда наконец тошнота прошла, она почувствовала себя такой опустошенной, что присела на унитаз и привалилась к стене. Думала она о работе, которую предстояло выполнить. О бесконечных допросах, которые нужно было провести, о нудных попытках выудить хотя бы крупицу полезной информации из этих перепуганных молчаливых старух. И самым трудным испытанием было для нее сейчас само присутствие на месте преступления, когда, стоя на ногах, нужно было наблюдать за скрупулезной работой криминалистов, осматривающих помещение в поисках микроскопических улик. Она привыкла быть первой в этой работе, держать под контролем каждый шаг в расследовании. И вот сейчас сидела, запершись в туалетной кабинке, не испытывая ни малейшего желания находиться в гуще событий, за что прежде так боролась. Ей хотелось спрятаться в этом укромном уголке, где было так тихо и где никто не мог видеть ее страданий. Она задалась вопросом: успела ли доктор Айлз что-то заметить? Возможно, нет. Айлз всегда больше интересовалась мертвыми, нежели живыми, и на месте убийства ее внимание было приковано исключительно к трупу.
Наконец Риццоли собралась с силами и вышла из кабинки. В голове заметно прояснилось, желудок успокоился. Дух прежней Риццоли вновь вернулся в ее тело. Подойдя к умывальнику, она прополоскала рот ледяной водой, сбрызнула лицо. Соберись, девочка. Не будь нытиком. Если ребята заметят брешь в твоей броне, они тут же направят туда свои стрелы. Так было всегда. Она взяла бумажное полотенце, промокнула лицо и уже собиралась выбросить бумагу в мусорную корзину, как вдруг замерла, вспомнив постель Камиллы. Кровь на простынях.
Корзина была заполнена наполовину. Среди вороха смятых бумажных полотенец виднелся маленький сверток из туалетной бумаги. Превозмогая отвращение, она развернула его. Хотя и догадываясь о содержимом, она все-таки вздрогнула при виде чужой менструальной крови. Ей постоянно приходилось иметь дело с кровью, и не далее как сегодня утром она видела ее в избытке возле трупа Камиллы. И все-таки именно эта окровавленная гигиеническая прокладка вызвала у нее содрогание. Она была тяжелой, набухшей. Вот почему ты встала с постели, подумала она. Почувствовала тепло между ног, влажные простыни. Ты поднялась и пришла в ванную, чтобы сменить прокладку, выбросить промокшую в мусорную корзину.
А потом… Что ты сделала потом?
Джейн вышла из туалета и вернулась в келью Камиллы. Доктор Айлз уже ушла, и Риццоли, оставшись одна, хмуро уставилась на окровавленные простыни — единственное яркое пятно в этой бесцветной комнате. Она подошла к окну и посмотрела вниз, во двор.
Заиндевевшая снежная каша была вся истоптана. К воротам подъехал еще один фургон с телевизионщиками, которые уже готовились к атаке, настраивая спутниковые антенны. История убитой монахини должна была войти в каждый дом. Наверняка станет главным сюжетом новостей, подумала Джейн, ведь мы все с любопытством относимся к монахиням. Их жизнь, предполагающая полное отречение от секса и отшельничество, интригует не меньше, чем вопрос, что же скрывается под их черными монашескими платьями. Именно обет целомудрия представляется самым загадочным; мы не перестаем удивляться, как может человек противиться самому сильному из всех свойственных ему желаний, отвергать то, что назначено ему природой. Их чистота и непорочность возбуждают.
Риццоли скользнула взглядом по двору и остановила его на часовне. «Я сейчас должна находиться там, — подумала она, — дрожать от холода вместе с ребятами из судмедэкспертизы. А не болтаться в этой келье, провонявшей хлоркой». Но только отсюда, из окна этой комнаты она могла представить себе то, что увидела Камилла, вернувшись из ванной темным зимним утром. Она наверняка увидела свет, пробивавшийся из подслеповатых окон часовни.
Свет, которого там не должно было быть.
* * *
Маура посторонилась, когда двое санитаров расстелили на полу чистую простыню и бережно переложили на нее сестру Камиллу. Ей не раз доводилось видеть, как увозят трупы с места преступления. Иногда санитары выполняли свою работу с профессиональным безразличием, а бывало, что и с нескрываемым отвращением. Но случалось и такое, что они относились к жертве с особой нежностью. Такого внимания удостаивались дети, чьи головки осторожно укладывали на носилки и к чьим окоченевшим тельцам прикасались так, будто боялись причинить боль. Сестра Камилла пробудила в санитарах такие же трепетные чувства и вызвала глубокую печаль.
Доктор придержала дверь часовни, пропуская санитаров с носилками, и следовала за ними, пока они медленно шли к воротам. За стенами монастыря уже гудели репортеры, и телекамеры готовились снять классические кадры, характерные для любой трагедии: носилки и пластиковый саван, под которым угадывается человеческое тело. Хотя зрители и не увидят жертву, им наверняка скажут, что это молодая женщина, и они тут же представят себе, что скрывается в черном мешке. Их безжалостные фантазии будут оскорблением для Камиллы, гораздо большим, чем то, что нанесет скальпель Мауры.
Когда тележку с трупом выкатили за ворота монастыря, репортеры и операторы тут же взяли ее в кольцо, игнорируя отчаянные призывы полицейского отойти.
Только священнику удалось обуздать эту обезумевшую братию. Внушительная фигура в черном, он стремительно вышел за ворота и, вклинившись в толпу, суровым окриком остановил хаос.
— Бедная сестра заслуживает вашего уважения! Почему бы вам не проявить его? Уступите ей дорогу!
Даже репортерам иногда бывает стыдно. Они расступились, пропуская санитаров. Но телекамеры продолжали работать, сопровождая погрузку носилок в машину. После чего переключились на новую добычу — Мауру, которая только что вышла из ворот и направилась к своему автомобилю, кутаясь в пальто, словно оно могло защитить ее от любопытных глаз.
— Доктор Айлз! Вы можете сделать заявление?
— Какова причина смерти?
— …какие-либо свидетельства того, что это убийство на сексуальной почве?
Увертываясь от наседавших репортеров, она нащупала в сумочке ключи от машины и щелкнула кнопкой замка. Уже открыв дверь, Маура вдруг услышала, что ее окликнули по имени. Это был крик о помощи.
Она обернулась и увидела распростертого на тротуаре мужчину, над которым уже склонились несколько человек.
— Нашему оператору плохо! — кричал кто-то. — Нужна «скорая»!
Маура захлопнула дверцу и поспешила к упавшему мужчине.
— Что случилось? — спросила она. — Он что, поскользнулся?
— Нет, он бежал… и вдруг как-то неожиданно рухнул…
Она присела на корточки возле него. Человека уже перевернули на спину, и она увидела перед собой грузного мужчину лет пятидесяти, лицо которого темнело на глазах. Его камера, украшенная логотипом телеканала, валялась рядом на снегу.
Мужчина не дышал.
Маура запрокинула ему голову, обнажив мясистую шею, и, наклонившись к нему, начала оказывать первую помощь. От несвежего запаха кофе и сигарет ее едва не стошнило. Она подумала о гепатите, СПИДе и прочих вирусных инфекциях, которые можно подхватить от контакта с незнакомцем, и чуть ли не силой заставила себя накрыть губами его рот. С первым же выдохом его грудная клетка поднялась, и легкие наполнились воздухом. Она сделала еще два выдоха, потом пощупала пульс.
Пульса не было.
Она начала расстегивать его куртку и вдруг заметила, что кто-то помогает ей. Подняв взгляд, она увидела перед собой священника, который, стоя на коленях, ощупывал своими большими руками грудную клетку мужчины в поисках анатомических ориентиров. Он вопросительно взглянул на нее, словно ожидая разрешения начать массаж сердца. Она невольно отметила, что у него необыкновенно красивые голубые глаза. А лицо исполнено мрачной решимости.
— Начинайте, — сказала она.
Он включился в работу, считая вслух, так чтобы она не сбилась с ритма искусственного дыхания:
— Раз. Два…
В его голосе не было и намека на панику, в интонациях чувствовалась твердая уверенность человека, который знает, что делает. Ей не нужно было направлять его; они действовали слаженно, как будто давно были единой командой. Дважды они менялись ролями, чтобы дать друг другу возможность передохнуть.
К тому времени как приехала «скорая», ее брюки уже насквозь промокли от снега, и пот катил с нее градом, несмотря на холод. Она тяжело поднялась с земли и, измученная, наблюдала за тем, как врачи ставят пациенту капельницу, вставляют эндотрахеальную трубку, грузят носилки в карету.
Телекамера, которую выронил оператор, уже работала в руках другого сотрудника канала. Шоу должно продолжаться, подумала Маура, глядя на то, как репортеры взяли в кольцо карету «скорой», освещая теперь другую историю, пусть даже связанную с несчастьем, постигшим их коллегу.
Доктор Айлз повернулась к священнику, который стоял рядом, такой же промокший, как и она.
— Спасибо, — сказала она. — Я так поняла, вам уже доводилось оказывать первую помощь.
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Только манекену. Думал, что мои навыки никогда не пригодятся. — Он протянул ей руку для пожатия. — Даниэл Брофи. А вы судмедэксперт?
— Маура Айлз. Это ваш приход, отец Брофи?
Он кивнул:
— Моя церковь в трех кварталах отсюда.
— Да, я видела ее.
— Как вы думаете, мы спасли его?
Она покачала головой.
— Когда пульса так долго нет, результат бывает неутешительным.
— Но есть шанс, что он выживет?
— Очень небольшой.
— Что ж, даже если и так, мне бы хотелось думать, что мы ему помогли. — Священник бросил взгляд на телевизионщиков, которые все еще суетились вокруг кареты «скорой помощи». — Позвольте, я провожу вас к машине, пока на вас не набросилась эта толпа.
— Их следующей жертвой будете вы. Надеюсь, вы к этому готовы.
— Я уже пообещал сделать заявление. Хотя ума не приложу, что они хотят от меня услышать.
— Сколько вы выпили?
— Три… Может, даже четыре чашки.
— Не многовато?
— Мне нужно было взбодриться. Но теперь у меня в желудке как будто дыра открылась. Меня тошнит.
— Я провожу вас в туалет.
— Нет. — Риццоли отстранила ее. — Я сама, хорошо?
Она медленно поднялась на ноги и какое-то время просто стояла, словно сомневаясь в том, что сможет идти. Потом она расправила плечи и, став похожей на прежнюю Риццоли, вышла из комнаты.
Зазвонивший на воротах колокол заставил Мауру подойти к окну. Она увидела, как все та же пожилая монахиня вышла из здания и шаркающей походкой направилась к калитке. Этому гостю не пришлось объяснять цель своего визита; монахиня сразу открыла ему. Мужчина в длинном черном пальто вошел во двор и положил руку на плечо старухи. Это был жест успокоения и дружеского участия. Они вместе направились через двор. Мужчина шел медленно, в такт ее артритической походке, и слушал монахиню, склонив голову, как будто пытаясь не пропустить ни слова из того, что она говорила.
На полпути он вдруг остановился и посмотрел вверх — словно почувствовал, что Маура наблюдает за ним.
На мгновение их взгляды встретились. Она увидела худое выразительное лицо, черную шевелюру, растрепанную ветром. И под поднятым воротником черного пальто промелькнула белая полоска.
Священник.
Когда миссис Отис объявила о том, что в аббатство направляется отец Брофи, Маура представила себе седовласого старца. Но мужчина, который смотрел на нее сейчас, был еще молод — не старше сорока.
Священник и монахиня продолжили путь, и Маура потеряла их из виду. Монастырский двор вновь опустел, но затоптанный снег хранил следы всех, кто прошелся по нему сегодня утром. Вскоре должны были прибыть санитары морга и пополнить снежную кашу свежими отпечатками.
Она глубоко вздохнула, с ужасом думая о возвращении в холодную часовню, где ей предстояло продолжить свою мрачную миссию. Она вышла из кельи и спустилась вниз, чтобы встретить коллег.
3
Джейн Риццоли стояла над умывальником, уставившись в зеркало на свое отражение, которое не вызывало в ней положительных эмоций. Она не смогла удержаться от сравнения с элегантной Маурой Айлз, всегда царственно спокойной и сдержанной, с неизменно аккуратной прической и сияющими красной помадой губами, выделяющимися на безупречной коже. Образ, увиденный Риццоли в зеркале, нельзя было назвать ни спокойным, ни безупречным. Волосы топорщились, как у привидения-плакальщицы, и под шапкой черных тугих кудряшек лицо казалось особенно бледным и напряженным. «Это не я, — подумала она. — Я не узнаю женщину, которая смотрит на меня. Когда я успела так измениться?»
Вновь подступила тошнота, и Джейн закрыла глаза, отчаянно сопротивляясь рвотному рефлексу, как будто от этого зависела ее жизнь. Но одной силой воли нельзя было остановить неизбежное. Зажав рот ладонью, она рванула к ближайшей туалетной кабине, и вовремя. Даже после того как в желудке стало совсем пусто, она еще какое-то время постояла над унитазом, не осмеливаясь покинуть свое укрытие. И в голове настойчиво стучало: это грипп. Пожалуйста, пусть это будет грипп.
Когда наконец тошнота прошла, она почувствовала себя такой опустошенной, что присела на унитаз и привалилась к стене. Думала она о работе, которую предстояло выполнить. О бесконечных допросах, которые нужно было провести, о нудных попытках выудить хотя бы крупицу полезной информации из этих перепуганных молчаливых старух. И самым трудным испытанием было для нее сейчас само присутствие на месте преступления, когда, стоя на ногах, нужно было наблюдать за скрупулезной работой криминалистов, осматривающих помещение в поисках микроскопических улик. Она привыкла быть первой в этой работе, держать под контролем каждый шаг в расследовании. И вот сейчас сидела, запершись в туалетной кабинке, не испытывая ни малейшего желания находиться в гуще событий, за что прежде так боролась. Ей хотелось спрятаться в этом укромном уголке, где было так тихо и где никто не мог видеть ее страданий. Она задалась вопросом: успела ли доктор Айлз что-то заметить? Возможно, нет. Айлз всегда больше интересовалась мертвыми, нежели живыми, и на месте убийства ее внимание было приковано исключительно к трупу.
Наконец Риццоли собралась с силами и вышла из кабинки. В голове заметно прояснилось, желудок успокоился. Дух прежней Риццоли вновь вернулся в ее тело. Подойдя к умывальнику, она прополоскала рот ледяной водой, сбрызнула лицо. Соберись, девочка. Не будь нытиком. Если ребята заметят брешь в твоей броне, они тут же направят туда свои стрелы. Так было всегда. Она взяла бумажное полотенце, промокнула лицо и уже собиралась выбросить бумагу в мусорную корзину, как вдруг замерла, вспомнив постель Камиллы. Кровь на простынях.
Корзина была заполнена наполовину. Среди вороха смятых бумажных полотенец виднелся маленький сверток из туалетной бумаги. Превозмогая отвращение, она развернула его. Хотя и догадываясь о содержимом, она все-таки вздрогнула при виде чужой менструальной крови. Ей постоянно приходилось иметь дело с кровью, и не далее как сегодня утром она видела ее в избытке возле трупа Камиллы. И все-таки именно эта окровавленная гигиеническая прокладка вызвала у нее содрогание. Она была тяжелой, набухшей. Вот почему ты встала с постели, подумала она. Почувствовала тепло между ног, влажные простыни. Ты поднялась и пришла в ванную, чтобы сменить прокладку, выбросить промокшую в мусорную корзину.
А потом… Что ты сделала потом?
Джейн вышла из туалета и вернулась в келью Камиллы. Доктор Айлз уже ушла, и Риццоли, оставшись одна, хмуро уставилась на окровавленные простыни — единственное яркое пятно в этой бесцветной комнате. Она подошла к окну и посмотрела вниз, во двор.
Заиндевевшая снежная каша была вся истоптана. К воротам подъехал еще один фургон с телевизионщиками, которые уже готовились к атаке, настраивая спутниковые антенны. История убитой монахини должна была войти в каждый дом. Наверняка станет главным сюжетом новостей, подумала Джейн, ведь мы все с любопытством относимся к монахиням. Их жизнь, предполагающая полное отречение от секса и отшельничество, интригует не меньше, чем вопрос, что же скрывается под их черными монашескими платьями. Именно обет целомудрия представляется самым загадочным; мы не перестаем удивляться, как может человек противиться самому сильному из всех свойственных ему желаний, отвергать то, что назначено ему природой. Их чистота и непорочность возбуждают.
Риццоли скользнула взглядом по двору и остановила его на часовне. «Я сейчас должна находиться там, — подумала она, — дрожать от холода вместе с ребятами из судмедэкспертизы. А не болтаться в этой келье, провонявшей хлоркой». Но только отсюда, из окна этой комнаты она могла представить себе то, что увидела Камилла, вернувшись из ванной темным зимним утром. Она наверняка увидела свет, пробивавшийся из подслеповатых окон часовни.
Свет, которого там не должно было быть.
* * *
Маура посторонилась, когда двое санитаров расстелили на полу чистую простыню и бережно переложили на нее сестру Камиллу. Ей не раз доводилось видеть, как увозят трупы с места преступления. Иногда санитары выполняли свою работу с профессиональным безразличием, а бывало, что и с нескрываемым отвращением. Но случалось и такое, что они относились к жертве с особой нежностью. Такого внимания удостаивались дети, чьи головки осторожно укладывали на носилки и к чьим окоченевшим тельцам прикасались так, будто боялись причинить боль. Сестра Камилла пробудила в санитарах такие же трепетные чувства и вызвала глубокую печаль.
Доктор придержала дверь часовни, пропуская санитаров с носилками, и следовала за ними, пока они медленно шли к воротам. За стенами монастыря уже гудели репортеры, и телекамеры готовились снять классические кадры, характерные для любой трагедии: носилки и пластиковый саван, под которым угадывается человеческое тело. Хотя зрители и не увидят жертву, им наверняка скажут, что это молодая женщина, и они тут же представят себе, что скрывается в черном мешке. Их безжалостные фантазии будут оскорблением для Камиллы, гораздо большим, чем то, что нанесет скальпель Мауры.
Когда тележку с трупом выкатили за ворота монастыря, репортеры и операторы тут же взяли ее в кольцо, игнорируя отчаянные призывы полицейского отойти.
Только священнику удалось обуздать эту обезумевшую братию. Внушительная фигура в черном, он стремительно вышел за ворота и, вклинившись в толпу, суровым окриком остановил хаос.
— Бедная сестра заслуживает вашего уважения! Почему бы вам не проявить его? Уступите ей дорогу!
Даже репортерам иногда бывает стыдно. Они расступились, пропуская санитаров. Но телекамеры продолжали работать, сопровождая погрузку носилок в машину. После чего переключились на новую добычу — Мауру, которая только что вышла из ворот и направилась к своему автомобилю, кутаясь в пальто, словно оно могло защитить ее от любопытных глаз.
— Доктор Айлз! Вы можете сделать заявление?
— Какова причина смерти?
— …какие-либо свидетельства того, что это убийство на сексуальной почве?
Увертываясь от наседавших репортеров, она нащупала в сумочке ключи от машины и щелкнула кнопкой замка. Уже открыв дверь, Маура вдруг услышала, что ее окликнули по имени. Это был крик о помощи.
Она обернулась и увидела распростертого на тротуаре мужчину, над которым уже склонились несколько человек.
— Нашему оператору плохо! — кричал кто-то. — Нужна «скорая»!
Маура захлопнула дверцу и поспешила к упавшему мужчине.
— Что случилось? — спросила она. — Он что, поскользнулся?
— Нет, он бежал… и вдруг как-то неожиданно рухнул…
Она присела на корточки возле него. Человека уже перевернули на спину, и она увидела перед собой грузного мужчину лет пятидесяти, лицо которого темнело на глазах. Его камера, украшенная логотипом телеканала, валялась рядом на снегу.
Мужчина не дышал.
Маура запрокинула ему голову, обнажив мясистую шею, и, наклонившись к нему, начала оказывать первую помощь. От несвежего запаха кофе и сигарет ее едва не стошнило. Она подумала о гепатите, СПИДе и прочих вирусных инфекциях, которые можно подхватить от контакта с незнакомцем, и чуть ли не силой заставила себя накрыть губами его рот. С первым же выдохом его грудная клетка поднялась, и легкие наполнились воздухом. Она сделала еще два выдоха, потом пощупала пульс.
Пульса не было.
Она начала расстегивать его куртку и вдруг заметила, что кто-то помогает ей. Подняв взгляд, она увидела перед собой священника, который, стоя на коленях, ощупывал своими большими руками грудную клетку мужчины в поисках анатомических ориентиров. Он вопросительно взглянул на нее, словно ожидая разрешения начать массаж сердца. Она невольно отметила, что у него необыкновенно красивые голубые глаза. А лицо исполнено мрачной решимости.
— Начинайте, — сказала она.
Он включился в работу, считая вслух, так чтобы она не сбилась с ритма искусственного дыхания:
— Раз. Два…
В его голосе не было и намека на панику, в интонациях чувствовалась твердая уверенность человека, который знает, что делает. Ей не нужно было направлять его; они действовали слаженно, как будто давно были единой командой. Дважды они менялись ролями, чтобы дать друг другу возможность передохнуть.
К тому времени как приехала «скорая», ее брюки уже насквозь промокли от снега, и пот катил с нее градом, несмотря на холод. Она тяжело поднялась с земли и, измученная, наблюдала за тем, как врачи ставят пациенту капельницу, вставляют эндотрахеальную трубку, грузят носилки в карету.
Телекамера, которую выронил оператор, уже работала в руках другого сотрудника канала. Шоу должно продолжаться, подумала Маура, глядя на то, как репортеры взяли в кольцо карету «скорой», освещая теперь другую историю, пусть даже связанную с несчастьем, постигшим их коллегу.
Доктор Айлз повернулась к священнику, который стоял рядом, такой же промокший, как и она.
— Спасибо, — сказала она. — Я так поняла, вам уже доводилось оказывать первую помощь.
Он улыбнулся и пожал плечами.
— Только манекену. Думал, что мои навыки никогда не пригодятся. — Он протянул ей руку для пожатия. — Даниэл Брофи. А вы судмедэксперт?
— Маура Айлз. Это ваш приход, отец Брофи?
Он кивнул:
— Моя церковь в трех кварталах отсюда.
— Да, я видела ее.
— Как вы думаете, мы спасли его?
Она покачала головой.
— Когда пульса так долго нет, результат бывает неутешительным.
— Но есть шанс, что он выживет?
— Очень небольшой.
— Что ж, даже если и так, мне бы хотелось думать, что мы ему помогли. — Священник бросил взгляд на телевизионщиков, которые все еще суетились вокруг кареты «скорой помощи». — Позвольте, я провожу вас к машине, пока на вас не набросилась эта толпа.
— Их следующей жертвой будете вы. Надеюсь, вы к этому готовы.
— Я уже пообещал сделать заявление. Хотя ума не приложу, что они хотят от меня услышать.